«И я был готов, А ты — не готова, И ты была — покой, А я — хаос.»
На дорожке между фонтанов горели маленькие, часто поставленные фонарики, создавая аллейку ровного тёплого света. Между деревьев мерцали огоньки издалека, от бассейна доносился смех и вскрики, уже редеющие, но всё ещё бодрые. Вода в камнях и листья в кронах деревьев журчали что-то нечленораздельное, но успокаивающее. Телефон Юнчоля завибрировал в кармане куртки неожиданно и резко, нарушая его покой. Юнчоль моргнул раз, другой — и очнулся. Тряхнул головой, смахивая остатки задумчивости. Чтобы быть социальным, нужно было приложить усилия. Он сунул руку в карман и вытащил телефон. На автомате проводя пальцем, чтоб ответить, глянул на экран — и вскинул брови. — Юнчоли? — позвали из трубки. Обычно Хансоль не звонил. Телефонов он боялся ещё больше, чем продавцов-консультантов и девушек. Юнчоль уже мысленно приготовился к худшему, лихорадочно собирая все свои силы, которые после недель и недель без отдыха и так были на исходе. — Юнчоли, а ты где? — голос Хансоля был слишком спокойно-интересующимся, чтобы тревожиться. — Да тут, возле фонтанов. А что? — Когда хочешь возвращаться? Юнчоль прищурился на пустой противоположный конец скамейки. — А… я нужен? Хансоль засопел на том конце провода. — Ну, как… если скажу, что не нужен, ты будешь обижаться… ну… в общем-то, ничего не случилось. Просто я вот вернулся… Юнчоль ждал, скусывая улыбку облегчения. — Ну, у меня есть бухать… — нехотя сдался Хансоль. Юнчоль рассмеялся в трубку, уже не сдерживаясь. На том конце Хансоль захихикал в ответ. — Ради этого надо было звонить? Чтобы пригласить побухать? Мог бы и написать, ты ж знаешь, что я на связи. — Да я это… — Хансоль замялся и снова захихикал. — Да всё, так и скажи, что соскучился. Сколько меня не было? Минут десять? Но ты напугал, конечно. — Прости… — Да ничего. Я сейчас буду, не пей без меня. Юнчоль оттолкнулся от скамейки и пружинисто поднялся. Засиженная коленка хрустнула, и он потянулся, чтоб дохрустеть всё остальное. Он сидел на этой лавочке, погруженный в свои мысли, явно больше часа, и за всё это время практически не двигался. Поправив тонкую курточку на плечах, он привычно ссутулился и зашагал в сторону отеля.***
Короткие каникулы только начались, и ребята спешили насладиться временем без макияжа и камер, следящих за каждым их шагом. Признаться, Юнчоль порядком устал ожидать, что очередной круглый стол со съемочной группой обернётся пранком, или что рано с утра его разбудят, тыча объектив в лицо, чтобы отвезти к чёрту на кулички выполнять задания. Это всё было весело, но довольно утомительно. А что ещё было утомительно — так это его добровольно взятые обязанности по вытаскиванию Хансоля из пучин тревоги. Было странно, что человек, так сильно боящийся людей, вообще подался в трейни и дебютировал как айдол. Но Хансоль твёрдо вознамерился смотреть в лицо своим страхам. Надо отдать ему должное, он преуспел. Он мог днями и неделями бодренько социализироваться, заигрывать с камерой, развлекать всех и вся, успевал повиснуть на шее каждого из мемберов по десять раз за день и, кажется, выпросить внеочередной выходной. А потом это неизбежно заканчивалось одним и тем же. Он переставал выходить из комнаты без кого-нибудь из ребят. Больше всего он доверял Юнчолю, Бёнджу и Сандо, и таскал их за собой чуть ли не в туалет, — в общем, всюду, где был риск встречи с малознакомыми, или даже с кем-нибудь менее эмпатичным, вроде Яно-Санвона. В особенно тяжёлых случаях он переставал куда-либо ходить вообще, мотаясь только от комнаты в общаге до репетиционных и студий, где упахивался денно и нощно. И тогда Юнчоль тяжело вздыхал и принимался за свою, ставшую уже привычной, работу. Помогал он, как умел. Понемногу, мягко вытаскивал Хансоля за руку из комнаты в общую гостиную, когда там никого уже не было, — посидеть. Ходил за него в магазин, прихватывая по дороге со своих денег любимую