Четыре.

Все слова казались Бокуто банальными, когда речь заходила об Акааши Кейджи. Котаро раз за разом захлёбывался в эмоциях и красочных эпитетах, представляя юного связующего новым людям, расхваливая его со всех сторон: и спокойный он, и умный, и добрый, а чего только стоят его пасы! И какой же он, чёрт возьми, красивый, его улыбка это просто… Стой, Акааши, ну куда же ты опять уходишь, разве я тебя чем-то обидел, Акааши? А ещё Бокуто Котаро знал, как Акааши умрет. Встретить родственную душу в шестнадцать лет — об этом мечтает каждый. Чудесный возраст: вся жизнь ещё впереди, ошибок не так много, как могло бы быть, вы молоды, здоровы, красивы — но! Почему-то судьбоносная встреча так рано происходила либо у конченых придурков вроде Куроо или Ойкавы, которые знали своих спутников жизни с раннего детства и вообще непонятно чем заслужили такое счастье, либо… — Возможно, когда встретишься со своей родственной душой, тебя на мгновение ослепит вспышка. Ты можешь увидеть нечто ужасное, будь готов к этому. Ты можешь увидеть, как твоя родственная душа умрёт. Бокуто помнил слова матери очень хорошо. — Но не бойся этого, Бо-чан. Ты же у меня взрослый мальчик, да? Бокуто помнил, как смягчился её голос, и с каким трудом он пытался сдержать слёзы. — Сразу скажи этому человеку, что вы связаны. И с этого момента вы всегда будете вместе. Очень важно не пропустить своего человека, Бо-чан. Я хочу, чтобы ты это запомнил. Когда вырастешь — ты поймёшь, как это важно. Бокуто помнил, как мама потрепала его по голове и дала тёплую булочку с мясом. Котаро было всего семь, но он точно знал, что будет делать, когда встретит своего человека: конечно же, это произойдет где-нибудь в парке, он будет есть большое мороженое, это будет красивая девчонка в короткой юбке — она станет ходить на его волейбольные матчи, у них будет трое детей, и проживут они вместе добрую сотню лет. В день, когда он встретил свою родственную душу, было холодно, сыро, в руках скрипел волейбольный мяч, а ноги болезненно ныли от затянувшейся тренировки. Это был незаметный парень с чуть вьющимися от влажности волосами, тихим голосом и отстранённым взглядом — таким, словно он и вовсе в волейболе не заинтересован, а просто мимо проходил и как-то нечаянно в зале очутился. Команда тут же окружила новичка — как-никак, мало кто присоединяется к клубам в начале ноября, да и капитан много рассказывал об этом парне, так что все рвались поскорее его рассмотреть, расспросить, и Бокуто, конечно же, быстрее всех нёсся к загадочному новенькому. — Хей-хей-хей! — Бокуто зарядил мяч в сторону брюнета, о чем-то переговаривающегося с капитаном, и поспешил к ним. Новенький вздрогнул от раскатистого голоса позади себя и медленно обернулся. Он в мгновение мягко поймал мяч, летящий на бешеной скорости — это был первый раз, когда кто-то принял подачу Бокуто вот так вот сразу, и капитан даже присвистнул, а потом… Парень поднял на него взгляд и доигровщик затормозил так, словно его по голове огрели. Зал поплыл перед глазами, одна за другой последовали ярчайшие вспышки света, и Котаро зажмурился до боли в висках. Где-то рядом раздался оглушительный гудок — он резко распахнул глаза и отпрянул от дороги, на которой отчаянно гудели машины. Образовалась пробка, вокруг него толпились люди: кто-то задавал вопросы, кто-то звал врача; послышался рёв полицейской сирены… Бокуто ничего больше не слышал. Бокуто кричал. Бездыханное тело