— 1 —
Бледно-голубые глаза смотрят на него с чистого листа, который предстоит заполнить: маленький нос, дугообразные брови, осторожный, беспокойный взгляд, расширенные зрачки. Он теряется между буквами, сопровождающими фото, поэтому не слишком внимательно читает, и только способен воспринимать отдельные слова: «задержан… личность не установлена… галлюцинации — знак вопроса… расстройство личности — знак вопроса… биполярность — знак вопроса… упомянул имя „Киллиан Джонс“ несколько раз, прежде чем…» Киллиан закрывает папку и подавляет вздох, прежде чем войти в помещение. Из всех странных вещей, которые произошли с ним в этой больнице, эта, безусловно, самая странная. Но его работа состоит не в том, чтобы давать оценку. Его задача заключается в оказании помощи некоторым людям, и это то, что он намеревался сделать, и все же в частности этот случай охренительно странный. Киллиан кладет руку на металлическую ручку и осторожно открывает дверь, за которой находится его пациент. Он сидит в кресле, положив на алюминиевый стол руки, до сих пор закованные в наручники. Он широко распахивает глаза, когда видит вошедшего Киллиана, и выглядит просто ребенком. Мальчик встает, пытается подойти к нему, но охранник, который находится слева от него, предотвращает его попытку. Когда Киллиан усаживается за стол напротив мальчика, который смотрит на него с полуулыбкой. — Киллиан, я думал… — Если ты не возражаешь, — Киллиан обрывает его, когда тот начинает говорить. Его тон приятный и спокойный, и Киллиан отмечает, как манерно мальчик фиксирует на нем свой немного беспокойный взгляд — это случается со всеми пациентами, — то я буду вести разговор, хорошо? Но прежде мне нужно, чтобы ты ответил на некоторые вопросы. Мальчик фыркает. — Как тебе будет угодно. — Как тебя зовут? — Не могу в это поверить. Парнишка закатывает глаза и улыбается чуть шире. И Киллиан, глядя на него, задается вопросом — если из того, что он только что сказал, что-то кажется парню забавным, то не должно, потому что его улыбка не выражает никакой радости, а скорее наоборот: она острая и слегка агрессивная. — Меня зовут Питер. Питер Пэн. Рад встретиться, Киллиан Джонс, — одновременно с ответом он протягивает Киллиану закованную в наручник руку для рукопожатия. Питер Пэн? Это имя ни о чем Киллиану не говорит, и по сути, даже кажется немного смешным, но этот тон, с которым оно произносится, акцент привлекающий внимание… как если бы он слышал его голос раньше. — Откуда ты знаешь мое имя? — этот вопрос не давал Киллиану покоя с тех пор, как он покинул кабинет директора больницы. «Они поймали мальчика возле метро. Он беспокойно бегал по всей площади. Полицейские, которые задержали его, сказали, что он выкрикивал что-то о волшебной пыли и месте под названием Неверлэнд. Он произнес твое имя раза три, и полицейские подумали, что он сумасшедший, который сбежал отсюда. Но правда заключается в том, что он никогда не был в этой больнице. Ни в этой, ни в любой другой. Опознать его так и не удалось, и он не хочет говорить свое имя». — Я уже сказал твоему боссу-толстяку. Кстати, ты слишком опустил планку в иерархии. Я был гораздо красивее. Киллиан хмурится и наклоняет голову. — Что ты имеешь в виду? — Ладно, я начну все заново, хорошо? — Питер говорит с явным раздражением. — Я не знаю, что со мной сделали и кто это сделал. Я не знаю, была ли это Злая Королева или Румпельштильцхен, но я застрял здесь. И единственный для меня способ выбраться из этого дерьмового альтернативного мира — ты должен поверить в меня. — Ты принимал какие-либо вещест… — О, Киллиан! — Питер бьет по столу руками. Его бурный жест выглядит опасным. Охранник делает обеспокоенное движение, но Киллиан качает головой, показывая тому, что не стоит придавать этому особого значения. — Так, Питер, мы не будем говорить до тех пор, пока ты не успокоишься. Это тактика, которую он всегда использует, когда его пациенты становятся слишком нервными или предполагают какую-то опасность — так что он, намереваясь перенести беседу на другое время, собирает свои вещи под сердитым взглядом парня. Когда он встает, чтобы уйти, в его разуме вдруг возникают случайные и нечеткие, сменяющие друг друга образы: деревья, соль, костер, ветер… Он опирается на стол, чтобы не упасть, и его охватывает самое странное чувство, которое он когда-либо испытывал — словно во рту образовался вакуум, а в желудке жуткая пустота, как будто он не ел в течение нескольких дней. Когда его взгляд пересекается со взглядом Питера, то он начинает замечать, как все вокруг него приходит в движение и постепенно становится темным, до тех пор, пока в конце концов, все не проваливается в темноту, и последнее, что он видит до того, как все стало черным — это рот парня, кричащий его имя. Один, два и… Три раза.— 2 —
