Щепоть праха

— Газарат! Это я — твоя Астия! Её голос всегда был звонким, как птичья трель, и подобно первому лучу восходящего солнца выводил духа из забытия; время существовало для него только тогда, когда Астия была рядом, в её отсутствие растворяясь зеленоватой дымкой болотных испарений. — Астия... — прошептал дух, и стая птиц сорвалась со старой ивы, ветвями погружённой в озёрную гладь. Она не придёт больше. На дне, под мутными илистыми водами она обрела своё безвременье, отняв его у Газарата: для беспокойного духа последним прикосновением возлюбленной был шаг со скалы, которым она попрощалась с миром живых. Век ненависти к собственной сущности сменился веками отчаяния, горьких сожалений и несбывшихся надежд — и время текло, как яд, и больше не застывало. — Разве я не любил её? — спрашивал дух у путника, остановившего лошадь на водопой у подножия скалы — но путник принял его голос за ветер в верхушках деревьев. — Она предала меня! — выл Газарат, пугая шайку мародёров, притаившихся за камнями у дороги. «Вы слышали, слышали? Это проклатый лес!», — с тревогой оглядываясь, говорили они, собирая пожитки и убегая прочь. Одинокий и забытый, столетие за столетием Газарат наблюдал, как руины древнего храма — колонны и купол, похожие на остов огромного зверя — уходят все глубже в зыбкую почву дебрей Коркари. Среди каменных статуй по ночам зажигались неясные огоньки, с рассветом исчезавшие в топи, в которую превратилось заросшее тиной озеро. — Принеси мне прах, Астия, — умолял дух болотную ведьму, в полнолуние пришедшую к крутому обрыву. — Сожги своего любовника, принеси мне его прах — и я прощу тебя! Я буду любить тебя, как прежде! — Я — не Астия, — спокойно ответила женщина. — Меня зовут Флемет, и мне некого сжигать, а тебе не за что меня прощать. — Но ты предала меня! — зло зашипел Газарат. — Дряная девка! Ты предала меня! Принесла мне прах, но опустилась с ним прямо на дно! Принеси мне ещё! Флемет села на край скалы, свесив ноги — точно так, как когда-то любила сидеть Астия во время их долгих бесед. — Расскажи мне, почему не можешь обрести покой, дух, — попросила она. И Газарат рассказал. О девочке Астии, что искала любви и защиты; о том, как нашла она духа в лесу у скалы; о том, как их дружба росла и крепла, и расцвела, наконец, любовью; о том, как девочка и сама выросла, нашла себе новых друзей, и совсем позабыла своего друга-духа; о том, как после долгой разлуки она привела к нему Небуннара, назвав того своим возлюбленным и прося разрешения быть с ним. О том, как Газарат, разъярившись, приказал ей убить Небуннара и о том, как Астия пришла в последний раз, прижимая к груди мешочек с его прахом, и бросилась в воду. — Твоя история очень печальна. Ты любил смертную, дух, — со вздохом сказала Флемет, дослушав историю и поднимаясь на ноги. — Любил, но... ревность убила твою любовь, и ты возненавидел. Такое бывает — мне ли не знать. Что ж, мне жаль тебя. И я тебе помогу. Слова древнего заклинания звучали убаюкивающе, словно шелест ветра в сонных ветвях, и Газарат ощущал, как время вокруг застывает, а остатки мыслей вязнут в нем, как в смоле. — Да хранят твой покой эти знаки, — приговаривала Флемет, пальцем вычерчивая на камнях набор причудливых рун. — Пусть никто не нарушит твой сон, Газарат.