Невеста короля

— Все равно моя лучше. — Чем же?! — Да сам посуди: умна, рассудительна, а уж рукодельница-то какая! — С чего ты взял? Ты ее даже не видел. — Ну и что? И знатнее наверняка. — Обе же из одной семьи! — Наконец, она явно красивее. — Кили, они близнецы! — потеряв терпение, Фили вскочил и рванулся через стол, чтобы выхватить у брата медальон в богатой оправе, который тот внимательно изучал уже битый час, изводя старшего хвастливыми замечаниями и обидными предположениями. — Конечно же, Несса лучше. Тут не о чем и говорить, — Кили ловко уклонился и, еще раз пристально вглядевшись в портрет молодой темноволосой гномки, захлопнул крышку на медальоне. — Это просто неслыханно! — весь красный от злости, Фили сердито посмотрел на брата, невольно сжав кулаки. — Ты совсем помешался на этом своем портрете. — Можно подумать — ты нет, — ехидно заметил тот, искоса глянув на лежащий прямо перед Фили точно такой же медальон — большой, с ладонь взрослого гнома величиной. — А ну-ка, дай посмотреть. — Это еще зачем? — плюхнувшись обратно в кресло, недоверчиво протянул Фили, на всякий случай прикрыв медальон локтем. — Вот видишь — боишься, — немедленно перешел в атаку Кили. — Потому что сам знаешь, что Осса твоя не чета моей Нессе... — Ладно... сам напросился, — темнея лицом, Фили вновь принялся медленно подниматься из-за стола. Кили слегка попятился. — На, смотри. И если ты через минуту не докажешь мне, что Осса и Несса не похожи, как две капли воды, я не знаю, что с тобой сделаю. Положив медальоны на стол, оба в сотый раз низко склонились над портретами девушек. Фили ближе придвинул подсвечник — блики пламени отразились от лака, осветив два прекрасных лица. А казалось, что одного. Осса и Несса — две сестры, две юные гномки из знатного рода, чьи предки жили в Синих Горах от начала времен, были схожи, как те самые две капли воды. Как две звезды, что ярко сияют в ночном небе высоко над горами. Как два драгоценных алмаза, чьи прозрачные грани отражают солнечный свет, разбрасывая во все стороны нестерпимо слепящие искры. Две дочери, разом рожденные в одном доме — чудо, даруемое Махалом далеко не всякому роду. Красивые, здоровые, обученные искусствам и ремеслам, воспитанные по всем правилам гномьего этикета, обе они, получив от далекого северного посольства портреты племянников Короля-под-Горой, после приличествующих раздумий дали согласие стать женами наследников Эребора. Радости в возрождаемом царстве не было края: род Дьюрина не угаснет, оба наследника продолжат его, возродившись в своих потомках, подарив Горе новую жизнь и надежду. Ибо государь Торин, правивший вырванным у дракона царством, так и не смог оправиться до конца от ран, полученных в той страшной битве, где армии гномов и немногих помощников из числа людей и эльфов пришлось сражаться с бесчисленными ордами нечисти, поспешившей на смену поверженному чудовищу. Израненное тело государя, найденное в окружении груды изрубленных орков, усилиями множества лекарей постепенно было исцелено. Но, как шептались немногие, знавшие горстку близких, собственными ушами слышавших от самых преданных, самых верных королевскому дому, разум его, в былые дни острый и проницательный, иногда подергивался мутною пеленой, отправляясь блуждать на поля давно избытых сражений. Тех, где бился он сам вместе с павшими родичами, а порой и таких, о которых знали лишь из легенд. В эти дни государь затворялся в своих покоях, никого не веля принимать. Или же, наоборот, бродил по сокровищнице, незрячим, повернутым внутрь себя взором тщетно пытаясь сыскать навеки утраченный камень — нестерпимо желанное, окаянное, проклятое наследие рода Дьюрина. Бывало, что после многодневного молчания с губ его вдруг начинал срываться бессвязный, еле слышимый шепот — будто бы звал он Фрерина, погибшего брата, и безвременно умершую сестру Дис. Звал и отца, и деда, и прадеда, и прапрадеда. Разговаривал с ними. Воины — беззаветно преданные, умевшие по приказу глохнуть и слепнуть — охранявшие вход в сокровищницу от любопытства даже самых приближенных к государю, слышали иногда, как эхо множества голосов билось под сводами, отражаясь от опаленного драконьим пламенем камня, устремлялось вниз, к бессчетным грудам золота и самоцветов, среди которых бродил их несчастный властитель. Трижды отправлял Эребор сватовские посольства к родам, у которых были невесты, готовые, как доносили тайные переговорщики, благосклонно выслушать речи послов — и трижды получал вежливые, но безоговорочные отказы. Ибо ни за какие сокровища мира, ни за почести, ни за власть не готовы были гномы отдавать дочерей за скорбного разумом государя. Не ровен час, осерчает Махал на погнавшихся за земными благами и лишит своей главной милости — перестанут рождаться девочки в таком роду, и угаснет он, как пламя в покинутом горне. Страшнее участи и представить было нельзя. Поэтому так радовались в Эреборе предстоящим двум свадьбам наследников Короля-под-Горой. — Ну, что молчишь-то? — Фили больно ткнул локтем брата под ребра. — Язык проглотил? — Подожди. Ты