Перестань исчезать, чудовище

Ты стараешься исполнять свои обещания. Вообще, почти все твои слова так или иначе претворяются в жизнь, но вот обещаниям скоро вернуться я уже не верю. Ты за это точно не в ответе. Постоянно исчезаешь, и на каждом закате, когда я не вижу тебя, чудовище, в кабинете Джуффина, с закинутыми на стол ногами, мое сердце невольно пропускает удар, потому что однажды ты действительно нарушил обещание и без всяких предупреждений исчез на невероятно долгое время. Шеф тогда ехидничал: мол, ходишь с постной рожей, аж смотреть страшно. Я силился выдавливать из себя и улыбки, и дежурные остроты, но, судя по его печальному и сочувствующему — ничто так не раздражало в те дни, как бессильное сочувствие! — взгляду, у меня получалось из рук вон плохо. Ну, а что я мог поделать? Мое сердце действительно было не на месте — или то чувство Стража, которое у меня вместо него. Когда ты, как ни в чем не бывало, появился спустя четыре дюжины дней, от облегчения мне захотелось с чувством поставить тебе синяк. Не сдержаться и просто взять и поставить от души здоровенный фингал под твоим магистры-знает-какого-цвета глазом! Я не знал, то ли обнять тебя, то ли прибить, и в итоге задушил в таких крепких объятиях, что ты не удержался на ногах и наверняка поставил-таки себе пару синяков на свою драгоценную задницу. Будешь знать! И ты, кошмар всего Тайного Сыска — и мой персональный, вдобавок, — задолжал четыре дюжины обедов в Обжоре: я ведь все-таки успел соскучиться. (Насчет глаз Макса и всего остального: отчего-то стало сложно запомнить, как он выглядит. Его лицо было неуловимо для памяти, как наваждения в водах Хурона. Шеф сказал, это от того, что он путешествовал в вечности между Мирами. Только мое природное упрямство и развитое внимание к деталям позволили мне постепенно, день за днем концентрироваться на чертах его лица и с боем вырывать их из лап жадной вечности. Ничего, не обломится поделиться кусочком Макса! Всегда помнил, как он выглядит, и сейчас не собирался забывать. Так-то.) Как я уже не раз говорил, ты похож на дурную привычку, чудовище. На дурную привычку, от которой невозможно избавиться. Невозможно — и все тут! Да я и не собираюсь. Не знаю уже, как прожил до тебя целых сто пятнадцать лет. Года, как я теперь понимаю, были раза в два, а то и в три скучнее — невероятно скучнее! — чем сейчас. Ты — ходячая загадка, Макс, которая с каждой разгаданной головоломкой становится все сложнее, и, видят все грешные магистры нашего мира, я не могу устоять перед вызовом. Я требую, чтобы ты на очередной вопрос, когда я озадаченно и ошалело смотрю на тебя во все глаза, ответил своей таинственной ухмылкой, которая переворачивает все внутри в нетерпеливой жажде постичь неизведанное, чтобы я получил шанс еще на один шаг приблизиться к разгадке. Я требую, чтобы ты больше не исчезал, Макс. Не проваливался в Хумгат на целый год, не пропадал прямо у меня на глазах — просто не исчезал. Только ты был и остаешься гонщиком, чудовище, и похлеще меня. Ты обгоняешь — и с каждым днем, не замечая, только увеличиваешь расстояние между нами в погоне за своими грешными чудесами. Я с ужасом жду, что наступит момент, когда ты и вовсе не обернешься. Так и уйдешь со всеми Великими Магистрами, с которыми так сдружился, творить невесть что и невесть где. А мне — оставаться здесь и вновь силиться натянуть на лицо улыбку пожизнерадостнее, да выбирать остроту поязвительнее; вкраивать в свои реплики твои странные фразочки и неожиданно ловить себя на том, что точно так же закидываю ноги на стол. Ты ведь знаешь, я стою на границе двух сторон одного мира. И дюжину вурдалаков мне в дом, если это не самое отвратительное чувство на всей грешной земле — ощущать, что тебя, Макс, нет ни на одной из них.