* * *
— У меня опять ничего, – устало произносит Эмма, входя в дом и с силой хлопая дверью. – Опять ничего! Сколько лет уже прошло?! А всё коту под хвост! Нет смысла искать. Просто никакого смысла. — А если я скажу, что нашёл? – спрашивает Киллиан, выходя навстречу, и Эмма буквально каменеет. — Нашёл? – отзывается эхом и покачивается. – Ты нашёл карту? — Именно её, Свон, – не без самодовольства отвечает он. — Как?! Между ними повисает напряжённая тишина, и Эмма уже почти клянёт себя за вопрос: она знает как. И этот ответ ей не понравится. — Прости, – шёпотом извиняется Киллиан, и она мотает головой. Нет. Он не виноват. Это она виновата, что проиграла ту битву с тьмой за Киллиана много лет назад. Правда, ей почти удалось отвоевать его прежним. Не совсем, конечно, но всё же её Киллианом. И это огромная победа по сравнению с тем, как всё началось. Она провела его через все круги ада, очищая его сердце и напоминая, что он успел обрести без тьмы. И всё время, каждый день винила себя за это, потому что тогда покинувшая Голда тьма выбрала Киллиана, а Эмма не успела помешать ей вовремя. Вовремя – это чтобы она не разделилась на две части, а целиком наполнила Эмму. Она была Спасительницей. Она бы справилась! Прежде чем Сторибрук затонул в очередном проклятии. — Всё получится уже в этот раз, – успокаивает Киллиан, подходя ближе и прижимая Эмму к себе. – Через двадцать четыре часа будет иначе. Мы вернёмся домой и помешаем проклятию... Она не даёт ему договорить: впивается в губы уверенным поцелуем в попытке заставить его замолчать, потому что она не может снова слышать подробности их выработанного годами плана, просто не может. Не сейчас, когда новая старая жизнь совсем рядом, только руку протянуть, а сердце отбивает чечётку в груди. Не сейчас. Киллиан глухо стонет, поддаваясь напору, но уже в следующее мгновение перехватывает инициативу и прижимает Эмму спиной к лестнице. Что-то больно впивается под лопатку, но какое это имеет значение, когда Киллиан снова напоминает, что она – его. — Мой, – сквозь зубы шипит она, прикусывая его нижнюю губу, и смеётся, когда он коленом разводит её ноги. Её Киллиан. Даже такой – безрассудный Тёмный, в чьих глазах сейчас клубится чёрная похоть, а ухмылка царапает изнутри предвкушением. Царапает, тянет, подчиняет. — Знаешь, как бы было, если бы тебе не удалось научить меня бороться с тьмой? – вкрадчиво спрашивает он. — Как? – дрожащим голосом откликается она, и Киллиан взмахивает рукой – верёвки обвиваются вокруг запястий Эммы, приковывая их к перилам лестницы. Она чувствует себя такой беззащитной сейчас – и такой взбудораженной. Грудь часто вздымается, и Эмма переступает с ноги на ногу, потому что вытянутая левая рука неудобно прижимается к деревянному пруту, а на ладони Киллиана в красноватом облаке дыма появляется лента. — Это... — Именно то, о чём ты думаешь, – мрачно подтверждает он и, приблизившись, завязывает ей глаза. Он пытается быть жёстче, но у него нежность сквозит в каждом движении. Когда он заправляет за ленту прядь, когда склоняется к её уху и выдыхает: — Что бы я ни делал, молчи. Поняла, Свон? Она лишь кивает, сконцентрировавшись на его дыхании, опаляющем шею. Она не видит, не может прикоснуться, и всё, что ей остаётся, – это судорожно вдыхать его такой знакомый запах и впитывать в себя каждое прикосновение. — Если человека действительно кто-то сотворил, то ты – его лучшее творение, – с восхищением произносит он и отходит. Эмме видится, будто он любуется ей в бледном свете свечей. Изучает глазами с головы до ног, подмечая каждую мелочь – прерывистое дыхание, подрагивающие губы и сжатые бёдра. Он знает её так, как не знает и никогда не знал больше никто. Он как её совершенное продолжение, как именно та часть головоломки её жизни, которую она долгие годы не могла отыскать. По коже проходится холодок, когда Эмма в один миг остаётся без одежды, и она гулко сглатывает. В полной тишине слышен едва уловимый скрип половицы в полушаге от Эммы, и она внутренне подбирается. — Если бы ты не научила меня бороться с тьмой, ты бы стала рабыней, Свон, – шепчет Киллиан совсем рядом. – Моей рабыней. Я бы не смог тебя убить, не смог бы тебя отпустить, но и любить тебя так, как ты того заслуживаешь, я бы не смог. А ты научила. Ты превратила меня в того, кому плевать на себя, лишь бы тебе было хорошо. Ты сделала меня своим рабом, понимаешь? Уже третью сотню лет я понятия не имею, как жил до тех пор, пока в моей жизни не появилась ты. Третья сотня лет, как я забыл о мести Крокодилу, потому что всё, что имеет значение, всегда рядом со мной. Он приподнимает её подбородок и проводит большим пальцем по губам. Горячо дышит, касаясь дыханием щеки, а в следующий миг осторожно, мучительно нежно целует в висок. Её от этой нежности на миг перестают держать ноги. Киллиан прижимается к ней всем телом – вроде бы удерживает, но это кружит голову ещё сильнее, потому что он тоже обнажён. И покрывает невинными поцелуями её лицо, притираясь пахом к её животу. Она, кажется, забыла, как дышать, потому что Киллиан умеет распалить. Распалить так, что хочется его сию секунду целиком и полностью – ближе, глубже, сильнее – всего. А он прикусывает мочку, спускается