специально мешаешь мне, — Кили облизал пересохшие губы, сморщил лоб и еще внимательней уставился на портреты. — Вот, нашел! Видишь? — Что? — Да вот же, сюда посмотри. У Нессы по две косы с каждой стороны у висков сначала идет, а потом уже в одну переходит, а у Оссы — наоборот. — Ну и что? — Как — что?! Так гораздо красивей. — Что ты несешь? Это просто прически, — Фили выпрямился, сердито глянул на брата. — И вообще, мне именно так нравится больше, как у Оссы заплетено. — А мне — как у Нессы. Хотя постой... — Что еще? — Ты с какой стороны свой портрет положил? — Справа от твоего, — Фили протянул было руку к портрету, но вдруг растерянно замер. — Или слева? — Вот и мне кажется, что тот, что слева — мой. — Нет мой. Отпихнув младшего, Фили взял портреты в обе руки и внимательно их осмотрел. Затем положил на стол, как лежали. Поменял их местами. Сменил свечи в подсвечнике. Принес с каминной полки еще один. Когда возвращался, увидел, что портреты уже не лежат на столе, а стоят, прислоненные к вызолоченным резным шкатулкам, в которых их привезли в Эребор. Чуть не выронив тяжеленный подсвечник, кинулся к Кили: — Ты менял их местами? — Нет... То есть да... Я подумал — так будет удобней смотреть... Фили, что мы наделали?! — Кили в ужасе уставился на старшего брата. — Как мы их отличим?! — Мы?! — грохнув бронзой о дубовую столешницу так, что подпрыгнуло все, что лежало на ней, прошипел Фили. — Мы наделали?! Это все ты со своим хвастливым занудством! Заладил с утра: "Несса гораздо лучше, чем Осса..." Вот, докрутился. Что теперь делать прикажешь? — Ну, может, нам Балин поможет, — неуверенно протянул Кили. — Чем? — Он видел живьем их обеих. — И что с того? Он же сам нам первый сказал: это чудо, обе девушки на одно лицо. Их в детстве даже родная мать путала, что тогда про остальных говорить? С возрастом различать стали только по голосам: у Нессы он переливчатый, звонкий. И смех, как серебряный колокольчик. А у Оссы — словно ручеек журчит сквозь травы по заливному лугу: мягкий, воркующий. Низкий и бархатный, теплый, как... — Ладно тебе. Ишь, расхвастался, — Кили немедленно встрепенулся и, прищурившись, насмешливо глянул на брата. — Зато у моей Нессы... — Ты опять за свое?! — перебил его Фили. — Твоя-моя... как разбираться-то теперь будем? Вечером на Совете официальное объявление о помолвке. Будут и наши все, и посольские, и Торин, и Балин... Ты представляешь, что с нами сделает Балин, если мы скажем, что не знаем, где чья невеста?! — Ну, не обязательно сразу уж так говорить, — испуганно промямлил Кили. — Может, он не заметит. — Уж кто-кто, а Балин заметит все, даже то, что не надо, — Фили обреченно вздохнул, еще раз поменял портреты местами. Поскреб ногтем по широкому серебряному окладу и вдруг хлопнул себя по лбу. — Точно! Как же я мог забыть? — Обойдя стол, принялся шуршать пергаментами, сваленными на другой его стороне, приговаривая. — Да где же она... Видел ведь совсем недавно... Или у Торина в приемной осталась... — Ты что ищешь-то? — Кили подошел ближе, подхватил раскатившиеся во все стороны свитки, в груде которых отчаянно рылся его старший брат. — Может, я помогу? — Нет уж. Стой, где стоишь. Вот, нашел, — торжествуя, он вытянул большой, убористо исписанный лист. — Что это? — свалив свитки на стол, Кили сунулся поглядеть Фили через плечо. — Это опись посольского имущества и подарков, доставленных в Эребор. Среди них, я, кажется видел... — Набор посуды для умывания: латунный таз, кувшин с ручкой и узким горлом... щетки одежные с барсучьим волосом, сапожные со свиной щетиной... ложки серебряные... простыни... полотенца... Ты что, читал эту чушь? — Вот, нашел! — не слушая брата, Фили ткнул пальцем в самый низ пергаментного листа. — Если бы не эта чушь, мы оба с тобой на сегодняшнем совете имели бы очень бледный вид. А так — пожалуйста: "портрет Оссы, невесты наследника Фили... золоченая ореховая шкатулка... рама серебряная черненая в уборе из листьев хмеля и колосьев пшеницы..." — Это хмель? — Кили схватил один из портретов и сунулся к брату. — А то ты сам не знаешь, — отложив свиток, Фили с невыносимым облегчением отобрал у него портрет своей невесты, смахнул с него невидимую глазу соринку и спрятал в шкатулку. Кили немедленно ухватил другой и вновь принялся разглядывать девичье лицо, смотревшее на него спокойно и прямо. Широкие темные брови, глаза блестящие, словно агат, с озорными янтарными искорками, четко очерченный рот. Тяжелое парадное платье скрывало фигуру, но в мечтах Кили видел свою нареченную самой прекрасной из женщин, когда либо живших на свете. На короткий миг задохнувшись от перехватившего горло вздоха — счастливого, предвкушающего — он быстро приложил портрет к губам и посмотрел на улыбающегося Фили. Тихо прошептал: — Как же нам, братишка, с тобой повезло. Фили кивнул и спросил, так же тихо, словно боясь спугнуть это самое помянутое везение: — Ты решил, какой будешь делать подарок для Нессы? — Решил. Пояс наборный. Уже и рисунок придумал. Нужно будет камни к нему еще подобрать. — А я — ожерелье. С гранатами и рубинами. Алыми, как ее губы, — и, помолчав, добавил. — Ей пойдет. Потому что она прекрасная. — Прекрасные. Обе, — Кили поправил брата, и тот не стал возражать. Впервые за весь этот день. * * * Потянулись дни ожидания — томительно-долгие, полные предсвадебных приготовлений. К ним добавлялись не менее важные хлопоты — Торин объявил племянникам и самым верным из приближенных, что, как только его старший наследник свяжет себя брачными узами, он передаст ему и корону, и царство. Как ни отнекивался Фили, сколько ни призывал дядю повременить с этим решением — к чему торопиться? ведь сам Король-под-Горой еще крепок и полон сил — тот был неумолим. Он и так ждал слишком долго. Раны, терзающие не столько тело, сколько дух государя, требуют от него все больших и больших усилий. Он сделал для своего народа все, что сумел: вернул гномам родину, собрал и сплотил их, восстановил величие древнего царства. На это ушли все отпущенные ему силы. И теперь он жаждет лишь покоя, уединения и размышлений. А править Горой станет Фили и его наследники, что, по воле Махала, народятся от брака с Оссой. Обе свадьбы решили справить в начале лета, когда огромный кортеж из десятков возков и телег сможет спокойно проехать по освободившимся от снега пустынным землям, не увязая в непролазной грязи раскисших дорог. Еще осенью были готовы и отосланы в Синие Горы исполненные женихами подарки. Оссе — роскошное ожерелье с красными самоцветами всех оттенков и видов: рубинами, яхонтами, гранатами и турмалинами. Две дивные птицы, распахнув усеянные камнями крылья — каждое перышко в них сияло, переливалось радостным блеском — будут танцевать у нее на груди свой изысканный танец. Сплетясь длинными шеями, далеко откинув назад маленькие головки, увенчанные подрагивающими хохолками, силились они превзойти друг друга красотою наряда. Но обе прекрасны, и невозможно выбрать, какой же стоит отдать предпочтение. Плетеные из красного золота цепи скрепляли их меж собой, перевитые нитями мелких гранатовых зерен — массивные, богатого вида, но искусно выделанные так, чтобы не утомлять своим весом, не оттягивать шею владелицы дивного ожерелья. Нессе — наборный пояс из медальонов, каждый из которых драгоценность сам по себе. Всего их двенадцать, все изукрашены диковинными цветами и прихотливыми травами из белого и желтого золота, а в центре каждого — сияющий камень, ограненный руками искусного мастера: алмаз, сапфир, изумруд, аметист, гранат, топаз, рубин, агат, оникс, бирюза, опал и аквамарин. Все — наивысшей пробы, самой чистой воды, идеально прозрачны, безупречны в своей глубине. Старанием влюбленного жениха, вложившего в него все свое мастерство и умение, родилось на свет это чудо. Будет по праву невеста гордиться его драгоценным подарком. А еще братья писали девушкам письма, и вороны Эребора исправно доставляли послания в Синие Горы, прямо в руки их нареченным. Писали про все на свете: про пиры и охоты, про давний Поход, про то, что случилось вчера и что ждет их завтра. Расспрашивали о домашнем житье, шутили, давали и спрашивали советов, стараясь меж строк разглядеть: какие они, их невесты? Действительно ли умны, добры нравом, ласковы и обходительны? А может быть, наоборот, Махал больше их одарил сильным духом и несгибаемой волей, чем нежностью и кротким характером? Поди угадай среди вежливо сложенных фраз, наверняка писанных под присмотром матушки или другой старшей родственницы. Кили даже затеял было стихами писать, но, пару раз попросив помощи у брата в подборе рифм и получив в ответ сплошные насмешки, надулся и больше к Фили не приставал. Лишь изредка спрашивал, как пишется то или иное слово. На ехидный вопрос, не рано ли жениться тому, кто еще грамоте плохо обучен, отговаривался, что де, сам таким образом проверяет старшего брата. Так, в заботах и хлопотах, отведенное ожиданию время прошло. Стаял снег, отзвенели ручьи, унося в долины остатки холода и непогоды, склоны Эребора покрыла первая весенняя зелень. Ей на смену пришли цветущие пышными султанами травы, поднявшиеся кому в пояс, а кому и по грудь, по плечо. Близилось лето. Вороны, посылаемые к невестам, возвращались все быстрей и быстрей — свадебный поезд медленно, но неуклонно приближался к Горе. Ждать осталось недолго — несколько дней. По тону писем становилось понятно, что девушек тоже снедает нетерпение и досада на любые задержки — им хотелось скорее встретиться со своими женихами. Как-то раз Кили ввалился в покои брата — Фили еще нежился в постели, досматривая самый сладкий утренний сон. Плюхнувшись на кровать, схватил того за плечи, затряс, горячо зачастил: — Фили, Фили, вставай! Мне ворон принес от Нессы письмо. — Ну и читай себе на здоровье. Я-то здесь причем? — пробурчал тот, утыкаясь носом в подушку. — А при том, что письмо, хоть и мне, и от Нессы, но писала она его вместе с сестрой. Фили тут же открыл глаза и сел на постели. — Да? И что они пишут? — Пишут, что сегодня ближе к закату их поезд может быть у ворот Эребора. — Ого! Это здорово, Кили! Мы ждали их только