— Вы не должны пить, если все еще на работе в больнице. Официант за стойкой бара смотрит сверху вниз несколько предосудительно, а потом отводит глаза и возит по барной стойке тряпкой, настолько грязной, какой Киллиан в жизни еще не видывал. «Как, черт его подери, он узнал?» — думает Киллиан, но когда парень делает жест головой, указывая на заламинированный в пластик бумажный браслет, что все еще надет на запястье Киллиана — и ничего кроме, смотри — культя руки начинает болеть. В другой раз, Киллиан бы сказал ему отправляться прямиком в ад, но сегодня он слишком пьян и слишком смущен, чтобы ввязываться в драку. — Не хочешь ли заняться своими непосредственными обязанностями? — он еле говорит. Язык запутался во рту, как будто бы это был клубок шерсти — К тому же, я врач, чтоб ты знал. Психиатр. — Да, я знаю, сэр… Официант вздыхает и возвращается к своим обязанностям: ему предстоит насухо перетереть стаканы, а еще — собрать блевотину дамочки, которая всего лишь смешала шесть сортов пива, и теперь весь этот коктейль оказался на полу. В другой раз Киллиану было бы жалко официанта, и несчастную дамочку, но сейчас он чувствует, что жалко только себя — настолько, что даже не верится, как много сожаления может поместиться в собственном теле. Его дни протекают всегда одинаково: встать, что-то поесть, собраться на работу, сходить на работу, посидеть в баре и уснуть. Его жизнь идет своей чередой по определенному курсу, который совершенно не известен и в то же время так хорошо знаком, что пугает, потому что Киллиан даже не помнит, что было раньше, когда он не был психиатром. Он горько улыбается. Самое интересное из того, что произошло в течение длительного времени — появился мальчишка, который говорит, что знает его. Но парень сумасшедший, и кроме того у ублюдка такое лицо, что ему совсем не хочется верить. Киллиан должен делать то, что является правильным и приятным в его работе, является обязательным и великодушным и, в действительности, девяносто процентов времени он делает это, но иногда у него появляются пациенты, глядя на которых, он знает, что они не будут пребывать нигде, что были потеряны намного раньше до того, как они попали в больницу. Он прекращает думать о Питере на мгновение. Разве это не иронично — что тот, кто больше всего потерялся, и есть ты сам?— 3 —
На следующий день он назначает первый после их не очень удачного знакомства сеанс с Питером. Мальчику повезло, потому что спустя неделю его поместили в одноместную палату и сняли наручники, взяв с него обещание, что он будет вести себя хорошо. Что он и делал, особенно, когда ему было сказано, что если он будет доставлять хлопоты другим пациентам, то не увидит своего психиатра. И вот теперь он в тускло освещенном кабинете Киллиана, безвкусно оформленном и не очень чистом. — Тебе лучше? — спрашивает Питер. — Эти сеансы для тебя, а не для меня, — говорит Киллиан, задумчиво глядя на мальчика и почесывая подбородок. — Это интересно… Тот, другой день, когда ты отключился. Ты становишься чувствительным. Киллиан поднимает бровь. — К твоему сведению, я тогда быстро оправился, но ничего не получил в подтверждение того, что мы знали друг друга раньше. Ты должен попытаться отличать — что реально, а что нет, чтобы наши сеансы работали. Питер хмурится, и Киллиан решает кое-что записать в своем блокноте. На самом деле он так ничего и не записывает. Ни одного слова так и не появляется, когда Киллиан водит ручкой по бумаге. У него ужасный почерк, потому что раньше он был левшой. — Крутая рука. Киллиан поднимает голову и замечает взгляд Питера, направленный на его левую руку. Возможно, ортопедическая рука — это и круто, но реальная рука была бы намного круче, и Киллиану повезло, что он не помнил того, как это получилось. Как и того — кто сделал это с ним, и насколько ему было больно. — Думал, что ты никогда не заметишь. — Я ничего не сказал, потому что знаю, что у тебя нет руки, придурок, — произносит Питер, выплевывая последнее слово, и его воинственность Киллиана забавляет. — Хотя мне нравился аксессуар, который ты носил в Неверлэнде, — Киллиан непонимающе хмурится, а на лице Питера появляется улыбка. — О, тебе интересно знать, что ты носил раньше, не так ли? Киллиан не понимает ни слова о том, что он говорит, и тон превосходства, с которым мальчишка разговаривает, начинает раздражать. Кроме того, еще сказывается небольшое похмелье, оставшееся с вечера, и в довершение всего еще и сломанная больничная кофеварка. — Ой, а я и не знал, что культю можно украсить. Что я носил? Галстук, колокольчики? Питер смеется. — Ты уверен, что такой уровень сарказма допустим в этих стенах? — Нет, я… — у него начинает болеть голова. — Извини, — он оседает на диван под пристальным взглядом Питера, продолжающего смотреть на него с улыбкой. — Кстати, ты не говорил о своих родителях. Где они? — Родители? — спрашивает Петр, как если бы он говорил о пришельцах или пророчества майя. — У меня нет родителей, я потерянный ребенок. Король потерянных детей. Киллиан втягивает носом воздух, изображая неловкую улыбку на лице. «Разве не парадоксально — что, тот, кто больше всего потерялся, и есть ты сам?» И снова — костер, ветер, соль и деревья. — Что это значит? — он закрывает руками лицо и глубоко дышит. — То, что я в них не нуждаюсь, — ответ звучит естественно. — Но… Ох, Киллиан, как же я устал рассказывать о том, что ты знаешь… Ты действительно ничего не помнишь? — Питер присаживается на диван, на котором он сидит, и смотрит на него широко раскрытыми глазами, с застывшим в них выражением ожидания. Киллиан цепляется взглядом за его довольно большие уши и его чистые белые зубы. За его широкие плечи и его руки, которые хотя и кажутся на первый взгляд немного тонкими, выглядят сильными и крепкими. Он думает, что еще не знает возраст мальчика, но задается вопросом о его совершеннолетии… — Разве ты не помнишь, как бороздил моря? Или сражался в бою, хотя я говорил тебе, что яд был бы гораздо эффективнее? Разве ты не помнишь звук моей свирели? Или когда два… Питер не заканчивает фразу. Он шумно сглатывает, и по тому как расширяются его ноздри и с какой силой парень прикусывает нижнюю губу, Киллиан может только догадываться насколько сильно он расстроен и раздражен. — Когда два — что? — Киллиан смотрит на него в замешательстве, потому что действительно заинтригован. — Оставим это… — отвечает Питер. Его глаза устремлены на Киллиана. — Ты ничего не помнишь.— 4 —