поцелуями по шее, прихватывает губами кожу на ключице, а в следующий момент уже широким мазком языка касается груди, и Эмма резко выгибается навстречу. Едва удерживается от стона, но Киллиан ведь просил молчать. Он удовлетворённо хмыкает и накрывает ладонью вторую грудь. Перекатывает между двумя пальцами сосок, массирует, растирает, а Эмма не может заставить себя даже сомкнуть губы: у неё в горле застрял стон, который нельзя издать. Её резко бросает в жар, а потом в холод, а Киллиан продолжает вычерчивать руны по телу. В тот момент, когда он языком скользит по пупку, она понимает, что он стоит перед ней на коленях, и запрокидывает голову. Поясницу сводит спазмом. Он перед ней на коленях. Тёмный, забывший о мести. Когда невесомые поцелуи касаются внутренней поверхности бедра, Эмма не сдерживается и тонко стонет, а потом прерывисто вздыхает, когда он с силой сжимает её ягодицы. — Я же просил, – шепчет он. Что ей остаётся делать? Она только часто кивает и закусывает губу, отводит в сторону ногу, ища опоры, и молится всем богам – Тёмным можно? их слышат? – о продолжении. Лишь бы Киллиан не останавливался, лишь бы... Его язык скользит от пупка вниз по животу и крепко прижимает плоть, и Эмма застывает, боясь пошевелиться. Руки сводит в неудобном положении, тысячи маленьких иголочек покалывают кончики пальцев, но она не делает ничего, хотя могла бы. С самого начала могла развязать верёвки и приковать Киллиана сама. Почему она сейчас думает об этом? Да потому что он терзает чувствительную кожу. Прихватывает губами, гладит языком, отправляя по телу приятные импульсы – и всё. А ей мало, ей чертовски мало этого, она хочет сгибаться надвое в сильных руках, хочет кричать, срывая связки, и насаживаться до боли, лишь бы чувствовать его полностью. И чтобы ладонь мяла грудь, а крюк впивался в бедро, и чтобы поцелуй такой грубый, животный, а язык сплетался с её. И чтобы он сбился с ритма на пару движений, а она всё поняла и сжала бёдра – Киллиан бы тогда упёрся лбом ей в плечо и резко вдохнул, больно присасываясь к её коже. Но он продолжает мучить её языком, и она закидывает обе ноги ему на плечи. С силой трёт пятками спину, приподнимается над ним, когда его язык оказывается ровно там, где надо, и покачивает бёдрами навстречу. Сжимает руки в кулаки, насколько позволяют верёвки, впивается ногтями в ладони, часто дышит – и с облегчением выдыхает, когда язык Киллиана скользит внутрь. Очень малая часть того, чего бы она хотела, но лучше так. Он цепляет зубами плоть, и Эмма рвано вздрагивает и выпрямляется натянутой струной, потому что знает это ощущение, прошившее тело. — Ещё, – просит она, наплевав на запрет, и Киллиан тут же отстраняется. — Ещё? — Да... Он поднимается так быстро, что она не успевает подумать вообще ни о чём, только обхватывает его ногами за талию, и заполняет её в одно движение, одновременно срывая с глаз ленту. И впивается в губы грубым, животным поцелуем, и прижимается к бедру остриём крюка, и входит в неё с такой силой, что у неё сводит зубы от остроты впечатлений и звенит в ушах. И каждое движение – для неё, и каждый стон – по обнажённым нервам. И любви внутри столько, что на части разрывает. И Эмма растворяется в этих ощущениях, потому что завтра... потому что завтра у них всё получится. А вот что будет после этого завтра, она ещё не имеет ни малейшего понятия.* * *
Едва рассвет коснётся земли, они поднимутся с кровати и развернут на столе у окна старую карту. И поймут, что не ошиблись, что сквозь время и миры попали наконец в нужное место и нужное время. Ведь когда поднявшаяся над городом на третью ночь непроглядной тьмы алая луна зловещим светом осветит спящий город, в бывшем ангаре на его окраине снова откроется портал, который заберёт тьму туда, где она началась, – и тогда, когда она началась. Город, что дюжину дюжин лет назад был известен как Сторибрук, снова будет им, и ни на секунду не забытое прошлое придётся переиграть так, чтобы никто не догадался, что Эмма и Киллиан уже прожили долгую жизнь. И тогда Эмма снова станет Спасительницей, а Киллиан останется её истинной любовью – тем надёжным плечом, которое не давало рухнуть в бездну отчаяния все эти долгие бессмертные годы. За столько лет Эмма давно поняла, как побороть тьму быстрее, чем та начнёт есть изнутри. — Когда мы вернёмся... – заговорит Киллиан, но Эмма прижмёт руку к его губам и покачает головой, потому что у неё давно есть свой план. Когда они вернутся, она заставит Киллиана забыть об этой долгой жизни. Сотрёт память, лишь бы он не вспомнил, как тяжело давалась ему борьба с тьмой. А потом она поборет тьму сама и разрушит эти воспоминания и у себя. У неё уже давным-давно есть план на ту ночь, когда над бывшим Сторибруком зависнет алая луна. Один маленький план: вернуться к истокам и отыскать Мерлина. Вот так просто. Им так и не удалось добраться до Камелота, когда тьма наполнила их в прошлый раз, но сейчас... Эмма заберёт её себе, не позволит Киллиану получить и малой части. Всё продумано до мельчайших деталей: помощь благородного Артура и могущественного Мерлина, разрушение тьмы, уничтожение двухсот лет воспоминаний и счастливая жизнь. У неё давно есть план. Разве может что-то пойти не так?..