его вкусняшку. Подталкивал выложить селфи в инстаграм («Ну, передай им привет. Они любят тебя, ты же знаешь!»). Приносил ему, как всегда забывшему поесть, заботливо накрытые и упакованные мисочки, — бесшумно приоткрывал дверь в танцзал, ставил мисочки на пол, сверху укладывал палочки, и так же бесшумно прикрывал дверь за собой. Иногда, впрочем, он позволял себе полюбоваться сосредоточенным Хансолем. Он двигался гладенько, мягко, он был создан для танцев: маленький, но сильный, такой лёгкий и ловкий. Юнчоль завидовал ему. Но звонил Хансоль обычно по другому поводу. Когда он писал, — о чём бы то ни было, даже если он жаловался, даже если настойчиво требовал прийти прямо вот сейчас, — сердце Юнчоля было на месте. Но когда он звонил, Юнчоль первым делом проверял, есть ли при нём салфетки, и на душе его сразу становилось тяжело. За всё время он так и не привык к слезам Хансоля, и всегда терялся при виде их. Если пытался утешать, — бормотал что-то нечленораздельное и не к месту, или начинал улыбаться, как дурак, — растерянно и умоляюще. У него получалось только обниматься. Руки у него были длинные, ладони — большие, и в его объятии Хансоль всегда отлично помещался. Он утыкался носом Юнчолю в плечо — выше не доставал — и быстро затихал. А когда, чуть успокоившись, красными глазами смотрел снизу вверх, — улыбался доверчиво и благодарно. Эти моменты Юнчоль вспоминал с каким-то особенным трепетом.***
Едва Юнчоль открыл дверь номера, Хансоль выскочил ему навстречу, улыбаясь хитро и весело. Он стянул с него куртку, повесил на вешалку, и уже за руку тащил его в комнату из прихожей. Юнчоль на ходу ногами снял свои огромные кроссовки, еле поспевая за юркой чернявой тенью. А Хансоль уже отпустил его, оставив недоумевать длинным столбом у кровати, и засуетился с бутылками. Юнчоль засмеялся себе под нос и с размаху уселся на кровать. Хансоль поставил открытые бутылки на тумбочку, присел и глянул на Юнчоля хитрым глазом, открывая дверцу шкафчика. — Контрабанду жалуешь? У Юнчоля расширились глаза: он уже услышал знакомый хруст пачки. — Ты охренел? Хансоль захихикал, показывая из тумбочки уголок большой пачки чипсов. — Я говорю, к чёрту диету! Каникулы — значит, каникулы. — Не буду даже спрашивать, как ты их протащил. — Проще, чем могло бы показаться, — судя по звуку, Хансоль открыл пачку. Одним быстрым движением он сунул её под одеяло, соорудив маленькую пещерку. — Главное — не палиться. Юнчоль немедленно забрался рукой под одеяло и набил рот чипсами. — Ты мелкий… — Солнышко! — закончил Хансоль уверенно и протянул ему бутылку. — Тебе налить, или будешь, как нормальный человек, с горла? — Ты точно ёбнулся, — выговорил Юнчоль сквозь смех. — Гулять так гулять, — Хансоль отпил из своей бутылки и широко, довольно улыбнулся. Юнчоль отмахнулся и сделал большой глоток. Он уже немного отвык от вкуса, но тело вспоминало быстро. Тепло разлилось в животе. Он полез под одеяло за чипсами. — Только не вздумай рассыпать, или сам будешь тут спать, — предупредил Хансоль. Юнчоль облизал пальцы и захрустел чипсами. — Замётано. Как оно? Хансоль всыпал в рот целую пригоршню. — Биджу опять спёр мои трусы, — сообщил он как бы между прочим, немного прожевав. Юнчоль прыснул, прикрыв рот рукой. — Говнюк, — был его вердикт. — Он у всех тырит. — У меня чаще всего. — Он тебя клеит. Хансоль толкнул Юнчоля в плечо и на секунду они встретились взглядами. — А может, это ты его клеишь. Трусы свои ему подсыпаешь. Может, даже нестираные. — Фуу!!! Оба расхохотались и легонько чокнулись. — За Бёнджу, — огласил Юнчоль. — За его трусы, — кивнул Хансоль. Оба сделали по паре глотков и сразу вдвоём полезли под одеяло за чипсами. После пары минут возни и хихиканий Хансоль таки сам просыпал их на свою кровать. — Это ты виноват! — объявил он гордо, запихивая в рот сразу все чипсы вместе с половиной пальцев. — Сам спи на своей кровати. Ты носки под подушку пихаешь, — скривился