Больничная столовая в это время всегда полна народу. Повара — большинство из них полноваты, а их волосы убраны под сетку — подают еду быстро, но без особого энтузиазма. В сегодняшнем меню: куриное филе, овощи, зеленый крем-суп, который Киллиан не признает, как основное блюдо, салат из нута и на десерт можно выбрать розовое желе или шоколадный мусс. Киллиан всегда думал, что невозможно испортить куриные грудки, даже неправильным приготовлением, пока не попал сюда и не убедился в том, что это возможно. Единственное, что в меню было действительно стоящим — мусс: с нежной текстурой, сочный, тающий во рту. Киллиан берет последнее и садится за стол, где несколько его коллег-врачей едят и разговаривают о проблемах ванных комнат больницы, обсуждают управляющего менеджера и директора, но Киллиану абсолютно не интересно обо всем этом слушать, так что он поглощен разглядыванием людей, что находятся в столовой, и неожиданно сталкивается со взглядом Питера. Он сидит с другими пациентами. С такого рода пациентами, что достаточно хорошо себя ведут и достаточно здравомыслящими, чтобы поесть со всеми остальными. Когда Киллиан замечает его, то думает, что Питер уже рассматривает его какое-то время, и от этого становится немного не удобно. На его лице, как всегда, застывшая улыбка, он ничего не ест из того, что лежит на его тарелке, а просто смотрит на него. В другом случае, Киллиан просто бы отвел глаза, когда устал бы продолжать эту игру, но на этот раз он не делает этого. Он продолжает разглядывать парня безо всякого стыда, и на лице Питера появляется удовлетворенная ухмылка.— 5 —
Поцелуи Хейли, медсестры, не так уж и хороши, как могли бы быть, но вполне сносные для вечера, когда пациенты становятся тяжкой ношей, и Киллиану нужно расслабиться. Он страстно целует худенькую девушку-блондинку, запускает ладонь под ее рубашку и поглаживает ее живот. Он покусывает ее шею, и она смеется, пока в ее кармане не вибрирует мобильный телефон, и девушка деликатно отстраняется. — Мой врач нуждается во мне, — она озвучивает то, что читает на экране. — Ну, я врач, и ты мне тоже нужна, — парирует Киллиан и пытается прижать ее к себе, но девушка снимает со своей талии его руки и улыбается с некоторым сожалением. — В другой раз, ладно? Хейли смотрит на него с жалостью и проводит ладонью по его лицу, поглаживая щеку с отросшей щетиной. Он слегка вздрагивает, потому что ненавидит, когда вот так ласкают его лицо — как будто он был ребенком, которому говорят, что до тех пор, пока он не съест свой обед, то не получит леденец. Так что его не расстраивает, когда Хейли уходит прочь, но он становится угрюмее и раздражительнее. Он выходит из кабинета через несколько секунд, после того как девушка исчезла, и чей-то голос пугает его настолько, что заставляет вздрогнуть. Питер стоит немного сбоку от него, со скрещенными руками и подняв бровь. — Какого черта ты здесь делаешь? Ты должен спать. Питер надувает губы. — Ну, я думаю, что вы тоже, доктор, — говорит Питер, глядя на него как-то странно. — Как прошел вечер? — Ты шпионил за нами? — Питер улыбается в сторону, и Киллиан мечется по нему взглядом. Он думает о том, чтобы сказать что-то еще, но, если учесть, что он нарушил правила больницы, развлекаясь с медсестрой в палате, решает промолчать. — Он прошел неплохо, а теперь иди и ложись спать. — Какой лжец, — протягивает Питер. — Прости? — Ты ненавидишь, как они делают это с тобой. Что смотрят на твое увечье, из-за которого сжалились над тобой, — Питер подходит ближе, останавливается и, прислонившись к стене, прижимается к ней щекой. — Относятся к тебе как к ребенку, — Киллиан смотрит на него, не отрываясь, как будто полностью заморожен. Ему становится страшно. — Но когда дело доходит… — Питер замолкает на мгновение, и его губы очерчивает озорная улыбка, — …до такого рода игр, ты любишь, когда прикусывают твой подбородок, не так ли? Тебе ведь до сих пор нравится это? Весь холод его тела преобразовывается в дрожь, а затем трансформируется в тепло. Питер бросает на него взгляды сверху и вниз, пока его глаза не останавливаются на глазах Киллиана. И ему вдруг становится нечем дышать. — Как… Как ты это узнал? — он спрашивает шепотом, полностью запутанный и бессильный говорить. Питер улыбается шире. — Как я узнал, Киллиан? — спрашивает он с некоторой иронией. — Да откуда я могу это знать? И он уходит туда, откуда пришел, оставляя Киллиана с полуоткрытым ртом и с чувством, что он знает — это не первый раз, когда странные ощущения наполняют все его тело.— 6 —
