— Ну и что тебе снилось? — Мне снились конфеты и леденцы. — Ага, конечно.
Дин, как всегда, за рулем, мили наматываются на спидометр, мимо пролетают леса Миннесоты — облетевшие, тускло белеющие в подступающих сумерках березы и лохматые сосны. Дорога то взмывает вверх, то опускается вниз, словно чья-то рука качает колыбель. Дин бросает короткие взгляды на Сэма. У Сэма от недосыпания темные круги под глазами, веки припухли, нос заострился. Он похудел и словно бы стал на несколько лет старше за эти несколько недель. Дина на миг пронзает острое чувство, названия которому он не знает. Это не жалость, и не чувство вины… но, черт возьми, как же он хотел бы, чтобы Сэм мог спокойно учиться на своем юридическом факультете, веселиться на вечеринках с друзьями, выбирать для Джессики обручальное кольцо вместо того, чтобы колесить по стране от одного штата к другому, выискивать среди новостей сообщения о странных смертях и рисковать своей жизнью ради спасения чужих. Дин старше, он в ответе за младшего и если бы это зависело от него, видит Бог, он выбрал бы ему совсем другую судьбу. Сэм клюет носом, веки его смыкаются и размыкаются, он изо всех сил старается не заснуть. В стране снов для него уже много дней подряд нет отдыха и успокоения. Она давно уже не мирная, эта страна. В ней Сэма подкарауливают кошмары, и заканчивается это одинаково — он просыпается с застрявшим в горле криком, с каплями пота на лбу и сбившимся дыханием. Он глушит усталость черным кофе и огрызается в ответ на попытки помочь. Да и что, собственно, Дин может сделать? Сэм напряжен почти до предела, почти до излома. Может быть, ему бы стало легче, если б он выговорился, но Дин не умеет вести задушевных разговоров. Он умеет драться, стрелять с обеих рук, лить серебряные пули, замечать невидимые для других следы. Он способен починить машину и собрать на коленке определитель электромагнитного поля из старого кассетного плеера. Он может вытащить Сэма из горящего дома или выдрать из когтей у разъяренного монстра. Но сочувственно расспрашивать, кивать, говорить утешительные слова его не научили. Свет фар рассекает сумерки — голубые, ультрамариновые, чернильно-синие — вырубает в них белый тоннель, выхватывает из темноты красную табличку с белыми буквами. Дин сворачивает к мотелю. Сегодня Сэм должен отдохнуть, Дин так решил, и он добьется этого. Пока еще не знает как, но добьется. Сэму нужна передышка. Хотя бы один день — чтобы хватило сил жить дальше. Тесная комнатушка — не самое уютное прибежище. Тусклая лампочка, обшарпанный красно-коричневый пол, грязновато-бежевые стены. Две кровати, расположенные под углом друг к другу и разделенные крошечной тумбочкой, почти полностью занимают номер в длину и ширину. Мимо шаткого стола возле окна приходится протискиваться, задвинув под него единственный стул. Но Дин привык, годами мотаясь по стране, везде чувствовать себя, как дома. А Сэму просто все равно. Он с ногами забирается на кровать и ставит на колени раскрытый ноутбук. В синеватом свете экрана его лицо кажется совсем бледным. Дин на его месте, наверное, напился бы и подцепил не обремененную пуританской моралью девчонку. Сэма напоить практически невозможно — он легко пьянеет и поэтому почти не пьет. А девчонки… Он никогда не изменял Джессике, когда она была жива, и после ее смерти даже у Дина пока не поворачивается язык предложить ему такое. — Ложись спать, — говорит Дин. Сэм не отвечает, он весь там, в дебрях глухих лесов, где пропадают люди. — Эй, Сэм! — Дин зовет чуть громче. — Ты тут? Если бы боль Сэма могла принять материальный облик, это, наверное, было бы чудовище с острыми, как у вампира, зубами и по-кошачьи загнутыми когтями. Если бы боль Сэма могла принять материальный облик, Дин дрался бы с ней не на жизнь, а на смерть — и победил бы, потому что он всегда побеждает. Он растерзал бы ее голыми руками, невзирая на собственные раны — лишь бы Сэм взглянул на него прежними глазами, в которых никогда не отражалась охваченная пламенем Джессика. — Спать ложись, — говорит Дин, — отбой! Тебе надо выспаться. Сэм поднимает на него хмурый взгляд. — С каких это пор ты такой