Юнчоль, еле сдерживая смех. — Это твои! — Мои воняют по-другому. Оба высунули языки в гримасах отвращения, пожали плечами и снова полезли за чипсами. Ещё некоторое время слышен был только хруст. — Ты так в парке и проторчал? — спросил наконец Хансоль почти заботливо. — Жопу отсидел, — поморщился Юнчоль. — Залип немножко. — Понимаю. — Хочу домой, — признался Юнчоль после пары секунд тишины. — Здесь здорово, но здесь у меня появилось время думать об этом. И это так себе. — Соскучился по семье? Юнчоль покивал, опуская глаза. Ему было довольно стыдно признать, но он не всегда скучал по семье. Работал он много, с упоением, и будни захватывали его. Скучать он начинал в основном, когда Хансолю становилось нехорошо. А совсем тоскливо было, когда ему легчало. Звонкий и смешливый, освежённый после душа, он катался вечером по полу с Бёнджу, а потом валялся прямо на нём, уже дремотно мурлыча что-то нечленораздельное. Нет, не то чтобы Юнчоль ревновал. Он не был тем другом-собственником, который любит быть лучшим и единственным, но не мог не заметить: веселился Хансоль чаще с другими. И боролся на диване тоже чаще с другими. — Это нехорошо, — нарушил тишину Хансоль. Юнчоль немного слишком резко поднял голову, чтобы глянуть на него. Хансоль смотрел внимательно и почему-то уже не улыбался. На хер я это сказал?— подумал Юнчоль отрешённо, отпивая большой глоток из своей бутылки. — Почему? — Ты обычно не хочешь домой же. Или не говоришь. Впервые слышу, в общем-то. — Ну вот, видишь. Не хотел-не хотел. И захотел. Говорю же, времени думать об этом не было, а теперь появилось. Хансоль покачал головой, не очень-то убеждённый. Но в следующий момент его мордашка снова осветилась. — Слушай, я уже знаю, как тебя подбодрить. Пошли завтра с утра пораньше в бассейн? Я знаю время, когда там вообще никого. На что спорим, что я нырну голышом, и меня не спалят? Юнчоль невольно хмыкнул. Алкоголь расслабил его, и он был не расположен предаваться грустным думам. — Ставлю поджопник, что нырнёшь. — Тебе поджопник? — Нет, тебе. Под бабочку. — А, иди в жопу! С тобой не интересно. Хансоль снова пихнул его в плечо, но в этот раз Юнчоль поддался и завалился на бок, поймав бутылку между коленками и посмеиваясь. Нет, он был в порядке. Тоска схлынула, и ему было хорошо и тепло. Он почувствовал, что начинает пьянеть. — На хер позвал тогда? Бухал бы сам, — он улыбнулся благодушно. Хансоль оперся на его бедро, наклоняясь вперёд. — Зачем самому, если можно позвать кого-то, на кого потом можно всё спихнуть, если буду буянить? — А-а, вот так, значит… Это прозвучало слишком растянуто, и вместо игривого тона у Юнчоля получился сонный. — Что, ты уже? Уже синенький? Тебе подложить подушечку? — Хансоль ткнул его в рёбра. Юнчоль съёжился, пытаясь удержать бутылку, но цепкие пальчики Хансоля уже отобрали её. — Уу, да ты уже заканчиваешь! Всё, тебе, кажется, хватит. — Эй, отдай! — Юнчоль сделал вид, что потянулся за бутылкой, и Хансоль поднял её повыше. — Расскажи скороговорку про печеньку! Юнчоль толкнул его ногой. — Может, мне ещё на стульчик встать? — Не надо. Тут не такие высокие потолки. Нам не нужна дырка к Ходжуни-хёну. — Над нами же Бёнджу и Тэян-хён. Юнчоль снова протянул руку за бутылкой, на этот раз не своей, а Хансоля, но тот привстал, поднимая обе повыше. — А ну руки! Тем более, Бёнджу, он мне мои трусы на лицо будет спускать, чтоб я постирал. Так расскажи. — Ой, да забери себе, — Юнчоль рухнул на кровать и бросил на Хансоля взгляд снизу вверх. Надо признать, это был непривычный ракурс. Хансоль скорчил рожицу, явно показывавшую, как с Юнчолем скучно. — Да надо мне! Он втолкнул ему в руку бутылку и Юнчоль поднялся, чтоб допить. Хансоль вытянул опустевшую пачку чипсов из-под одеяла и с громким хрустом скомкал. — Счастье длилось так недолго, — подытожил он, допивая свою бутылку и затыкая её пачкой. — Слушай, Юнчоли… — М? — отозвался Юнчоль разморенно, жмурясь