лежало на дороге всего в каких-то трех метрах от него. Ноги неестественно выгнулись, на асфальт неумолимо стекала кровь, нос разбит, глаза, глаза — его глаза были пустыми, застывшими. Ему можно было дать от силы двадцать лет. Тяжело дыша и пытаясь успокоиться, он с трудом разомкнул глаза. Несколько широких спин закрывали новенького от него, все о чём-то его расспрашивали, смеялись, хлопали по спине и поздравляли с фантастическим приёмом сильнейшей подачи Бокуто. Тот же стоял позади, изо всех сил стараясь не упасть на пол и не закричать прямо здесь и сейчас. — А ты-то чего застрял? Обычно его не заткнуть, ха-ха. Бо, ты чего, настолько впечатлился приёмом Акааши? Да поздоровайся с ним уже нормально! Кто-то хлопнул парня по плечу и подтолкнул к «Акааши», который смотрел на него взглядом едва ли не перепуганным, но, скорее, изучающим. К Акааши, которому жить осталось максимум лет пять. Бокуто, гигантским усилием удерживая себя от желания отпрянуть и сбежать из зала, протянул руку. Темноволосый ответил крайне мягким рукопожатием и вернул мяч. — Акааши Кейджи. Приятно познакомиться, Бокуто-сан. — Отличный приём, — Бокуто едва выдавил из себя улыбку, но новенького уже куда-то увели третьегодки: кажется, показывать раздевалку и душевые. «Я должен сказать ему» — пульсировало у него в голове всю тренировку, и Бокуто пропускал мячи раз за разом, пока его не отправили «проветриться» под всеобщие смешки. «Я должен сказать ему» — он думал всю ночь и заснул только за час до будильника. «Я должен сказать ему» — убеждал он себя спустя неделю, слишком возбужденно помогая Акааши с уборкой зала, хотя вообще-то даже не должен был оставаться. «Я не скажу ему. Я никогда не скажу ему». Осознание пришло спустя месяц, когда они сидели в парке. Бокуто развлекал детишек, катая их на своих широких плечах, а Акааши… смеялся. Акааши смеялся впервые за целый месяц, и лишь тогда Бокуто по-настоящему осознал, что они предназначены друг для друга. Что Акааши Кейджи — его человек.

***

«Когда две родственные души встречаются, — вещал с экрана ноутбука, время от времени поглаживая свой галстук, мужчина с выдающимися усами. — Один из пары видит смерть другого человека, но его партнер не видит ничего. Самое главное — в особенности, если вы встретились в толпе — это успеть проинформировать второго человека, что вы его родственная душа, и обменяться контактами. В случае если вы разминулись, обратитесь по номеру…» Бокуто зевнул и потянулся к пакетику из-под чипсов — совершенно пустому вот уже полчаса как, о чём парень забывал уже раз пять. С кровати послышалась возня. — Что за херню ты смотришь? — пробормотал Куроо, свешиваясь с постели. — Ты же говорил, что занят, совень. Это что? «Наука с доктором Драуссом: Встреча родственных душ»? — Ты уже закончил физику или что? — огрызнулся Котаро, глубже пихая наушники, словно это могло спасти его от кошачьего любопытства. Куроо напрягся. Бокуто был рассержен и расстроен, а это к добру ещё никогда не приводило. — Мы ведь никогда не обсуждали родственные души, чувак, — протянул Тетсуро, сползая с кровати и заглядывая Бокуто за плечо. — Ну, со мной-то все понятно. А ты как? Что, встретил ту самую наконец-то? От «той самой» Котаро передернуло: перед глазами возник рельефный торс Акааши. — Нет. — Уверен? — Ага. — А может это «тот самый»? — Никого я не встретил, — надулся Бокуто и отодвинулся подальше, взяв с собой ноутбук. — Но мало ли, как это