завтра. Или даже послезавтра. — Ничего здорового. Могут быть, но не будут. — Это еще почему? — Потому что Навни — дядя их матери, он командует всей это армией из телег и повозок — решил, что им стоит повременить с прибытием еще тот самый день или два. Чтобы привести все в порядок — в дороге обоз изрядно пообтрепался, а ему хочется явится сюда во всем блеске своих пропылившихся сундуков и заезженных пони. Поэтому они встали лагерем в полу-дне пути отсюда и наводят теперь красоту — моют, чистят, скребут все, что можно. А Нессе и Оссе скучно сидеть и смотреть на всю эту суматоху. Они отправятся на прогулку верхом и предлагают нам присоединиться и встретить их у окраины леса. — Отличная мысль! Но... это не будет для них опасно? — Чем же? Кругом на много лиг — наши земли, или земли наших союзников. И, конечно же, они взяли с собой слуг и воинов... — Взяли? Так они что — уже едут? — Так об этом я тебе битый час и толкую, а ты все никак не можешь понять! — Кили с жаром потряс письмом перед носом у брата. — Вставай, лежебока, а то так и собственную свадьбу можно проспать. — Ну, свадьбу, положим, я не просплю, — заметил Фили, проворно одеваясь и одновременно высматривая, куда сунул накануне перевязь с мечами. — А вот встретиться с Оссой хотелось бы поскорее. Ох, и вздует нас Балин, если узнает! Давай, ходу. Еще будем пони седлать полчаса. — Все готово уже, — Кили сунул ему в руки пояс и в нетерпении схватился за дверь. — Вот сейчас и увидим — кто из них краше. — Кили! — Фили свирепо зыркнул из под сведенных бровей. Но тот лишь показал брату язык, и через мгновенье уже вихрем несся по коридору, на ходу поправляя лук и колчан. * * * Они не успели совсем чуть-чуть — заслышав испуганное конское ржанье, крики, свист стрел и звон скрещаемой стали, оба рванули через лес напрямик, навстречу мелькающим между деревьям теням. Вылетев на поляну, увидели, что бой уже кончен: несколько неподвижных тел лежали на смятой траве, бестолково метались лошади, потерявших седоков. Истерлинги. Кучка бродяг, отбившихся от своего шалого племени, неизвестно как очутившихся там, где их никак не должно было быть. Но они были здесь. Изрядно потрепанные, потерявшие пятерых или шестерых, остатки шайки уже отступали и, огрызаясь, осыпали стрелами прикрывающихся щитами гномов, теснящих их к поросшей кустами окраине леса. Окинув взглядом картину недавнего боя — в центре поляны, за поверженным белым пони, мелькало что-то пестро-цветное, слышались голоса — Кили мгновенно вскинул лук и снял замешкавшегося у кромки леса верзилу, что, привстав в седле и ощерясь, с напрасной беспечностью смотрел, как к нему медленно приближаются вооруженные лишь секирами гномы. Верзила, булькнув пробитым горлом, повалился навзничь в кусты. Его сородичи, завидев новую цель, выпустили в их сторону дюжину стрел. Первую Кили отбил взмахом лука, вторая клюнула в стремя и отскочила, звеня. Третья вонзилась в плечо. Выругавшись, он выронил лук и спрыгнул на землю. — Ты как? — не оборачиваясь, Фили тоже спешился и выхватил оба клинка. — Нормально, — поморщившись, Кили схватился за древко и, выдохнув, резко дернул стрелу из раны. Кровь потекла хоть и сильно, но не толчками. — Чуть-чуть зацепило. Бегло оглядев его плетью висящую руку, Фили отрывисто бросил: — Неважный из тебя сейчас лучник. Давай к пони, а я вместе с нашими. — Валяй. Передавите всех этих тварей и проверьте как следует, чтоб дальше уже без сюрпризов. — Без советов твоих обойдусь. Фили бросился догонять гномов, вступивших под первые, нависающие над поляной деревья — истерлинги спешились и ждали их, сгрудившись в кучу. Кили, проклиная свое невезение, ринулся к центру поляны. Добравшись, увидел, что за утыканном стрелами пони укрылись те, встречи с кем они с братом так отчаянно дожидались. Позабыв про боль в раненной руке, Кили невольно застыл, пораженный. Художники не лукавили — девушки были абсолютно похожи. Одно лицо — глаза, брови, форма носа и губ. Даже платья на них были одного цвета — ярко-желтого, словно иволгино оперение. Обе невесты, несмотря на усталость от длинной дороги, пожелали сменить удобную дорожную одежду на радостно-солнечные наряды, чтобы предстать перед женихами во всем блеске своей красоты. Разными были лишь украшения. У той, что лежала в траве, положив голову сестре на колени, на груди покоилось ожерелье из алых камней — свитые в танце волшебные птицы, подарок влюбленного жениха. Глаза девушки были закрыты, лицо неподвижно и бледно. Сестра гладила ее по щекам, тихонько всхлипывая, терла ладони. Изукрашенный самоцветами пояс, сомкнутый на ее талии, тонул в складках платья. Видны были лишь топаз с бирюзой, да аквамарин, поблескивающие на боку. Заслышав шаги, она вскинула голову. — Кили? — неуверенно вызвонил серебряный колокольчик. Гном смог лишь молча кивнуть, зачарованно глядя, как все шире и шире развертываются крылья у самоцветных сказочных птиц. Как с каждым мигом темнеет их прозрачно-алое оперение, наливаясь багровым. Как растет, расплывается по солнечному шелку пятно, в центре которого