по-кошачьи. Хансоль поставил бутылку на пол, и на лице его появилась какая-то новая улыбка. Он вдруг сел как-то очень прямо, с прищуром глядя в окно. — Станцуй со мной, Юнчоли. Юнчоль открыл глаза и сладкая, сонная улыбка сползла с его лица. — М?.. — повторил он, уже совсем другим тоном, бросая взгляд на Хансоля, надеясь увидеть в его глазах насмешку, но Хансоль всё ещё смотрел в окно. — Тебе всё равно надоело сидеть, а мне так нравится танцевать с тобой, — он наклонил голову набок, чуть пожимая плечами. — Не гони. — Нет, серьёзно. Станцуй со мной. Кадык Юнчоля дёрнулся вверх-вниз. — Я ж не умею. И тут же осёкся, не понимая, почему его смутило именно это. Он часто просил Хансоля поднатаскать его в танцах. Немножко, конечно, это делалось, чтобы хоть где-то побеситься с ним, с Хансолем иначе не получалось, — но в основном Юнчоль просто до сих пор искренне считал, что не умеет танцевать. Да даже если и умел, — всё-таки за годы упорных тренировок он порядком поднаторел, — до Хансоля ему всегда было далеко. Длинный и нескладный, Юнчоль путался в ногах. Они его не слушались, раздвигались шире, чем нужно, мешали и топали. Иногда на таких вот индивидуальных занятиях, любуясь Хансолем, показывающим пример, Юнчоль искренне ненавидел свои ноги. Хансоль наконец повернул голову к Юнчолю, и в его лице не было ни капли насмешки. Он явно предлагал не репетицию хореографии, да и в номере негде было развернуться для этого. — Как это ты не умеешь? Всё ты умеешь. Давай, хочешь, я выберу музыку? Он поднялся, подавая руку, но Юнчоль не спешил её принимать. Он испытующе уставился в лицо Хансолю и нервно рассмеялся. — Ты пьян. — Да не пьян я. Я хочу танцевать, Юнчоли! Юнчоль поморщился, всё ещё надеясь, что это шутка. Хансоль смотрел просительно, приподняв брови. Его верхняя губа совершенно по-детски выдалась вперёд. Юнчоль улыбнулся растерянно. — Да ну, серьёзно? И что ты хочешь станцевать? — Что-нибудь медленное. Ну, давай, ты устал, тебе нужно немного расслабиться. Я поведу. — Поведёшь?! Юнчоль окончательно растерялся. Он уже был готов согласиться, несмотря на всю дурацкость предложения, но совсем некстати испугался, что опозорится. Перед Хансолем танцевать он всегда робел. Даже что-то простое и глупое, как школьный вальс, получалось у того гладенько и красиво. Вдруг Хансоль придумал это как раз для того, чтобы посмеяться над его неловкостью? С него станется. — Ну, эй! — Хансоль посмотрел на него почти укоризненно и сам, наклонившись, взял его руки в свои. — Пойдём! Нечего стесняться, я поведу, тебе надо только идти за мной. Он потянул Юнчоля за руки и тот почти невольно поднялся, сразу став на целую голову выше Хансоля. Они стояли вплотную. Юнчоль отвёл взгляд в сторону. Сердце вдруг оказалось у него в горле, и мысленно он обматерил себя почём свет. Хансоль сделал шаг назад. — Ну вот. Погоди, музыка! На тумбочке стояла его маленькая колонка, и он лихо подключил её к телефону, роясь в библиотеках в поисках музыки. Наконец из колонки полилось что-то тихое и инструментальное. Хансоль отложил телефон и посмотрел на Юнчоля снизу вверх, ободряюще улыбаясь. Тот встретил его взгляд испуганно. Вся странность ситуации отошла на второй план перед одним дурацким страхом. — Да ну, я же плохо танцую, — предпринял он ещё одну слабую попытку. — Я тебе ноги оттопчу, я это… — Хорошо ты танцуешь, не гони, — Хансоль протянул руку и потрепал Юнчоля по волосам. От неожиданности Юнчоль фыркнул и совсем смутился. Хансоль вздохнул с улыбкой. — Прекращай. Музыка идёт. Я тебя не хореографию танцевать зову. Выпрямись. Он положил руки Юнчолю на талию и провел вверх, к подмышкам, приподнимая его локти. — Только, ради Бога, смотри на меня. Твои ноздри слишком сексуальны, мне трудно себя сдерживать. Юнчоль наконец нашёл в себе силы и посмотрел вниз, на Хансоля, улыбаясь пристыженно. — Положи вот эту руку мне на плечо… Видя, что Юнчоль не торопится сделать, как