Ущербный бог.

      Если бы звезды только рискнули обратить свои любопытные взоры на меня сейчас, подплыть поближе, я взял бы их в горсть и смолол пальцами. Просеянные, как песок, они бы утекли тяжелой серебряной рекой, и волны ее были бы полны яда. Не замри ветер испуганно по ту сторону гор, я бы смотал его и наполнил огнем, как балрожий бич, и хлестал небо, пока и Солнце, и Луна не обрушились бы на головы живым. И каждый узнал бы о моей победе - и понял, что это означает. Осознал, что это конец. Нет ни звезд, ни ветра, только тучи, свиваясь друг в друге, ложатся плащом мне на плечи, и молнии сверкают в его складках, украшая. Все, что у моих ног,кажется мелким. Мне всегда мало, но я знаю, как добиться большего, как создать нечто по-настоящему устрашающее. Я - бог.       "Ущербный бог." Память услужлива, как и все, на ком лежит печать моей власти. "Ты не создаешь...не можешь...лишь искажаешь все светлое в созданиях других." Чей это голос? Отца, брата? Обоих?.. Пришло время преподать им урок.       Вихрь огня приближается, оставляя после себя выжженную полосу земли. Весь черный, как уголь, с жилами лавы и кислоты на теле, балрог скалится, обратив ко мне лицо. - Повелитель... - Эта тварь достала меня своими криками. Заставь ее замолкнуть. Мы оба смотрим, как корчится в пепле орел. Птица Манве. Мускулы его могучего тела сокращаются судорожно, он стремится разорвать путы и кричит в пустое небо яростно и жалобно одновременно. - Ты приказал не травмировать его сильно, Владыка. Мы лишь связали... От криков птицы начинают невыносимо саднить раны на лице. Я словно вижу, как орлиные когти превращаются в белые пальцы Манве - и те глубоко вонзаются в мои глаза, разрывая. Готмог, не замечает, когда я оказываюсь с ним одного роста, смотрит мне прямо в лицо и долго потом старается спрятать от моего взгляда огненные провалы глаз. - Отрежь ему крылья. Ухмыляясь, балрог развернул огненный бич. Полный боли плач рвется из птичьей груди. Отразившись от горных вершин, он дробится и множится, эхом разносится далеко вокруг. Я знаю, что и он услышал его. Услышал - и ощутил.       Я вырвал сердце легко. Я поднес его к губам - и оно стало гореть. Постепенно, из глубины поднялся жар. Как дитя, спешащее к своему родителю, как птенец из яйца. Тепло затанцевало на губах, горение, жжение. Новые ожоги - теперь я принимал их с радостью, словно полный любви поцелуй. Возвращенное на место сердце ярко запылало в мертвой птичьей груди. Огонь охватил могучее тело, поднялся, лизнул камень вокруг - и даже балроги попятились. - Повелитель, надо уходить! Вместо ответа я взорвал небеса. Горы раздвинулись, выпуская в ледяное небо сгусток огня. Взметнувшись высоко, он попытался взлететь. Память прежде крылатого тела подвела - яркая огненная точка рухнула вниз. Крик перешел в рев, в разрушение. Камень крошился и плавился, становясь морем пламени. Плети балрогов заискрились, развертываясь. - Нет! - Но, Повелитель, он опасен! - Хорошо! Это хорошо... Услышав меня или просто устав от бесплотного гнева, тварь замерла, обернувшись. Прямо на меня, смаргивая полупрозрачную пленку, уставились два затухающих очага - его глаза. Прогорая, оставляя непроглядную черноту бездны, огонь ушел на глубину. Он останется там навсегда, в самой сути этого существа. - Дракона...       Кажется, что он понимает все, что я мог и не произнес, но вложил в это слово - его название. Дернувшись неуклюже на земле, перебирая лапами, которые остались лишь у груди, дракон волнообразно двигается ко мне, огибая вывороченные из земли куски камня. Кислое дыхание ящера заполняет воздух, меняя его, уничтожая. Золотая кожа - сияние огня - еще мелькает в шуршащей, как тысячи змей, чешуе, отчего он кажется быстро остывающим потоком лавы. - Он словно Ариэн проглотил, и она беснуется теперь внутри и рвется наружу. - Не подкрадывайся ко мне, лейтенант. Майа приближается теперь более слышно, откидывая с лица капюшон. Испещренная черными узорами рука некроманта легко ложится поверх драконьей чешуи. Ящер замирает, обратив на нас голодный взор. - Малыш проголодался, да, Владыка? - Саурон манит дракона пальцев, и, когда тот приближает к нему свою ядовитую пасть, начинает петь. Небо дрожит и сыпет колючим снегом. Он не долетает до земли и половины пути, растворяется в кислотных испарениях ящера, но на его месте возникает сияние. Полное многоцветья, оно заставляет меня с яростным вздохом отступить в тень. - Что ты творишь, Саурон? Одно мгновение оба - некромант и ящер - смотрят на меня совершенно одинаковыми пустыми глазами, полными едкой мудрости и упрека. Потом дракон начинает стремительно уползать на восток. С его уходом сияние блекнет, вырождаясь. - Что ты сказал ему, куда он направился? Майа молча снимает с себя плащ и накидывает мне на плечи. Расправляет складки простой темной ткани, приближает свои губы к моим. - Я всего лишь рассказал Глаурунгу, где он может утолить свой новорожденный голод. - Глаурунг, - я смотрю туда, где - уже далеко - загорается и погибает все, к чему прикасается извивающееся тело дракона. - Золотой ящер. Поистине, создание, достойное своего властелина. Рядом с ним все живое перестанет существовать. Скоро... - Я хотел побыть с ним дольше. Он - первый. - Он вернется, - кажется, что узоры на пальцах майа шевелятся, - а, если и нет, ты создашь еще... Я чувствую горячее прикосновение и еще снег. Вернулся ветер, принося первые вести о разрушениях, учиненных Глаурунгом. Боль от ран, отступившая так ненадолго, впивается в меня с новой силой. Каждое искажение забирает что-то безвозвратно, но эта боль - единственное, что будет со мной всегда.       Возвращаясь в чертоги, я прошел мимо балрогов, которые развлекали себя тем, что сжигали огромные орлиные крылья. Они шипели и съеживались под ударами их кнутов. Обгорелые перья метались вокруг, одно из них, покружив, опустилось мне на ладонь, и я смял его.