Плачет киска в коридоре

Ещё один рассвет. Ещё один день, проведённый в попытке выжить. Ещё одна попытка достать хоть немного жизненно важной пищи оборачивается полным провалом. В меня, как всегда, летит пустая бутылка, разбиваясь вдребезги за моей спиной, орошая мою некогда шелковистую рыжую шёрстку градом осколков и брызгами ненавистной жидкости. Я почти забыла другую жизнь, когда всё было иначе. Но ощущение тепла и доброты, не убитое этими животными, до сих пор живёт внутри. Но где-то очень глубоко. Настолько глубоко, что почти невозможно его вспомнить. Теперь каждый день моей жизни заполнен постоянными криками, скандалами, отвратительными запахами какого-то белого марева и ядовитой бесцветной жидкости, которой просто неисчислимое количество. Постоянно ходят какие-то люди. Перед моими укрытиями постоянно мелькают разные ноги разных людей, каждый день разные. Я уже и не пытаюсь запоминать их и их запахи, для меня всё уже смешалось в какую-то отвратительную грязную массу. Я пытаюсь от них спрятаться, когда их особенно много, но они всё равно иногда находят меня. Под стульями, креслами, в шкафах, под одеждой. Кажется, они просто знают, где меня искать, не оставляя и малейшего шанса. Хватают грязными, трясущимися руками, дышат в лицо, трогают то, что осталось от моей шерсти, хвоста, ушей… Но так было не всегда. Раньше мне казалось, что они будут относиться ко мне как предыдущие, гладить, делиться вкусной едой, укладывать с собой спать на мягкие, чистые пледы. Доверившись, я вышла к ним, хоть было не очень приятно, потёрлась об их ноги. Один из них взял меня на руки, сильно сдавив, и начал гладить. Но тут к нему подошёл другой, дыхнул на меня белым маревом и, хрипло засмеявшись, поднёс к моему хвосту маленькую странную штуку… Что-то чиркнуло и искры посыпались на мою шерсть. За долю секунды она вспыхнула, как факел. Они выпустили меня на пол, указывали пальцами и хохотали… С тех пор я пыталась от них скрыться, но удавалось с переменным успехом. Особенно больно приходилось тогда, когда я, обессилев от голода, пыталась найти хоть немного еды. Как только начинало темнеть, я выходила на кухню и осторожно искала на полу объедки. Если они меня не замечали, всё проходило неплохо. Но стоило маленькому облезлому комку свалявшегося серого меха появиться в их поле зрения, как некоторые начинали бросать в меня всем, что попадалось под руку, пинать тяжёлыми ботинками, если мне удавалось проскользнуть под стол. Чаще всего в меня летели бутылки, иногда задевая меня, иногда разбиваясь совсем рядом. В то время я лишилась глаза. Но приобрела опыт. Поняла, что лучше всего выходить на поиски в середине светлого дня, когда они спят в разных непригодных для сна местах. Опыт мне стоил сожженного хвоста, потерянного глаза, сломанной лапы, которая впоследствии неправильно срослась, делая меня похожей на неуклюжего динозавра, которых мне раньше показывали на картинках. Они обрезали мне кончики ушей, превратившихся в пару безобразных свалявшихся комков, про отсутствие усов я вообще молчу… Шутки ради, они называли это странным словом «депиляция». Вот и вечер. Прошло время снова попытаться найти съестное. Я не смогла дойти до кухни, рухнув на половине пути тощим катышком шерсти, больше похожим на грязную тряпку, чем на пушистого рыжего котёнка, которым была когда-то. Они проснулись. Снова крики, возгласы, конфликты, звон стекла… Но перед моими глазами начинает расстилаться ненавистное белое марево. Ещё один рассвет. Ещё одно утро. Но она уже его не увидит.