сказано, Хансоль сам уложил его ладонь на своём плече и ловко обнял его за талию. Между их животами осталось какое-то ничтожное расстояние, которое Юнчоль почему-то очень остро прочувствовал. — Только не прижимайся сильно, мне должно быть куда дышать. А эту руку положи на мою. И расслабься. Юнчоль послушно накрыл лапку Хансоля своей ладонью, и почему-то она уже не показалась ему такой уж непропорционально огромной. — Просто иди, куда я веду. Пойдём. Раз — два… три… и… Шажок, ещё шажок. Коленки Юнчоля предательски дрожали, но идти за Хансолем почему-то получалось само собой. А тот мягким движением освободился от рук Юнчоля, повернул его вокруг собственной оси, — и в мгновение снова держал его за талию. Шаг, покачивание, поворот, — теперь вместе. Юнчоль бездумно шёл, куда его вели, чудом не наступая на ноги — Хансоля или свои собственные. — Смотри на меня, — напомнил голос из-под его подбородка. — Ой, прости, — Юнчоль снова встретился с Хансолем глазами. — Ноздри, да? Хансоль кивнул, зажмуриваясь на секунду, и снова обернул Юнчоля, не забыв остановить руками его вращение. Шаг вперёд, шаг назад, Хансоль обернулся под рукой Юнчоля. Они снова немного покачались. Юнчоль постепенно вливался в размеренный ритм, хотя в голове у него странно шумело. Танцевать было не страшно. Хансоль не хихикал, как обычно, только улыбался ему ободряюще снизу вверх и кивал. Шажок, ещё шажок, поворот. Юнчоль сам сумел вовремя остановиться и улыбнулся, возвращая свои руки на место — одну ну плечо Хансоля, другую — на его ладонь. — Вот видишь. Отлично всё у тебя выходит. Ты всегда быстро схватываешь. — Просто ты хорошо ведёшь. — Просто у тебя красные уши. Юнчоль не сдержался, рассмеялся, и уже было ссутулился по привычке, но Хансоль сделал неожиданный шажок вперёд, пропустил руки у него под мышками и обхватил его плечи, в мгновение обрывая смех. Юнчоль судорожно сглотнул. Он уронил подбородок на чернявую макушку Хансоля, совсем автоматически обнял его, не решаясь привычно прижать, и почувствовал, что сейчас разрыдается от растерянности. Позиция была до боли знакомая, но в таком контексте он её встречал впервые. Хансоль продолжал легонько переступать ногами под музыку. — Ты… хороший партнёр, — выдавил Юнчоль каким-то чужим голосом. — Нет, это ты хороший партнёр, — ответил Хансоль куда-то ему в подмышку. — Только ты нервничаешь очень. А танцы все завязаны на эмоциях, ты же помнишь. — Да? На каких, например? — пробормотал Юнчоль почти себе под нос. Хансоль усмехнулся и отстранился, снова перекладывая его послушные руки. — Предлагаю тебе немножко подумать, на каких может быть завязан наш с тобой танец. Он уже медленно кружил его, подталкивая его ноги на нужные шажки. На краю поля зрения Юнчоля начало сиять. — Не знаю. Синька? — криво усмехнулся он, глядя, как завороженный, сверху вниз в глаза Хансоля. Тот на мгновение многозначительно отвёл глаза, признавая резонность замечания. — Это, конечно, да, но это не эмоция. Это состояние души. Ещё? — Идиотизм? — Иди в задницу! Хансоль ударил его в грудь и остановился. У Юнчоля стало терпко во рту. Слова застряли где-то под ложечкой, поле зрения предельно сузилось шумным сиянием по краям. Он провёл ладонями к лицу Хансоля, наклонился вниз и, почти не осознавая уже, что делает, прильнул губами к его удивлённой полуулыбке. Сияние сомкнулось перед его глазами, и мир исчез. В ушах его сквозь вату стучало сердце, вдохнуть не получалось, щёки горели, пальцы ходили ходуном. Всё тело онемело. Он едва ощутил, когда Хансоль накрыл его руки своими и опустил, мягко отстраняясь. Он открыл глаза и только теперь понял, что они мокрые. Чувства возвращались постепенно, он ощутил свои губы, тоже чуть влажные, своё тело, всё ещё неловко наклонённое, дрожащее от макушки до пяток, раскалённые уши. Хансоль смотрел на него снизу вверх как-то удивлённо. Юнчоль не помнил даже, ответил ли он на поцелуй. Ему хотелось убежать, но бежать