— Ты должен есть, — Киллиан имеет в виду лотки с едой, что принесла медсестра, к счастью — не Хейли, когда увидела, что Питер не получил их, и оставила на столе в его палате. — Ты не можешь заставить меня. Питер развязно улыбается, когда приподнимается на кровати, чтобы попить воды из пластиковой чашки. — Ты что, хочешь умереть? — Киллиан задает вопрос, подтаскивает стул и усаживается на него. — Не то чтобы я планировал, но раз я не могу покинуть этот мир, то предпочел бы умереть. Киллиан поднимает бровь. — Ты знаешь о том, чтобы быстрее умереть, нужно прекратить пить, а не есть? Питер смотрит на него, широко открыв глаза, а потом смеется. Киллиан сразу же жалеет о том, что сказал — что, черт возьми, случилось? Если кто-либо из начальства услышал бы то, что он только что сказал пациенту, то его бы сразу уволили. — Дерьмовый из тебя психиатр, ты знаешь? — Я это чувствую. Ешь, пожалуйста. И принимай таблетки. — Я не собираюсь глотать таблетки, потому что я не сумасшедший, — Киллиан трет лицо руками — ну почему он всегда получает самых отчаянных пациентов? — Но ты видишь? То, что ты только что сказал, является неопровержимым доказательством того, что ты здесь не вписываешься, что это не твое место. Когда Киллиан убирает руки от своего лица, то его взгляд сталкивается с лицом Питера. Оно так близко, что он как будто видит его в первый раз: маленький нос, как у маленького лесного зверька; дугообразные брови, которые на этот раз изогнуты так, будто что-то держат в секрете, и это что-то колеблется между возбуждением и порочностью; тревожный взгляд, особенно для того, кто, не совсем понимая, почему, начал нервничать, и… На этот раз зрачки не расширены. Они маленькие, и находятся по центру радужки. Теперь его глаза кажутся зеленоватыми. — М-м-м? — это все, что удается сказать. — Да, Киллиан. Перед тем как попасть сюда, мы были отличной командой. — Ну все, достаточно. Ешь и принимай таблетки. Боже, чувствую себя так, как будто я твой отец, — Киллиан, упирается в его грудь своей ортопедической рукой, чтобы немного отстранить от себя, потому что начинает нервничать. — А ты слишком доверяешь мне, ты этого хочешь? Питер, улыбаясь, мгновенно отступает, прикусывает нижнюю губу и смотрит, чуть наклонив голову набок, что делает выражение его лица немного пугающим. Какого черта он думает? — Давай заключим сделку. Мне это нравится, и я буду принимать таблетки с одним условием. — Каким? — Что ты доверишься мне.— 7 —
Киллиан не знает, почему это сделал. Сказал ему «да». Было некоторым утешением думать, что он поступил так ради его блага, потому что он хороший психиатр и сделает все, чтобы его пациенты были здоровы. Но знает, что это не так. На самом деле, он сделал это, потому что ему было любопытно. Он хотел узнать, что означает «довериться Питеру Пэну», и что у этого парня на уме. На следующий день, когда он заходит в палату Питера, у него мелькает случайная мысль, что парень хочет причинить ему вред, потому что одержим или что-то подобное, потому что… кого он хочет обмануть — пока не понятно, откуда мальчик знает его имя, и это чертовски странно. Но что-то подталкивает его к тому, чтобы он сделал это. Пусть на мгновение, но позволить Питеру, сделать с ним все, что тот захочет, подвергнуть себя испытанию. — Идем. Питер велит ему сесть на кровать, чистую и белую, и он подчиняется. Мальчик вытаскивает что-то из кармана пижамы, типичной для больницы, с вышитой на груди символикой, и Киллиан мгновенно напрягается, но тут же расслабляется, когда видит, что между тонкими ладонями Питера зажат кусок ткани. Возможно, лист бумаги. — Я не думаю, что должен позволять это, — говорит Киллиан, интуитивно подозревая о задумке Питера. — Ты говоришь, как я, — Киллиан поднимает бровь, и Питер подходит к нему. Аккуратно закрывает его глаза сложенной полоской ткани и завязывает за головой. Когда он это делает, то находится так близко, что Киллиан не замечает, как трется носом о его пижаму. — Ты ничего не видишь, не так ли? Киллиан поворачивает голову на раздавшийся рядом голос Питера. — Нет. — Ну, теперь я хочу, чтобы ты просто слушал меня и попытался представить себе все то, что я буду говорить тебе, хорошо? Мне нужно, чтобы ты позволил себя вести. Несколько слабых нервных импульсов начинают пожирать его желудок. У Киллиана возникают сомнения в том, что довериться Питеру было хорошей идеей, но ему не хватает времени, чтобы подумать. Парень начинает говорить глубоким тоном, переходящим в шепот, и Киллиана вдруг охватывает тепло, которое словно волнами проходит по всему телу. Чувство ностальгии охватывает его, когда он слушает слова Питера, как если бы они были песней, которая была знакома ему в течение длительного времени. — Ты видишь море. Бесконечное и соленое. Тебе знаком его запах — это чувство свободы. Ты знаешь, как пахнет древесина твоего корабля. Потому что ты пират, Киллиан, и всегда им был, даже если тебе кажется, что никогда не был… Киллиан сразу видит себя на большом темном корабле. Он удивлен, насколько подробно себе представляет то, во что одет: кожа, воротник, десятки блестящих крючков на груди. Он даже видит серьгу в своем ухе. Но его больше ошеломляет то, как он себя чувствует… Он ощущает себя свободным, беззаботным, счастливым. Как если бы он действительно должен находиться там. Он все больше погружается в транс… …Теперь попытайся вспомнить, как мы сидели вокруг костра, пели песни и смеялись над беднягами, которых украли. Ты был моим лучшим человеком, Киллиан. Я просил, и ты слушался. Соблюдал