тускло блестит рукоять метательного ножа. — Ее Снежок первым упал, — сбивчивой скороговоркой, прерываемой судорожными вздохами, заговорила Несса. — Мы сначала подумали — просто споткнулся. Она тоже в седле не удержалась. Потом, когда началось, Вирм и меня согнал в траву и велел не высовываться из-за пони. Я не сразу смогла к ней пробраться... Осса, сестричка, ну что ты? Очнись, хватит уже нас пугать. Смотри, Кили здесь. Вот-вот и Фили появится... Ну, пожалуйста, слышишь меня? Кили молчал. Несса раскачивалась, гладила Оссу по волосам. Склонившись, касалась губами виска и шептала в самое ухо, стараясь дозваться ту, что уже не могла ее слышать. Наконец, стихла. Скорчившись, совсем закрыла сестру — уперлась лбом ее в лоб. И застыла, словно надгробное изваяние. Когда выпрямилась и посмотрела на Кили, прошептала тихо, но твердо: — Ее кровь на мне. Это я во всем виновата. — Чем же? — Тем, что не сберегла. Тем, что род правителей Эребора опять под угрозой. Кили на миг задохнулся — а ведь верно сказала! Жених, не сберегший невесту, выронивший из неловких рук протянутый Махалом дар — кто станет теперь разбираться, как было на самом деле? — схоронив и оплакав погибшую, и в мыслях не сможет надеяться, что кто-то опять захочет преклонить слух к его жалкому сватовству. А может статься и так, что и всех его родичей — живущих и еще не рожденных. Век гномов долог, память у них крепка, особенно на причиненные обиды и всяческие неправды. Все гномьи семейства отвернутся от Эребора. И новый Король-под-Горой, заняв трон, в одиночестве будет править своим несчастным народом, с каждым прожитым днем приближая его неминуемое исчезновение. — Несса, в случившемся твоей вины нет. Не казни себя. Здесь нет виноватых — есть только наказанные без вины. Есть и будут. Она не слушала. Перебирая длинные кисти, украшавшие пояс, чуть покачивала головой — своим мыслям. Лишь на последних словах вновь посмотрела ему в лицо. Взгляд изменился — исчезли испуг и растерянность; теперь в глазах своей нареченной Кили увидел решительность и непреклонную твердость. — Ты прав. Есть и будут. Еще раз склонившись к сестре, коснулась губами ее лба. Осторожно опустила голову Оссы на землю. Сняла с нее ожерелье, вытерла о траву кровь и встала, выпрямившись во весь рост. Не опуская взгляда, шагнула Кили навстречу. Тот, задохнувшись, отшатнулся назад: — Несса... ты... — Прости. Кили молча смотрел на ту, что избрала его. Женщина вольна в своем выборе — ни отец, ни старейшины, ни даже король не могут заставить ее принять сватовство, если жених не пришелся по сердцу. Но в выборе этом она вольна до конца. Несса выдержала его взгляд, глядя в ответ спокойно и прямо. Она протянула ему ожерелье, но Кили, поклонившись низко, словно совсем незнакомой, покачал головой: — Нет, это после. Скривившись от боли в плече — рука немела все больше — расстегнул узорную пряжку. Пояс, тихонько звеня, заскользил, опадая по шелку платья. Кили ссыпал в ладонь теплые камни, накрыв их другой. Молча смотрел, как, чуть нагнув голову, Несса застегивает на шее ожерелье сестры. Слушал, как она шепчет: — Я всегда ей с ним помогала... Застежка немного тугая... — Ничего. Ты привыкнешь. Вздрогнув, как от удара, девушка застыла, склонив голову еще ниже, совсем спрятав лицо. Вдруг всхлипнула и с отчаянием прошептала: — Если ты сейчас скажешь "нет", я... — Что ты, как можно?! Ты правильно все решила. А я вот дурак — ни за что бы не догадался. — Кили... пожалуйста... — Он гораздо лучше, чем я. — Кили... — Лучше в тысячу раз, вот увидишь. Справившись с непокорным замком, Несса выпрямилась. Вновь засияли алым рубины, заблестели сочным бордовым гранаты, словно играющее в чаше вино. Вновь драгоценные птицы, омытые слезами убитой горем невесты, явили миру свою красоту. Кили по-прежнему сжимал в руках ставший ненужным пояс. Хотел было спрятать в карман, но Несса не разрешила: — Отдай его мне. — Зачем? — Хочу оставить на память. — В чем же память? Что ты хочешь запомнить? Ты совсем не знаешь меня. — Это твой подарок. Разве забирают подарки назад? — Нет. Их можно только вернуть. — Вот видишь. А я не хочу возвращать. Сказала — и накрыла его ладони своими. Их пальцы переплелись. Потекли из ладоней в ладони драгоценные самоцветы. Тихонько сжав руки девушки, Кили быстро поднес их к губам. И отпустил. — Спасибо... — тихо вызвонил серебряный колокольчик и умолк навсегда. — Рад служить, — гном склонился в глубоком поклоне. Укрыв блестящую ленту в складках платья, Несса расправила плечи, сморгнула слезы и высоко вздернула подбородок. — Моя госпожа, — с каждым сказанным словом голос Кили звучал все спокойней и тверже. — Прошу вас, идемте со мной. О вас позаботятся. И о вашей несчастной сестре. * * * Печальной вышла свадьба наследника, которую справили, лишь только закончился траур по погибшей невесте его младшего брата. Торин, хоть и не прямо, но снова настаивал и торопил с коронацией, а Фили больше не спорил. Ужасная новость совсем подкосила Короля-под-Горой: он был уверен, что, не сумев вернуть Аркенстон, подставил