было некуда, и ноги у него подкосились. Кровать очень удачно подвернулась, не дав ему упасть на пол. Он сел и, едва различая звуки за гулким стуком сердца, смотрел на Хансоля. На мордашке того медленно расплывалась широченная улыбка. — Я думал, мне придётся вести до конца, — сказал он, делая шаг к Юнчолю. Тот смотрел снизу вверх, не отрываясь, и заходился, заглатывая воздух. — Как ты… — выдохнул он, но в горле клацнуло, и он судорожно сглотнул. — Думаешь, я не вижу совсем ничего? — Хансоль склонил голову набок и взял лицо Юнчоля в руки — его ладошки мелко дрожали, он пару раз дёрнулся, будто собираясь отпрянуть, но остался стоять, как стоял, улыбаясь теперь совершенно глупо. — Я не!.. — попытался ещё раз Юнчоль, и снова спазм заставил его резко сглотнуть. Он не позволял себе думать об этом. Он не позволял себе этого чувства. Хансоль доверял ему, Юнчолю единственному было позволено быть рядом, когда Хансоль был наиболее уязвим, разве мог он воспользоваться этим доверием?.. Хансоль пожал плечами. Отпустив лицо Юнчоля, он сел рядом и обхватил себя руками. Набрал воздуха, но не нашёлся, что сказать. — Я… — выговорил Юнчоль, и едва справился с очередным спазмом, — я не хотел. Он перевёл взгляд на Хансоля. Уголок губ того дёрнулся вверх на мгновение, но он не улыбнулся, поворачивая голову, чтоб встретить взгляд Юнчоля. — Что это было? — спросил он тихо. — Что это всё вообще за херня? — ответил вопросом Юнчоль, протягивая руку, чтоб вытереть ещё слезящиеся глаза. Хансоль помотал головой. — У меня коленки трясутся, — пожаловался он как-то совсем по-детски. Юнчоль хмыкнул, и прижал свою ладонь к руке Хансоля. Его колотило, как от холода, и дрожь всё не желала униматься. Хансоль отодвинулся к стенке и вытащил подушку, подтянул её выше, под спинку. Откинув одеяло, он принялся вить из него гнездо. Юнчолю стало совсем не по себе. — Эй! — окликнул он. — Хансоли? — Холодно, — отозвался Хансоль. — Меня всего трясёт. — Это не от холода. — Мне холодно, — упрямо повторил Хансоль, укладываясь в своём гнезде, опираясь на подушку. — Иди. Он протянул к нему руки. Юнчоль помедлил только мгновение, но — к чёрту! — ситуация давно вышла из-под контроля, и он сделал то, чего ему давно хотелось. Он забрался с ногами на кровать и устроился у Хансоля на груди. Это было непривычно. Сердце Хансоля стучало, как бешеное. Он накрыл Юнчоля одеялом и обнял, гладя его щёку холодной ладошкой. Юнчоль прикрыл глаза, пытаясь осознать, что с ним происходит — а заодно вспомнить, кто и когда в последний раз так укутывал его. — Слушай, — проговорил он тихо, — это так странно. — Ещё бы не странно, — ответил Хансоль. — Обычно это ты ставишь мне подбородок на голову. Юнчоль улыбнулся уголками губ. — Да я не об этом. Вообще вот это всё… что это получается? Ребята тебя так долго подозревали — и всё правда?.. Это поэтому тебе даже не нравилась ни одна? Хансоль фыркнул, плотнее прижимая Юнчоля к себе. — Чушь какая. Я вообще не знаю, что на меня нашло. — А как же Бёнджу? — А он тут при чём? Юнчоль поджал губы. — Ну, то есть… серьёзно, я думал, что если ты да, то ты точно с ним… Хансоль шлёпнул его по руке. — Я же тебе говорю, я вообще не знаю, что на меня нашло. Я… да что у тебя в голове вообще? — он с негодованием встряхнул Юнчоля. — Что ты городишь? Юнчоль обвил рукой его талию и вздохнул. Он не был уверен, что он городит. Хансоль притих. — А это, то, что нашло… ты как думаешь, оно… уйдёт? В его голосе прозвучало непрошеное отчаяние, и он снова мысленно обматерил себя. Хансоль запустил пальцы ему в волосы и прижался губами к его макушке. Он не знал, что ответить и совсем не хотел отвечать. Юнчоль напряжённо, чуть прерывисто дышал, ожидая. Хансоль вздохнул. — Ты славный, — сказал он тихо. — Очень-очень славный. Мне кажется, таких, как ты, больше нет. — Я?.. — прошелестел Юнчоль, приподнимая голову. — Спасибо, что всегда меня терпишь. Что… не ржёшь, не знаю. Спасибо, что