абсолютную точность во всем, что тебе приказывали делать… Киллиан отвлекается на скрип кровати. Он знает, что Питер находится рядом с ним, но больше не слышит его голос. Теперь он звучит так, как будто буквально находится внутри — в голове, в легких, в его сердце. …Я был королем, а ты капитаном… Он не знает, от чего вдруг покрывается потом — от огня костра, возникающего в его воображении или от дыхания мальчика, каждый раз обжигающего его ухо, когда тот шепчет свои слова. …Никто не знал тебя, как Киллиана. Тебя называли… Капитан Крюк… Киллиан пытается пошевелиться, потому что ему вдруг становится некомфортно на кровати. С одной стороны — культя искалеченной руки начинает болеть, как будто ее пронзает миллион маленьких игл, но с другой — он может вечно слушать, как Питер шепчет слово «Крюк». Его имя. Почему Крюк? …Хотя, ну, ты был также известен употреблением совершенно непристойных количеств алкоголя, — тон Питера переходит с серьезного на гораздо более насмешливый. Чувство ностальгии исчезает внезапно, как будто кто-то нажал выключатель. Он начинает видеть изображения, мелькающие в его голове, как будто кадры фильма на перемотке, который не имеет конца, и то, что он видит, ему не нравится вообще. Виды крови, пота, острых предметов, которые рассекают тела каких-то людей, поцелуи, которые он будто не замечает, и они ускользают он него… Он видит слезы, алкоголь, каких-то важных людей, которые пали от его руки и никогда не воскреснут. — Нет! Он срывает повязку с глаз, и вереница кадров быстро исчезает из его головы, а дыхание заметно учащается, будто он пробежал милю за минуту. Питер пытается прикоснуться к нему, но он уклоняется от его руки и поднимается. Он чувствует, что происходит что-то не так, что-то нехорошее. И чувствует, как слезы, текущие из глаз, достигают подбородка. — Расслабься, Киллиан. Но это не расслабляет. В этом нет ничего расслабляющего. С ним происходят странные вещи и нужны ответы. Недолго думая, он хватает Питера за воротник пижамы и вжимает его в стену. Мальчик смеется, его взгляд становится острее, и Киллиана беспокоит выражение его лица. — Откуда ты знаешь? Про алкоголь? Откуда?! Как ты узнал?! — он кричит, и его голос кажется настолько отчаянным, что Киллиан понимает — он достиг предела, опустившись на самое дно. — Я же тебе говорю! Ты не принадлежишь этому миру, Киллиан, — Питер также, кажется, несколько зол, как если бы его терпение достигло предела. И Киллиан вдруг понимает, что видит перед собой не просто сумасшедшего мальчика. Это что-то плохое. Маленький дьявол хочет его уничтожить. — А знаешь, что? Я устал быть хорошим с тобой. Вести себя хорошо. Если ты не хочешь поверить мне по-хорошему, то можно и по-плохому. Киллиан смотрит парню в глаза, и ему очень хочется его ударить, но он прикусывает нижнюю губу, сдерживая свой порыв. — Слушай меня! Никогда. Никогда я тебе не поверю.— 8 —
Прошло только десять минут группового сеанса, а Киллиан уже в пятый раз трет виски. Он старается слушать, как его пациентка Бетти рассказывает про улучшение своего состояния, связанного с расстройством пищевого поведения, но Питер, который сидит почти напротив него, не перестает все время пересекаться с ним взглядом, рассеивая его внимание. Тик-так. Тик-так. Киллиан отчетливо слышит звук часов, что висят на стене комнаты, и он гудит в его голове неустанно и беспощадно. Хочется взять стул и запустить в вызывающий головную боль объект. Кроме того, еще и свет слишком белый, и комната слишком ярко освещена, и еще лучи солнечного света, проникающего через большие окна... — Это здорово, Бетти, очень хорошая работа, — говорит, не обращая на девушку особого внимания. Бетти и остальные пациенты смотрят на него так, как если бы он сказал что-то неправильно. — Я еще не закончила, доктор, — говорит Бетти тихим голосом. — О, на самом деле? Извини, продолжай. Другой из его пациентов, Антон, взрослый парень, но, несмотря на то, что ему около сорока, ведет себя как четырехлетний ребенок, он хихикает, и его смех будто заражает тех, кто сидит рядом с ним. Киллиан вздыхает, и в то время как Бетти продолжает свою историю, замечает, как улыбка Питера становится шире, а сам он меняет свое положение, делая вид, что чем-то заинтересован — расставляет ноги, подается телом вперед и опирается локтями на колени. — …так что я наконец-то чувствую, что готова пойти в ванную самостоятельно. Вот, — Бетти кивает и застенчиво улыбается, когда волна негромких аплодисментов заполняет комнату. — У меня тоже есть улучшения, о которых я хочу рассказать, — голос Питера заглушает одобрительные аплодисменты, адресованные Бетти. Киллиан смотрит на него, и мальчик корчит такую гримасу, что хочется его проигнорировать. — Вперед, — Киллиан уступает, как будто не замечает в его лице презрения, которое чувствует. Питер втягивает носом воздух. — Ко мне приходила нимфа. Изумленный ропот прокатывается по комнате, где находятся около десяти пациентов. Глаза Киллиана расширяются, и он снова потирает виски. — Что такое нимфа? — спрашивает Антон. — Фея, — объясняет Питер. На мгновение он останавливает свой взгляд на Киллиане, прежде чем повернуть голову к своему собеседнику. — И хотя я не рад, что застрял в этом мире без магии, это хорошая новость, потому что означает, что теперь у меня есть пыльца фей. Ропот