весь свой народ под удары судьбы, сделав его беззащитным перед лицом всяческих бед и напастей. Смерть Нессы лишь укрепила его в этом убеждении, и легла тяжким бременем на плечи гномов Эребора: вместо радости и веселья повсюду царили уныние и грусть. Кили после похорон нареченной почти не выходил из своих покоев. К тому же рана, полученная в тот злополучный день, оказалась серьезнее, чем он думал: левая рука слушалась его совсем плохо. Осса, прямо на глазах у которой погибла горячо любимая сестра, не сразу оправилась от пережитого потрясения. Лишившись чувств на той самой поляне, она пролежала в горячке несколько дней под присмотром лучших эреборских лекарей, уверявших в один голос, что с ней самой все в полном порядке, и только пережитый ужас и избыточное волнение явились причиной столь длительного забытья. Когда же невеста Фили очнулась, то не смогла произнести ни единого слова. Тут уж лекари лишь головами качали: так бывает. Онемела от горя. Постепенно все должно будет пройти. Время лечит и не такие недуги. Фили приходил к ней каждый день, лишь только позволили. Не зная, о чем говорить, подолгу просто сидел рядом, изредка осторожно касался лежащей поверх одеяла руки. Она смотрела на него и изредка улыбалась — печально и слабо. В один из дней ответила на рукопожатие. Сразу же после свадьбы Торин собственноручно короновал старшего племянника, рядом с которым стояла его молодая жена. Несмотря на таящуюся в сердцах гномов печаль, их ликование было бурным и искренним: на трон вступил новый король, сильный, мудрый и справедливый, неся с собой надежды на лучшее будущее для всех них. Опустив на голову Фили древний венец правителей Эребора, Торин первым склонился в поклоне перед молодым королем. Все гномы, заполнившие огромный зал, последовали его примеру. После старейшины самых знатных семейств подходили к подножию трона и присягали на верность новому королю. Кили первым взошел по высоким ступеням и, опустившись на колено, начал произносить древнюю клятву. Медленно выговаривая торжественные фразы, глянул на стоявшую рядом с братом жену и запнулся. С губ его вместо нужных чуть было не сорвались совсем другие слова. Клянусь быть с тобой и в горе, и в радости... Смешался и совсем замолчал. Опустив голову, с такой силой сжал в кулак здоровую руку, что ногти до крови вонзились в ладонь. Фили не выдержал. Шагнул навстречу, обнял Кили за плечи и поднял на ноги. Заставил встать рядом с собой — Оссе пришлось сделать шаг в сторону, чтобы не сталкиваться с мужем локтями. — Государь... — начал было Кили, но тот его перебил: — Ты — мой брат. Ты и Осса — все, что у меня есть. Я хочу, чтобы ты был рядом. Кили осталось лишь молча ему поклониться. И всю коронацию они так и простояли, принимая клятвы старейшин — новый король с молодой супругой и его младший брат. * * * — Ну что, ты решил? — Решил. — Все-таки едешь? — Ага. — Может, останешься? — Не-а, — Кили полулежит в глубоком кресле, совсем утонул в нем. Крутит в руке пустой кубок и рассеянно смотрит на огромную, во всю стену приемной, карту Средиземья, выложенную самоцветами — подарок Железных Холмов новому королю Эребора. — Зачем? — Как — зачем? — с Фили враз слетает все напускное терпение и рассудительность. Он вскакивает и, обойдя стол, нависает над братом. — Мы с тобой сто раз говорили об этом. Мне нужна твоя помощь. Дел же невпроворот вокруг, каждый гном нужен. Особенно те, кто с мозгами и порукастей: и в шахтах, и в кузнях, и в арсенале... — Так я ж не отказываюсь, — пожимает плечами Кили. — Вот ты мне дело и дай. Подальше от Эребора. — Кили, — вздохнув, Фили возвращается в кресло. Стол, как и прежде, при Торине, завален бумагами. Поверх всех — еще одна карта, поменьше и поточнее. — Ну хорошо. Куда ты поедешь? Кили с заметным усилием тянет левой рукой к себе карту. — В Рохан, — большой палец упирается в Гору, указательный тянется к Эдорасу. Немного не достает до столицы рохирримов, чье имя красиво выписано на узком зеленом стяге, в центре которого распластался в стремительном беге белый могучий конь. Палец скользит дальше, чертит по карте круг, в центре которого — Эребор. — Или же в Гондор. Мизинец, легко миновав Андуин, целится в Минас-Тирит, до которого не достать — далеко. — Да, в Гондор, — тряхнув головой, Кили подтаскивает карту поближе. — А что за ним? — Кханд и Харад. — А дальше? — Умбар. — А за ним? — Может, хватит уже? Оба долго молчат. Слышится лишь плеск вина, наливаемого в бокалы. Наконец, Фили встает и отходит к камину. Медленно ворошит кочергой ярко-багровые угли, бросает сверху новое полено, истекающее смолой. — Ладно. Езжай тогда в Гондор. Нам все равно нужно будет отправить посольство, вот и возглавишь его. — Эээ, нет, — Кили щурится и смеется совсем как прежде. — Посольство... ишь, чего выдумал. Какой из меня посол при дворе? Смехота одна. Опять же — толпа народу вокруг. Все эти ваши поклоны да разговоры... Вот если бы в одиночку... Сам посуди — много ли покажут послу? А так, скрытно, с каким-нибудь торговым обозом перебравшись за Андуин, я