не говоришь мне там всякого… — Какого? — Ну, что мне надо повзрослеть… что надо просто взять себя в руки, и что я тонкослёзая принцесска… ну, как Яно. — Ой, в жопу Санвона. — Я люблю Санвона. Юнчоль вздохнул. — Я тоже… Он приподнялся с груди Хансоля и лёг рядом. Хансоль съехал вниз вместе с подушкой и улёгся на спину, глядя в потолок. Освободившимися руками он обхватил себя поперёк груди. — Я… — он вдохнул глубоко, слова тяжело ему давались. — Я, правда, так люблю тебя. Ты слишком хорошо ко мне относишься, ты же знаешь, ты не обязан… тебе трудно. Ты и так всё время пашешь, пашешь. Ты за нас двоих отдуваешься всегда. — Не всегда, — мотнул головой Юнчоль. — Не надо тут про то, что мне трудно. Что хочу, то и делаю, в конце концов. Хансоль повернулся к нему и приподнялся на локте. — Я… наверное, кажусь неблагодарным, — его голос дрожал. — Можно было бы действительно уже справиться со всем этим… с волнением. Ты просто, пожалуйста, знай, что я стараюсь. Я, правда, очень стараюсь. Только у меня не всегда получается. Юнчоль мотнул головой. — Прекрати. Ничем ты не кажешься. Всё нормально. — Я, честно, стараюсь. Я… Юнчоль кивнул и прижал палец к губам. — Я знаю. Я с тобой, Хансоли. Ты ведь знаешь, что я всегда рядом, что я люблю тебя, правда? Я тебя не брошу. Хансоль прикусил губу. Он протянул руку и погладил Юнчоля по щеке. — Я всегда очень хотел тебе сказать, — проговорил он, будто оправдываясь. — Сказать спасибо. Сказать, что ты себя не ценишь совсем. Что ты заслуживаешь намного больше. Каждый вечер хотел, но не получалось. А тут так… я не знаю, что со мной. — А со мной? — улыбнулся Юнчоль. Хансоль уставился куда-то в кровать, замер, и вдруг закрыл лицо рукой. — Хансоли?.. Юнчоль протянул к нему руку, но Хансоль быстро сел, утирая руками глаза. — Прости, я… Юнчоль поднялся следом, обнял его за плечи и привлёк к себе. — Я не хочу так, прости, — Хансоль яростно тёр глаза. — Я не хочу… — Я знаю, — проговорил Юнчоль мягко. — Я всё знаю. Не бойся. — Ты слишком хороший… — Ну, хватит. — Но правда… — Не стоит. Хансоль ткнулся носом ему в плечо, обхватывая его руками. Юнчоль поцеловал его в лоб и прижал к груди, — всего на пару секунд, прежде чем высвободиться и подняться. — Ложись, — сказал он спокойно. — Не плачь. Я буду с тобой. Я переоденусь и лягу к тебе, ладно? Хансоль кивнул и, одной рукой утирая слёзы, другой полез под подушку за майкой. Юнчоль быстро переоделся и ждал, пока тот, пыхтя, стянет узкие джинсы. Он шмыгал носом и сопел, джинсы цеплялись за пятки и не съезжали. С горем пополам сняв, он скомкал их и бросил на пол, футболка последовала за ними. Он накинул майку и обернулся на Юнчоля, неловко стоящего у кровати. В своей футболке и шортах Юнчоль казался ещё худее и выше. Он был такой жилистый, нескладный и растерянный, весь острые плечи, коленки и локти. Хансоль слабо улыбнулся ему и шмыгнул носом. Юнчоль юркнул под одеяло. Хансоль прильнул к нему — и спрятался в его объятии полностью. Это было так естественно и привычно. Тело Юнчоля не пахло ничем таким особенным. Дезодорант уже почти выветрился. Футболка немного слежалась под подушкой, да остался шлейф от алкоголя. Хансоль зажмурился, и по щекам его снова побежали слезинки. Юнчоль поцеловал Хансоля в макушку и зарылся в его волосы. Его ноги сплелись с ногами Хансоля — худыми и сильными. Он чувствовал себя легко и освобождённо. Все чувства, которые теснились у него в груди, вот-вот — и полились бы из него. Он был готов покрыть поцелуями всё маленькое поджарое тело Хансоля, но вместо этого только гладил его спинку, точёные плечи, мокрые щёки, прижимал к губам маленькие ладони. Хансоль был так по-детски беспечен, так по-детски резок и честен — и так по-взрослому красив, так по-взрослому серьёзен. За милым детским личиком и солнечной улыбкой скрывался отчаянный боец, и Юнчоль знал его ближе, чем кто-либо другой. Он не мог помочь, но бойцу был нужен верный