будет. — Хуёво это будет, — Куроо усмехнулся. — Я рассказывал, как увидел смерть Кенмы? Мне тогда было восемь, я только-только узнал про родственные души. И тут я столкнулся с ним в школе: меня словно водой облили, да потом ещё и ведром по голове треснули. А потом меня ослепило… Но знаешь, что самое жуткое? Я отключу его от аппарата жизнеобеспечения. Очень, блять, понятно. Что с ним случится? Это болезнь? Может, ещё был шанс? Может, он уже несколько лет в коме был и это произойдёт куда раньше, чем я думаю? Может?.. «Родственные души встречают друг друга как минимум за три года до смерти кого-либо из пары. В 92% случаев пары встречаются за 40 и больше лет до смерти, в 6% за 20 лет, и только 1%…» — Сколько ему будет лет? — Что? Бокуто смутился, взъерошил волосы и отвернулся к окну. — Когда это случится? — О. Ну, ему на вид лет семьдесят было, не меньше, — Куроо усмехнулся. — Он всегда таким мелким будет. И крашеным. Это чертовски мило, что бы он ни говорил. В общем, не думай об этом. Поначалу будет страшно, но потом вы начнете общаться и ты поймёшь, что только с ней… или с ним, — тут Тетсуро выразительно поиграл бровями, — ты хочешь прожить жизнь. Всю жизнь! И это лучшее чувство. — Звучит сопливо, чувак. Куроо рассмеялся и вернулся к физике, но Бокуто ещё долго не мог отвести взгляд от окна. «В очень редких случаях, если один из пары умирает до встречи со своей родственной душой, второй человек вскоре заболевает и теряет способность различать цвета. Потом — потеря слуха, способность различать запахи, вкусы. Спустя год наступает летальный исход». Выпроводив Куроо, Бокуто вернулся к ноутбуку, снова открыл видео. Он искал информацию вот уже год, он так и не рассказал Акааши, и он совершенно не имел понятия о том, что ему делать. За тысячи лет люди ни на шаг не приблизились к разгадке феномена родственных душ, не придумали, как спасти своих любимых, и Котару готов был рычать на каждого учёного в каждой стране, готов был сравнять их мудрёные институты с землёй, если бы только это хоть как-то помогло ему спасти Акааши. За год Бокуто побывал на национальных, стал капитаном, выбрал университет — конечно же, он продолжит заниматься волейболом, с десяток раз победил легендарных соперников Некомы — Карасуно, пускай, всего в тренировочном, и проиграл своему лучшему другу в финальном круге отборных на национальные. И на всё это ему было плевать. Пройдёт несколько месяцев, он поступит, он потеряет Акааши, а тот через пару лет умрёт. В грёбанной автокатастрофе. Вообще непонятно где, ведь сколько Бокуто не прочёсывал Токио вдоль и поперек, той самой улицы из «видения» он так и не нашёл. С силой ударив по клавиатуре, он растёкся по кровати и невидящим взором уставился в экран. Он уже ни на что не надеялся. «Бывали исключения, когда один из пары — тот, кто знает о смерти, спасал свою родственную душу. Подобное может произойти только при условии, что он пожертвует собой. Это называют „теорией Джонса“, но подтверждений ей найдено не было». Мужчина всё продолжал говорить, рассказывал о статистике в разных странах, а Бокуто сидел на кровати и тяжело дышал. Он может… что? Что за теория? Такое бывало? В семь часов утра следующего дня Бокуто проигнорировал будильник и остался дома, отчаянно выискивая в интернете любую информацию про все самые дикие теории, какие только встречались в истории изучения взаимодействия родственных душ — от спиритических и до сексуальных.