смогу разузнать гораздо больше. Все выспросить и разведать — как тамошние люди живут, в чем нуждаются, что сами делать умеют. — Делай, как знаешь, — Фили устало машет рукой и прикрывает глаза. — Кили, я... я все понимаю. Ты прав. Я бы тоже уехал. — Узнаю — и сразу назад, — словно не слыша, Кили продолжает смотреть в лежащую перед ним карту. Внимательно, почти не мигая. * * * Но сразу назад не получилось. Первый раз он вернулся через семь лет, когда ворон принес весть, что Махал зовет к себе Торина. Крылатый посланник еле-еле его разыскал — Кили только что перевалил Белые Горы и собирался на юг, в Белфалас. Как ни спешил домой — не успел. Добрался, когда дядя уже месяц как упокоился рядом с древними правителями Эребора. Долго стоял у надгробия, сияющего полированным камнем, крайнего в длинном ряду. Потом прошел в ту часть усыпальницы, где хоронили родичей королей. Посидел возле плиты из белого мрамора, где покоилась Несса. Хоть сама девушка по рождению и не была королевской крови, и стать женой наследника не успела, все же похоронить ее решено было здесь. Провел за разговорами с Фили ночь, а утром снова уехал, ни с кем больше не повидавшись. Второй раз — еще через десять. Привез новости с юга. Тогда пробыл дома почти целый месяц. И вновь уехал. В третий раз — уже насовсем, когда Фили открытым приказом потребовал от него вернуться назад. Слишком много было дел в Эреборе, чтобы брат короля, как простой разведчик, в одиночку скитался в чужих краях. Подъезжая к Одинокой Горе, Кили увидел, как у самых ворот раскинулся легкий палаточный лагерь. На высоких шестах трепетали флажки, хлопали цветные полотнища навесов, надуваясь от ветра, как умбарские паруса. Слышалась музыка, нестройное пение, возбужденные голоса. К дыму костров подмешивался соблазнительный аромат жареного на углях мяса. Кили остановился у края кустов и приподнялся на стременах, с любопытством высматривая из под руки, что же там происходит. И тут послышался смех. От шатров отделилась невысокая детская фигурка и кинулась наутек. Девчушка была совсем маленькой, лет шести или семи. Она неслась во весь дух, ловко увертываясь от растопыривавших руки взрослых, попадавшихся ей на пути. Радуясь своему проворству, отчаянно хохотала — словно серебряный колокольчик рассыпался звонкими трелями. Сделав круг перед лагерем, запыхалась и сбавила темп. На обратном пути чуть зазевалась — и тут же была изловлена дожидавшейся ее гномкой, притаившейся за одним из шатров. Закружившись со своей отчаянно визжащей и захлебывавшейся от смеха ношей — детский голос звенел, взвиваясь ввысь, к облакам — женщина прижала малышку к себе и, мельком взглянув на кусты, за которыми, не дыша, стоял Кили, направилась к центру лагеря. Навстречу ей спешила молодая девушка, ведя в поводу совсем крохотного пони. Забрав малышку, усадила ее в седло и вручила поводья. Та, вновь залившись радостным визгом, немедленно ткнула пятками своего скакуна, от чего он стремительно прыгнул в бок — женщины едва успели подхватить наездницу с двух сторон. Было слышно, как молодая гномка что-то сердито девочке выговаривает. Отобрав повод, повела пони сама. Девчушка немедленно разревелась. Старшая женщина в ответ погрозила ей пальцем. И улыбнулась. Дождавшись, пока вся компания скрылась за пестрой стеной палаток, Кили вновь свернул под деревья и двинулся дальше, но не по дороге, как сначала хотел, а далеко забирая влево, вдоль кромки леса, стараясь не попасться никому на глаза. * * * — Дядя Кили, опять они надо мною смеются! Скажи им, чтобы не смели больше! Притворенная дверь с шумом распахивается, маленький Трор врывается в мастерскую и, зацепившись за порог, с разбегу чуть не сшибает отставленный табурет. Следом за ним летят взрывы смеха — радостный девичий визг перемежается с обидными стишками, распеваемыми на два голоса. Кили, обернувшись, едва успевает подхватить племянника и усадить на верстак рядом с собой. — Что там у вас снова стряслось? — Они меня дразнят! — шмыгая носом, мальчик отчаянно хмурит брови и продолжает сжимать кулаки. — Вот вырасту — отлуплю их обеих, чтоб знали! — Шшшш... Что ты такое говоришь? — Кили укоризненно качает головой и откладывает недоделанную работу: ось боевой колесницы, к которой малюсенькими бронзовым шкворнем крепил колесо. — Это же твои родные сестры. — Ну и что? Они все равно противные, — упрямится Трор. — Девочки — благословение рода. Разве мама тебе не говори... То есть — любой гном это знает. Ты должен беречь их и защищать, а уж никак не лупить. — Очень им нужно, чтобы я их защищал. Они вон какие большие, — тянет мальчик и, извернувшись, с любопытством смотрит на разложенные по верстаку детали будущей колесницы. — Скоро доделаешь? — Скоро. Ты быстро растешь, рано или поздно станешь сильнее их. Вот тогда и придет время стать для сестер защитой и опорой. — Жалко, что у тебя нет жены, — схватив кусок стальной проволоки, Трор принимается старательно наматывать ее на указательный палец. — Иначе бы у тебя тоже был сын, и мы бы с ним вместе их... ну, играли бы вместе