оруженосец и надёжный тыл, — и Юнчоль был готов стать и тем, и другим. Для этого у него было достаточно терпения — или отчаяния. Хансоль тыкался носом ему в ключицы, шмыгая и размазывая слёзы. Ему было немного надо, чтоб заплакать, чувства легко становились слишком большими, чтобы в нём помещаться. Но то, что переполняло его сейчас, вообще невозможно было описать. Хансоль влюблялся раньше: влюблялся мимоходом, легко и красиво, в движение, во взгляд, в улыбку. Эти влюблённости изливались в его танцах, в его рисунках, они ненавязчиво питали его творческие и эмоциональные силы, — и с ними ничего не нужно было делать. Они уходили так же, как и приходили, легко и мимолётно. Хансоль так уже влюблялся, кажется, в каждого из мемберов, а в некоторых — даже по многу раз. Каждый раз после того, как он находил у двери танцзала мисочки с едой, каждый раз, когда Юнчоль его успокаивал в очередном потайном углу, каждый раз, когда он старательно повторял раз за разом движения хореографии, Хансоль немного влюблялся. Юнчоль всегда привлекал его: своей искренностью и прямолинейностью, своей настойчивостью и целеустремлённостью, своей внимательностью и чуткостью. Хансоль был благодарен ему за всю его заботу, конечно же, но только сейчас он задумался, чего это на самом деле стоило. Он высвободил руки из больших ладоней Юнчоля и обнял его, отодвигаясь, чтоб заглянуть ему в лицо. Хансоль не привык ревновать — как, впрочем, не привык он и отпускать. Он вообще никого не держал — тревожность, жившая в нём и глодавшая его изнутри, диктовала свои правила жизни. И, вместе с тем, он страшно, до слёз, боялся потерять то — тех — что стали константами в его жизни. За группу можно было держаться. Мемберы уходили, он видел их реже, но оставалось больше: оставались другие, которые приходили сами позвать его на очередной подушечный бой перед сном, оставалась его студия с неограниченным запасом скетчбуков, оставался танцзал и музыка, которой всегда было завались, сколько бы он ни слушал. Всё это держало его на плаву. И, как ни странно, всё это становилось причиной каждого нового приступа, когда ком в горле вдруг собирался из ниоткуда, мешая ему дышать, и он панически, совершенно без видимых причин, боялся — что друзья его отвергнут, что энтертейнмент обанкротится, что группу распустят, или она развалится сама, что его возненавидят фаны, что… что он останется совсем один, висеть в пространстве без земли под ногами, без ничего, за что можно было бы ухватиться. За Юнчоля можно было ухватиться. Он был тонкий, длинный, угловатый, — и тёплый. У него громко стучало сердце и забавно-трогательно дёргался выпирающий кадык. Хансоль подтянулся повыше, чтобы быть на уровне с ним и внимательно посмотрел ему в глаза. Юнчоль улыбнулся уголками губ. Хансоль привлёк его к себе и снова поцеловал. Они уже порядком позабыли, как это делается, но на этот раз оба чувствовали себя уверенней. Юнчоль был ласковый, осторожный, его мягкие губы едва касались уголков рта Хансоля, чтобы спустя мгновение прильнуть плотнее. Хансолю нравилась эта невинность и трогательная неспешность. Это было как школьная первая любовь, пережитая заново — а его собственная ведь совсем не удалась. Хансоль всё ещё пах чипсами. Он придерживал Юнчоля близко, не отпуская от себя, но позволяя ему делать всё, что он хочет. Пальцы поглаживали его затылок, вторая рука Хансоля бродила вверх и вниз по его боку, пересчитывая выпирающие рёбра. У Юнчоля замирало сердце за каждым прикосновением. Он осторожно пробовал Хансоля на вкус, гладил его щёки, слегка колючие от пробивающейся щетинки, обводил бархатные уши кончиками пальцев, ловил согретые ладошки. Хансоль отстранился, прищурился чёрным глазом, улыбнулся ласково и чмокнул его в нос. Юнчоль улыбнулся в ответ, широко и счастливо, сморщил нос и спрятал лицо на груди у Хансоля. За него можно было схватиться. И Хансоль вцепился в него руками и ногами. Крепко-крепко.