***

А Акааши был сексуальным как сам Дьявол. Неприметный на первый взгляд, юноша таил в себе какое-то необъяснимое притяжение, шарм, имел свой стиль и сводил Бокуто с ума любыми движениями, словами, а ещё его охуенные волосы, его голос, его спина, россыпь родинок на внутренней стороне бедра правой ноги, сильные руки, направляющие мяч с завораживающей точностью. Желудок Бокуто сводило от одного осознания, что, вероятнее всего, он видит всё это в последний раз. Это их последняя совместная тренировка, он выпускается послезавтра, так что больше никаких подглядываний в раздевалке или душе, никаких полуобнаженных сетов на поле за школой. — Это несправедливо, — вздыхает диагональный. — Что именно, Бокуто-сан? — Что мы больше не будем играть вместе. Ох, Акааши, что я буду делать без твоих пасов? — Вы будете играть с Ойкавой-семпаем. Он опытнее и… — Но он — не ты. Акааши некоторое время молчал и выглядел явно страдающим от всех этих странностей аса, но, сложив полотенце в шкафчик, он развернулся и сказал: — Я тоже буду скучать, Бокуто-сан. В желудке предательски защемило и Котаро захлопнул дверцу своего ящика гораздо сильнее, чем она того требовала. Бокуто считали эмоциональным, вспыльчивым, легко поддающимся на провокации и совершенно безрассудным, и никто не знал о том, что он всё время яростно контролировал каждое своё слово, каждое движение, каждое действие, только бы удержать Акааши. Впервые Бокуто действительно мог признать, что поддался эмоциям. — Бокуто-сан, я ведь буду вас навещать, — пробормотал Акааши ему куда-то в плечо и чуть сильнее обнял. — Вы же без меня долго не протянете… — Каждые выходные! — Хорошо. — Мы будем видеться каждую субботу! — Ладно. — Почему ты так легко соглашаешься? Это же безумие, — с неожиданной серьёзностью спросил Бокуто, отстранившись. Акааши мог уверенно сказать, что впервые видел его таким… сильным. Настоящим. Это восхищало. — А разве может быть иначе? «А может он знает?» на мгновение промелькнуло в голове у Бокуто, но он тут же отмахнул от себя эту мысль. Это невозможно. Конечно, было безумно приятно, что Акааши относится к нему так по-особенному, хотя кроме него самого, Бокуто, это вряд ли кто-то замечает (ведь вряд ли кто-то следит за каждым действием Кейджи так, как Котаро). Акааши улыбался ему, обнимал его, однажды даже по своей собственной инициативе, и вёл себя открыто, что было неописуемо привлекательно по мнению диагонального. Но была в нём и острота, сокрытая ото всех, едко шипящая возле Бокуто — игнорирование удачных пасов, то, как он закатывает глаза почти на любое слово, «я Акааши и я страдаю», «и всё никак не можете пройти в тройку, Бокуто-сан». Это невероятно подстёгивало, и было главным стимулом в жизни Котаро. Так работала связь. Идеальное дополнение, раскрытие самых потаённых черт характера и постоянная стимуляция амбиций — таковыми были три основных составляющих родственных душ. И то, что Акааши подсознательно проезжался по каждой из них буквально каждый день, лишь доказывало их... принадлежность друг другу. Бокуто готов был отдать всё, только бы обладать Акааши. — И ты как всегда прав, Акааши! И, конечно же, столь безупречные способности к восприятию ситуации ты перенял у своего великолепного семпая, да? — Бокуто отскочил от парня и встал в свою излюбленную позу «гордой птицы» — эпически задрав голову вверх к темному потолку и мужественно уперев руки в бока, усиленно делая вид, что это не он только что запнулся на каждом третьем слове и в половине перепутал ударения. Акааши снова выглядел так, будто ему в голову зарядили как минимум двадцать мячей с подачи «семпая». — Кажется, я вас не расслышал. — Ну же, Акааши! Они разошлись уже поздно ночью, попрощавшись у подъезда сеттера. Бокуто не хотелось возвращаться домой. Бокуто не мог вернуться домой. Не сейчас, когда на кончиках мозолистых пальцев всё еще ощущалась мягкость темных волос, на шее — рваное дыхание, а все внутренности скручивало от вновь и вновь прокручивающихся в голове слов сеттера. «А разве может быть иначе?» — Хороший вопрос, — пробормотал Котаро, глядя в затянутое тучами ночное токийское небо.