заботливый? — Я о собственной заднице забочусь, придурок. Какой из тебя напарник, если ты засыпаешь на ходу? Мне нужно, чтобы ты был в состоянии прикрыть мне спину. Сэм не отвечает. — Можешь ничего не говорить, — заявляет Дин, — я сам знаю. Ты боишься кошмаров. Как в гребаной «Улице Вязов». Покажи-ка руки! Ты себя еще булавкой не колешь, чтобы не заснуть, нет? Сэм отводит глаза. Дин почти попал в точку: запястья у него все в синяках от щипков. Чтобы не заснуть. — Ну так вот, — серьезно, почти торжественно говорит Дин, берет из рук Сэма ноутбук, закрывает и относит на стол. — Сегодня кошмаров не будет. Ложись. Он кладет руки Сэму на плечи, слегка толкает и, сам не зная почему, Сэм подчиняется и опускается на кровать. Дин выключает свет и немедленно растягивается рядом. — Эй, — Сэм начинает приподниматься, — что за… — Расслабься, Сэмми. — Дин водворяет его обратно. — Просто доверься мне. Он обнимает Сэма, и сердце пронзает мимолетный укол боли оттого, что у братишки, переросшего его почти на полголовы и вполне с виду крепкого, сквозь свитер прощупываются ребра. Сэм лежит в его руках, словно каменная статуя, напряженно вытянувшись и замерев. — Ты ведь всегда один в этих своих кошмарах, да? — говорит Дин. — Сегодня я буду рядом. И никаких кошмаров не будет. После долгой паузы, заполненной только тихим дыханием Сэма, слишком ровным и слишком тихим, как будто Сэм старается затаиться в темноте, Дин добавляет: — Ну я же твой ужасный старший брат. Вот увидишь, они испугаются. Сэм по-прежнему ничего не говорит, но слегка поворачивается, укладываясь удобнее, и постепенно расслабляется. Похоже, и вправду поверил. Когда дыхание Сэма становится глубоким и сонным, Дин, кое-как дотянувшись одной рукой, стаскивает с соседней кровати одеяло и укрывает себя и брата. Ему чертовски неудобно так спать — в одежде, на узкой кровати, не рассчитанной на двоих, даже во сне следя, чтобы не прижать Сэма к стене или самому не свалиться на пол. К утру у него затекают обе руки — да, почему-то обе, и та, на которой удобно устроился Сэм, и та, которой Дин его обнимает. Но он, стиснув зубы, терпит, потому что впервые за много дней Сэм спит крепко и спокойно. Терпит до тех пор, пока Сэм не начинает просыпаться. Тогда Дин садится на постели, совершенно не чувствуя левой руки и болезненно морщась от колючих мурашек в правой, и командует: — Подъем! В окно давно светит солнце — на дворе позднее утро. Почти забытое ощущение уик-энда — гораздо чаще они вскакивают затемно, наспех завтракают и отправляются в путь. Дин не дает поблажки ни себе, ни брату, как в детстве им не давал поблажки отец. Но сегодня можно. — Ну что, пошли перекусим? — весело говорит Дин. — Возьмем что-нибудь с собой, — откликается Сэм, — и так сколько проспали. Он уже за столом с включенным ноутбуком. — Смотри, я нашел это вчера. «Загадочное исчезновение девушки всколыхнуло Грейстон». А вот — десять лет назад. Та же самая дата. И в восемьдесят пятом. По-моему, это наш случай. Так что купи нам пару гамбургеров, а я соберу вещи. — Черт! Сэмми! — восклицает Дин. — Притормози! Я думал устроить сегодня выходной. — С чего это вдруг? — А почему нет? Сэм пристально смотрит на Дина. — Это из-за меня? «Да, черт возьми, — думает Дин, — да, я хочу подарить тебе один день нормальной жизни, хочу шататься с тобой по этому захолустному городку, разглядывая его смешные достопримечательности, зависнуть вечером в баре, напиться с тобой на пару и потом по дороге в мотель распевать песни «Led Zeppelin». Я хочу, чтобы ты наконец-то расслабился, пусть всего на один день, чтобы ты забыл ненадолго и о гневе, и о мести. И еще я хочу, чтобы мы один день побыли не напарниками, не охотниками, а просто братьями». — Не считай себя пупом вселенной, — говорит Дин. — При чем здесь это? В конце концов, иногда и мы можем немного развлечься. — Мы потеряем время. Если выехать прямо сейчас, мы сможем осмотреть место происшествия по свежим следам. — Да у меня рука отваливается, я не смогу прямо сейчас сесть за руль! — Я поведу, — говорит Сэм. И в глазах его Дин видит пламя, которое никогда не погаснет.
11 ноября 2016 г. в 21:07