становится возбужденным, когда присутствующие на групповом сеансе пациенты выслушивают признание Питера. Некоторые аплодируют. Другие кивают, как будто это самая нормальная вещь в мире. Киллиан и Бетти единственные, кто наблюдает за всем происходящим с подозрением. — Это не улучшение, Питер. Фей не существует… — Заткнись! Каждый раз, когда так говорят, умирает фея, и единственная оставшаяся в этом мире фея старается помочь нам выбраться отсюда. Так что сделай, пожалуйста, одолжение и заткнись! Все замолкают, пока пациент, находящийся в углу комнаты, который даже не является частью этого группового сеанса, кричит, что доктор Джонс чуть ли не убил фею, и некоторые из пациентов начинают вопить. — Ну, ладно. Мне очень жаль! Хорошо? Я не знал! — Киллиан не понимает, что кричит, в попытке всех успокоить, и сразу же понимает, что он только что сказал. Он извиняется за то, что якобы чуть ли не убил фею. Он на самом деле это делает… Устало фыркает, но, к его счастью, вопли прекращаются. — Садитесь, пожалуйста. Антон и еще три пациента ведут себя беспокойнее других, игнорируя приказы Киллиана. Когда галдеж заканчивается, все, что он слышит, как озорно смеется Питер, обнажая при этом острые клыки, что делает его непохожим на простого ребенка. — Так что, показать вам волшебную пыль? — спрашивает Питер, и его «товарищи по несчастью» как по команде смотрят друг на друга и дружно кивают. Киллиан не сдерживает гортанный смех, который совершенно не уместен в его положении, но он ничего не может с собой поделать. В самом деле? Волшебная пыль? Хоть какие-то признаки вменяемости Питера окончательно для него исчезают, когда мальчик вытаскивает из кармана маленький бархатный мешочек. Киллиан задается вопросом — где, черт возьми, он взял это? — но не видит причин для беспокойства. Он не волнуется, пока Питер не высыпает на руку порошок, сверкающий золотом, с силой сдувает его со своей ладони, и все вокруг вдруг перестает быть тем, чем было, и начинает выглядеть как какое-то буйство. Стрелки кабинетных часов начинают быстро двигаться, с такой скоростью, что часы звонят не переставая. Огни лампочек начинают мигать: гаснут и загораются и даже меняют свой цвет. Пациенты начинают кричать, и медсестры с охранниками пытаются взять под контроль тех, кого еще можно как-то контролировать, пока Питер не сдувает со своей ладони порцию блестящей пыли и на них, и они сонные падают наземь. Киллиан с ужасом наблюдает за тем, как Питер, сотворивший весь этот хаос, танцует, кружась по комнате и напевая придуманную песню. Он настолько проворен и так легок, что кажется, будто он парит в воздухе в течение минуты. Когда Киллиан хватает его за футболку и снова слышит его смех, то клянется Богом, что, если Питер засмеется еще раз, то он сделает его улыбку шире — раздерет ее от уха до уха. Киллиан берет парня за грудки и выталкивает из помещения в коридор, где может более или менее ясно мыслить. — Прекрати это! — Киллиан указывает на суету, которая царствует в комнате. — Ты думаешь, что я сделал это? Как я мог, я же сумасшедший? Питер поспешно облизывает губы, в то время как Киллиан краем глаза наблюдет, как в комнате начинают взрываться одна за другой электрические лампочки. — Прекрати это, черт побери! — повторяет Киллиан. — Поцелуй меня. — О чем ты говоришь? — голова начинает кружиться, а глаза Питера нацелены на него, и у Киллиана такое чувство, что его сжигают заживо. — Ты просто не можешь себе представить того, что я чувствую. Я покажу тебе, какими мы были. — Ни в коем случае, ты не сде… Но Питер цепляется за ворот его рубашки и, притягивая Киллиана к себе, прижимается губами к его губам… Изображение лесистого места сладко пробирается в его разум. Питер в этом месте, но выглядит немного по-другому, одет в более примитивную одежду. Изображение исчезает, и Киллиан фокусируется на мальчике. Он понятия не имеет, почему поддался, но что-то есть в том, что Питер только что сделал, и почему он не воспрепятствовал… Его губы мягкие и по какой-то странной причине с привкусом соли. И Киллиан решается пойти до конца и проводит рукой по волосам Питера, шелковистым и чистым, в то время как мальчик открывает рот и дразнит его своим языком, игриво высовывает и облизывает губы. Киллиан не улавливает тот момент, когда Питер подается чуть вперед и прихватывает зубами его нижнюю губу и как будто нечаянно загоняет его в угол коридорных стен. Питер целует его, придерживая одной рукой за подбородок, а другая рука соскальзывает вниз к его промежности. Киллиан немного отдаляется от него, но они все еще очень близко друг к другу. — Я… Хм-м-м… Я видел что-то. Место, и мы были там… — он говорит Питеру о своих видениях, все еще тяжело дыша. Они близко друг к другу, и Киллиан замечает, как глаза мальчика снова фокусируются на его губах. — Сработало… — шепчет Питер, искренне удивляясь. Киллиан на мгновение забывает про все, что творится в комнате, где проходил групповой сеанс, пока не слышит глухой звук — вероятно, что-то сломалось. — Ах, да! — восклицает Питер, который, кажется, услышал звук тоже. Мальчик поворачивается, открывает дверь в комнату и с простым движением руки делает так, что часы прекращают звонить, медсестры просыпаются, а пациенты успокаиваются. — Боже, кто ты, черт возьми, такой? — спрашивает Киллиан, совершенно ошеломленный произошедшим. Когда Питер снова поворачивается, он улыбается, но в выражении его лица есть что-то дикое и необузданное. — Я тот, кто заставит тебя снова летать.— 9 —