***

Осень встретила Токио слепящим солнцем, шорохом первых опавших листьев под ногами и первыми, за несколько месяцев, порывами ветра. Под окном шумели машины — теперь диагональный жил в высотке прямо у проезжей части, светились вывески и кричали птицы, спешащие покинуть родину и поскорее отправиться на юг. Город жил, осень накрывала улицы красными и желтыми красками, Бокуто Котаро сосредоточенно изучал статьи о внутреннем кровоизлиянии при столкновении с машиной. Жить вдали от Акааши оказалось гораздо труднее, чем он мог себе представить. Страх прогрессировал даже вопреки тому, что они созванивались каждый день, и каждый день первым, что говорил Кейджи, было: «все в порядке, Бокуто-сан». Несмотря на то, что Бокуто точно знал — он не умрёт до того момента (а в тот момент они были вместе), и таким образом получалось, что по субботам — когда Акааши и правда навещал своего семпая, Бокуто боялся даже сильнее, чем в будние дни. Он хватал Кейджи за руку сразу же, как тот выходил из вагона метро и не отпускал до самого вечера, уверяя себя, что в этом совершенно точно нет ничего странного. Впрочем, Акааши не то чтобы возражал. Отчаявшись найти возможность избежать судьбоносного столкновения, Бокуто пытался найти хотя бы способ спасения Кейджи от мгновенной смерти. Но спустя недели тщательного изучения пугающих медицинских терминов, обморока от просмотра фильмов и постоянного представления того, что все это произойдёт с самым прекрасным человеком на свете, спустя сотню кофейных кружек и бессонных ночей, когда он бродил по городу в поиске перекрёстка, уже снившегося ему в кошмарах — спустя всё это время ничего не изменилось. Выхода не было. Выхода не было. Максимум четыре секунды от удара до того как Акааши умрёт — и то если повезет, и то неточно; максимум года два до того как его собьёт машина — Акааши уже выглядит точь-в-точь как в его видении; максимум пять часов до того как они снова встретятся на станции. — Чё-ёрт, — простонал Бокуто и отшвырнул будильник подальше. Полночь, суббота, а он снова тратит время попусту. «Бо-чан, я еду к Ива-чану на выходных, в Мияги. Ты же поедешь со мной? Возьми Ака-чана с собой, ты же знаешь, как мы все его любим! Конечно, и он нас любит, что ты такое говоришь?» — склонившись перед настойчивостью Ойкавы (кажется, его и правда из всех людей на земле мог выдержать только Ивайзуми), они всё же согласились на эту «слащавую», как выразился Акааши, поездку, и теперь Бокуто предстояло вставать в самую рань и бегать от поезда к метро и снова к поезду, подбирая своих сеттеров. — Он больше не твой сеттер, Бокуто-чан, — смеется Ойкава, повиснув на его руке и высматривая кохая в полупустом утреннем метро. — Он всегда мой сеттер. Акааши прибывает ровно в пять, Бокуто зовет его английской королевой, Тоору смотрит на них и грустно улыбается, то и дело подталкивает друг к другу, пока те выбираются из подземки. Спустя час — за окном мелькают горы и рисовые плантации, городские виды всё чаще сменяются на сельские, в Мияги солнечно и ни одного облака на небе. Они проезжают Шираторидзаву — и Ойкава шипит по-змеиному, настойчиво отворачиваясь от Акааши, ненавязчиво предлагающего ему подумать над переводом. Они проезжают Карасуно — и Бокуто восхищённо вертится у окна, пускаясь в воспоминания и поочерёдно имитируя Дайчи, Хинату и Тсукишиму — и смеются даже люди, которым посчастливилось ехать рядом с ними. В Мияги солнечно. В Мияги много перекрёстков. Ужас окутывает Бокуто неожиданно — и полностью, он запинается на середине тирады о менеджере Карасуно и отворачивается к окну. Только не смотреть Акааши в глаза, только не смотреть на Акааши, только не Акааши, не сейчас, не