тогда. — Да, действительно жалко, — Кили, усмехнувшись краешком рта, отбирает у мальчика свитую тугую пружинку и откладывает в сторону. — А что там с твоей башней осадной случилось? Я вчера шел мимо лагеря — выглядит она довольно неважно. — Да, я ведь за этим к тебе и пришел! — Трор ерзает по верстаку, пытаясь спрыгнуть на пол. Но боязно — высоко. — Орки устроили вылазку, но наши отбились, а потом сами пошли в наступление... ну и вот, — мальчик щиплет себя за кончик носа и внимательно смотрит на Кили — не сердится ли? — Их башня слегка пострадала. — Слегка? А мне кажется — от нее остались одни головешки. — Ну, а как ты хотел? Наши же огнеметные машины применили, поджарили орков как следует! — Тебе отец сколько раз говорил одному с огнем не играть? — Кили строго сводит брови, но глаза продолжают смеяться. Подхватывает племянника, подкидывает к потолку и, усадив на шею — левая ладонь привычно обхватывает маленькую дрыгающуюся пятку, чтобы не била в плечо — идет к выходу. — Пойдем поглядим, можно ли чем-то помочь бедной башне. * * * — Фили... Мне передали — ты меня звал. Под ногами тихонько поскрипывал пол из драгоценного кедра. На поверхности пропитанных маслом досок мягко золотилось отражение пламени свечей. Кили стоял в дверях, не решаясь войти — в личных покоях супруги брата он оказался впервые. С любопытством осмотрелся по сторонам: у правой стены поблескивал цветными стеклами высокий резной поставец, напротив в ряд стояли сундуки разных размеров. У камина — кресло, к нему придвинута вышивка — Битва Пяти Воинств, теперь уже легендарная. Жаль, не окончена. Тут же зеркало в гладкой посеребренной раме. На столике перед ним лежали в аккуратном порядке гребни, широкие и узкие щетки, стояли флаконы и баночки, стаканы со шпильками, шкатулки, коробки, в которых — тысячи мелочей, необходимых женщине. И у дальней стены, напротив входа, тяжелый складчатый занавес — проход в спальню, наверное. — Ты знал? Фили, сгорбившись, сидел за столом. Медленно, словно слепой, по очереди касался разных предметов. Двигал их, меняя местами. Перед ним стоял широкий плоский ларец, разъятый на части. Кили сделал еще пару шагов вперед — и замер. — Я сегодня случайно первый раз взял его в руки. Лотта потеряла кольцо — чуть не плачет, не может найти. Все перерыли — как провалилось. Зашел сюда — вдруг, думаю... Шкатулку эту открыл — там только драгоценности Оссы. Потом передвинул ее и чувствую, что она слишком тяжелая для пары колец и браслетов. Стал смотреть... Кили подошел и встал рядом с братом. Письма тоже здесь: лежали на помятом, выгнутом дне, перехваченные белой шелковой лентой. — Ты не ответил. — Это что же? Выходит, она... Там... тогда... — Ну да, врун из тебя всегда был отменный. — Фили, поверь... — Нет, не поверю. Кили потянул к себе плотную стопку пожелтевших прямоугольников. — Ты читал? — Я, по-твоему, кто? Хотя, — криво усмехнувшись, Фили вскинул на брата внимательный, ищущий взгляд. — Помнится, я сам в них когда-то правил ошибки. — Ничего ты не правил. Всего-то и спросил пару раз. Зачем она их хранила? Ведь не перечитывать же? — Нет. Дно был запаяно. Я сломал его. Так ты знал или нет? — Послушай... — Мне нужен ответ. — Тогда дай мне ответить! — Кили в сердцах бросил письма на стол. — У тебя, что, все сразу отшибло от этой находки? Я не припомню, чтобы за эти годы ты хоть намеком пожаловался на свою жизнь. Осса... неважно... она была тебе хорошей женой. Я видел это своими глазами. Все видели. Так чего же ты хочешь теперь? — Правды. — Зачем? Что изменится? Ты — король Эребора, сам Махал благословил ваш брак: у вас трое детей. Наш род не угаснет. — Мой. Мой род. А ты... — Нет, братец, — Кили покачал головой. — Наш род. Род Дьюрина продолжится в твоих детях и в детях их детей. Так что оставь прошлое в прошлом. Хотя бы в память о ней, — и, помолчав, тихо, но твердо добавил. — Она была доброй. И сильной. И очень любила тебя. Во время этой горячечной речи Фили то свивал в кольцо пояс из самоцветов, то снова разглаживал на столе. Затем аккуратно опустил его на дно шкатулки, отправил туда же письма. — Скоро пять лет, как она умерла, — медленно обвел взглядом комнату, где все было так же, как при жизни хозяйки. — Шестьдесят лет... И за всю жизнь — ни единого слова. — Вот видишь, а я тебе что говорю: настоящая королева. — Ты знал или нет? — Да разве важно это сейчас? — ухмыльнувшись, совсем как раньше, Кили отошел от стола. — Ты король Эребора: чти мертвых, действуй на благо живых. Идем. Тебя Трор давно ждет: сегодня мальчик получает под свою руку первый отряд. Давай, брат, не порти наследнику праздник. Тот прикрыл растерзанную шкатулку и поднялся из-за стола. — А что — голос, правда, как серебряный колокольчик? Ответить Кили не успел: из-за двери донесся нетерпеливый девичий голос — чистый, звенящий, полный радостного возбуждения: — Отец, где ты? Лотта нашла свое дурацкое кольцо. Идем скорей. Все уже собрались. Кили усмехнулся и подтолкнул брата к двери: — Слышал? Идем, государь. Нехорошо всю семью заставлять ждать тебя одного.