Его кабинет пропах нюхательным табаком и алкоголем. Эти запахи, которые остались в его памяти, потому что ими было пропитано все и «ТАМ», о котором он не может вспомнить, въелось в серые стены и заполнило пространство, кишащие пылинками. История Питера лежит перед ним открытая, несколько листов разбросаны по столу, и глаза парня с фотографии устремлены на Киллиана, который прочитал эту историю столько раз, что мог уже читать с закрытыми глазами. Он глубоко вздыхает. То, что произошло днем, его полностью расстроило, и он не может перестать думать об этом. Он встает, думая о том, в каком Питер должен был быть состоянии, если смог все это сделать, ложится на кровать и вспоминает поцелуй. Это ужасно. Он пьет коньяк из небольшой стеклянной бутылки, когда раздается стук в дверь. — Да? — спрашивает, потому что уже поздно, и он думал, что во всей больнице остался единственным, кто бодрствует, за исключением медсестер и охранников, которые должны выполнять свои служебные обязанности. — Это Питер, — отвечает шепотом знакомый голос. — Я могу войти? Киллиан встает со стула и сразу же открывает дверь. Питер стоит в коридоре и разглядывает его, проводя глазам сверху вниз. — Ты не должен быть здесь. — Я принес кое-что для тебя. Питер указывает на бумажный пакет, в котором что-то лежит. Киллиан хмурится, когда мальчик настоятельным взглядом просит позволить ему войти, и Киллиан, выглянув в коридор и убедившись, что их никто не видел, с некоторым сомнением все же приглашает его войти. — Чего ты хочешь? — спрашивает Киллиан. Питер тяжело вздыхает и раскрывает пакет. То, что он достает из него, приводит Киллиана в замешательство, но он в состоянии сложить два и два, и все, наконец, понять. «Мне нравился аксессуар, который ты носил в Неверлэнде» и «ты известен, как капитан Крюк». Крюк блестит, сверкая металлизированным светом, который напоминает ему о чем-то. Странно, но Киллиан не чувствуете никакого страха, из-за того, что один из его пациентов держит опасный, острый предмет в руках, просто… Ему хочется прикоснуться к этой вещи. Он выходит из задумчивости, когда Питер тихо говорит: — Ты хочешь, чтобы я поставил его? Киллиан ничего не говорит Питеру, но улыбается ему, как если бы получил ответ, который давно искал. Мальчик приближается к нему и хватает за запястье, пальцами ласкает волоски на предплечье, когда задирает рукав. Но запах, исходящий от Питера заставляет Киллиана забыть про крюк, и то, что когда-то было — деревья, соль, костер и ветер, теперь становятся воспоминаниями, сценами, которые рассказывают историю. Их историю. Питер избавляется от его протеза руки легко, и его взору открывается культя. Киллиану стыдно. Стыдно, что мальчик видит этот обрубок, потому что он сморщенный и некрасиво выглядит, и Киллиан смотрит на это и чувствует, как холодок бежит вдоль позвоночника. Но Питер ничего не говорит и даже не удивляется, как если бы он видел это раньше. Мальчик помещает его культю в приспособление на крюке, фиксирует его, затягивая ремни и обматывая их вокруг запястья так, чтобы крюк не свалился. Ремни врезаются в руку так сильно, что на мгновение она болит. Когда Питер заканчивает, он смотрит Киллиану в глаза, но не отходит. — Посмотри на себя. Капитан Крюк, — шепчет ему на ухо с гордостью. Сначала Киллиан чувствует себя странно: есть рука-крюк, как бы… Но в то же время, как будто это просто другая часть его тела. Это невероятно удобно, и совершенно его не беспокоит. Питер ловит рукой крюк, который он все еще рассматривает, и ласкает металлический изгиб кончиками пальцев. — Мой капитан. Его рот приоткрыт, и Киллиан не может заставить себя отвести от него взгляд. Они очень близко друг к другу, и Питер не перестает поглаживать крюк, и, хотя это полная чушь, потому что это невозможно, но Киллиан чувствует прикосновения Питера. Его дыхание становится прерывистым, и мальчик улыбается, но не губами, а только глазами. — Питер… — Почувствовал ли ты теперь? Чувствуешь ли ты, кем был? Но в голове Киллиана теснится столько мыслей, как будто большую птицу заперли в маленькой клетке. Он видит столько образов и сцен, и они начинают собираться какой-то смысл, но все же этого недостаточно, чтобы чувствовать себя хорошо, чтобы действительно поверить в то, что он видит. На мгновение кажется, что, возможно, он сошел с ума, и нет ничего реального: ни больницы, ни крюка, ни Питера. — Я… — Киллиан закрывает глаза. — Я не могу. Я не знаю, что должен чувствовать, — произносит очень расстроено. — Т-с-с-с, я буду говорить, что чувствую? — Питер шепчет, пытаясь успокоить его — Я чувствую холод металла, тот же холод как у мечей, которыми мы размахивали, когда сражались бок о бок. И твердость, и жесткость во взгляде, когда ты смотрел на меня, если я делал то, что тебе не нравилось. Потому что, несмотря на то, кем ты являлся, ты никогда не делал того, что считал неправильным с моральной точки зрения, ты хороший человек, в отличие от меня, — Питер смеется, но не выпускает крюк из своей руки. Медленно скользит пальцами по крюку, повторяя его изгибы, пока не достигает кончика. — И я чувствую острие… — он выглядит грустным, озадаченным, смущенным, и