сейчас, не… — У них был очень интересный сеттер-третьегодка, — весело вспоминает Ойкава, отвлекая Кейджи на себя. — Таланта никакого, но он очень умело манипулировал настроением на площадке. Даже меня это в своё время впечатлило. Акааши бормочет что-то про «безусловно, бесстрастного» Ойкаву-семпая и косится на Бокуто. Они выходят, и Ивайзуми тут же сбивает с ног радостным воплем и объятиями почти двухметровый Тоору и они бесконечно долго целуются. За это время Акааши успевает перейти от стадии «ужасно» к «безумно неловко» и обратно раз десять, пытаясь не обращать внимания на то, как нервно дёргается рука его семпая и как тот взволнованно оглядывается на дорогу в нескольких метрах от них. Акааши вздыхает, закатывает глаза и сам берет Бокуто за руку. Акааши уверяет себя, что в этом точно нет ничего странного. Они гуляют вместе по парку, кормят уток, сталкивают Ивайзуми в озеро, заходят в кафе, обмазывают Бокуто кремом и заставляют Акааши его вытирать, всячески смущают престарелую парочку за соседним столиком, сбегают, оставив Тоору платить, проходят три квартала и «совершенно неожиданно», согласно перевозбуждённому Ойкаве, оказываются у лав-отеля. Акааши тихо спрашивает у Бокуто, не согласен ли он отсидеть вместе за умышленное убийство, пока сладкая парочка скрывается за массивными розовыми дверями. Бокуто думает, что запихнуть сейчас Акааши в тюрьму не такая уж и плохая идея — десяток лет в заточении без единого перекрёстка. Они одни в незнакомом городе. Они просто идут вперёд, потому что больше идти некуда, хотя лав-отель приветливо подмигивает красными огоньками и зашторенными окнами. Они проходят квартал, второй, заходят в спортивный магазинчик и ностальгически наблюдают за старшеклассниками, пока те спорят о том, какие наколенники лучше. Они покупают мороженое и, конечно же, Бокуто роняет своё, засмотревшись на облако в форме волейбольного мяча. Они делят мороженое Акааши. Акааши проходит мимо рощицы каких-то деревьев и чихает всю дорогу, и вскоре они вновь возвращаются к городской местности. Здесь почти также шумно, как в Токио, машины стоят в длинной пробке и негде даже протолкнуться, чтобы перейти дорогу. Через полчаса они снова должны встретиться с Ивайзуми и Ойкавой в кафе на другой стороне, вот только перебраться на другую сторону невозможно. Акааши предлагает пройти дальше и поискать другой переход, они идут вниз по улице, начинает дуть ветер. Волосы Акааши путаются сильнее, и он достает из рюкзака акуратно сложенную зеленую кофту, Бокуто думает о том, что она подходит к его глазам; Бокуто думает о том, что она новая — раньше Кейджи её не носил; Бокуто думает о том, что он её уже где-то видел. Бокуто оборачивается — и обнаруживает себя возле того самого перекрёстка. Машин стало меньше, здесь есть хороший переход — вообще-то, даже четыре, Акааши уходит вперед и оборачивается; Акааши что-то спрашивает, но Бокуто не слышит. Бокуто ничего больше не слышит. Бокуто подбегает к Акааши, Бокуто забегает вперёд и становится прямо у дороги. Бокуто смотрит на светофор, на котором зелёный сменяется жёлтым, жёлтый мигает. Бокуто смотрит на Акааши. Впервые за три года Бокуто знает, что ему нужно сделать. Жёлтый сменяется красным, и он делает шаг назад. Знакомый свист, знакомая вспышка, знакомые шокированные лица, знакомый крик — но в этот раз не его, Бокуто улыбается, Бокуто улыбается. (Четыре.) Четыре секунды до того как его мозг отключится от травматического шока, его внутренние органы уже всмятку, кровь застилает глаза, заполняет глотку, кровопотеря слишком сильна, его не спасти, и Котаро знает это, да, но ещё, он знает, (Три.) что теперь (Два.) Акааши будет жить. (Один.) Бокуто улыбается.