Киллиан хмурится, потому что никогда не видел его таким. — Острие крюка, которое защищало меня всегда, даже когда я этого не заслуживал. Причиняя боль многим людям, вероятно, даже большему количеству, чем тебе хотелось… — Питер вздыхает. — Включая меня. Потому что это больно… Мне больно, что ты забыл меня. И Киллиан вдруг видит его совсем другим. Это воздействует на его мозг как луч света, как падающая звезда. Он видит его там, в Неверлэнде, в первый день, когда они встретились на утесе. Видит соль, и помнит песни под звуки свирели, и Питера, играющего на свирели. Деревья. И злонамеренные улыбки, и осмотрительность сообщников, и хороших, и плохих, раз одного из них Киллиан ударил кулаком, а Питер потом целовал его разбитую руку. Костер. Любезности, пьянство, дикие ласки и словесные перепалки. Помнит их первый раз, когда Питер учил его летать, и как расстроился, что мальчик не сказал ему, что все дело в счастливых воспоминаниях. Ветер. Помнит, как колотилось его сердце, и бурлила в венах кровь, в тот момент, когда Питер заснул у него на коленях. Помнит его взгляд, когда он сбежал прочь, чтобы никогда не возвращаться. — Питер. И это настолько очевидно, что он, наконец, все вспоминает, и ничего больше не слышит, кроме его имени, когда Питер целует его так сильно, что он вынужден сделать несколько шагов назад, пока не упирается спиной в стенку. Он обращает внимание на то, что их дыхания становятся прерывистыми, как только Питер чуть ли не силой засовывает свой язык в его рот и проводит руками по его груди. Киллиана прошибает дрожь от его прикосновений и оттого, что проникающий в его рот жар от дыхания парня, проваливаясь в его желудок, отключает мозги, и он уже не контролирует происходящее. Губы Питера мягкие, но в то же время Киллиана начинает злить, когда мальчик делает более длительными паузы между поцелуями, будто бы дразнит его. — Я скучал по тебе. Киллиан качает головой, краснея от того что не знает, что ему со всем этим делать дальше. Питер кладет руку на его шею и заставляет его смотреть прямо в свои глаза, а другой рукой расстегивает ремень. Киллиан не может выкинуть из головы улыбку Питера, такую извращенную и ему небезызвестную, но в то же время ввергающую во вселенскую похоть. Он вздрагивает, когда рука мальчика оказывается в его штанах. Питер смеется, а Киллиан абсолютно уверен, что его член, отзываясь на ласку, станет еще больше и еще крепче, чем уже есть. — Черт. — Быстро или медленно? — шепчет ему на ухо Питер, и Киллиан отвечает, что его не волнует это дерьмо. Питер кусает его за мочку уха, прикусывает его подбородок и спускается все ниже с идеальной для Киллиана скоростью, и Киллиан не сдерживает стон. В горле пересыхает, и Киллиан шумно сглатывает, когда мальчик утыкается носом в его шею, в ямку над ключицей, а потом увеличивает скорость своих ласк. Вздохи Питера в такт с его прикосновениями сводят его с ума, и хотя физически это невозможно, но Киллиан просто хочет чувствовать Питера еще ближе, он хватает его за край футболки и немного растягивает. — Мне нужно куда-то вбить свой крюк, — говорит Киллиан, чудом сдерживаясь, чтобы не кончить раньше времени. Питер громко смеется. — Ты хочешь мне на что-то намекнуть? — Нет, черт, я не смогу избежать спонтанных рывков и не хочу этого делать… Боже мой, ты убиваешь меня, — он судорожно втягивает воздух. — Я не хочу нанести тебе повреждения. — Иронично. Питер лижет его в зубы и одновременно хватает за руку, на которой закреплен крюк, и прижимает к стене над их головами. Он сжимает его член так сильно, что Киллиан на мгновение замирает, а потом чувствует, как обхват становится мягче, но все же настолько плотный, что почти причиняет ему боль, запах Питера опьяняет его, а трения обжимающей член ладони сжигают изнутри. Киллиан цепляется крюком за его футболку и растягивает ее еще больше, а когда все же не выдерживает трения, изливается в руку Питера и испускает стон облегчения. Когда Питер отстраняется от него, наконец, он узнает его лицо, и все, что он пережил в эти дни, кажется ему сном. Его длинные и непослушные брови, что подчеркивают непрерывное выражение гордости. Его ясные глаза, но которые, кажется, сожгут любого, кто столкнется с ними. Его губы, образующие улыбку, которые хочется снова поцеловать. — Ты должен сказать, — шепот в темноте комнаты, и Киллиан кивает. — Я верю в Питера Пэна. Очертания комнаты ломаются и деформируются до тех пор, пока перед ними не появляется знакомый ландшафт: такой зеленый, такой свободный, такой полный волшебства, как никогда. Питер испускает триумфальный смех и пинает в сторону Киллиана небольшой камень. Это реально, они, наконец-то, вернулись домой. — Я не понимаю, — вдруг говорит Киллиан. — Почему я не знал о том, что происходит, а ты знал? Питер смотрит на него и хмурится. — Это было наказанием для меня, — говорит, глядя под ноги. — Наказанием было — забыть себя. Питер отворачивается, чтобы не смотреть на Киллиана, потому что ему несколько неловко, но, когда он снова поворачивается, то выдает озорную улыбку. — Идем, идем и отыщем тех, кто сделал это со мной. Я подумываю перерезать ублюдкам глотки своим кинжалом, — Киллиан качает головой и проводит пальцами по волосам Питера. — Ты будешь меня сопровождать? — Не удивительно, что они сделали это. — Ох, закройте рот, Капитан Крюк.