Мертвецы

      Его слова стучат в голове, пульсируют, не дают сосредоточиться. Руку жжёт ощущение прикосновения к чужой коже. Она мечтала об этом, так долго мечтала! Но уж совершенно точно не думала, что будет бесконечно далека от восторга. Более того – Салли в отчаянии, и это отчаяние мешает ей вернуться домой. Она слоняется из стороны в сторону по коридору больничного подвала, стараясь не прислушиваться к тому, что творится вон за той железной дверью, но всё равно слышит, кажется, все: и тяжёлое дыхание Эйдана, и тихие шаги Джоша.        «Если я умру, может быть, мы встретимся там».       Он, конечно, просто пытался успокоить её, позволить ей вернуться к тому, что важнее для неё, но она не может. Значит ли это, что важнее быть здесь? Салли уже собирается решительно направиться обратно – туда, где, может быть, умирает Эйдан и где не сводит с него взгляда Джош, – но тут перед глазами настолько чётко всплывает образ двери, что Салли и задуматься не успевает, как уже оказывается дома. Стоит посреди гостиной и тупо смотрит в широкий проём, в котором нет её двери.       Её больше нет.       — Где моя дверь? – вслух спрашивает Салли, озираясь по сторонам и сжимая в кулаки дрожащие руки.       Они не должны дрожать, у неё вообще не должно быть эмоций, ведь она – всего лишь призрак, тень когда-то жившего человека, застрявшая там, где ей нет места. Жаждущая отомстить, нашедшая успокоение истерзанной душе в получившем по заслугам Дэнни. Салли нашла свою дверь, когда он заплатил за то, что сделал, – и потеряла её почти сразу, потому что...       Чёрт, а что ей надо было делать?! Бросить Эйдана истекать кровью в собственной гостиной, сделать им с Джошем ручкой и удалиться в этот грёбаный свет?! Типичная Салли, как сказал бы Дэнни. Эгоистичная Салли. Он бы, наверное, удивился, если бы вдруг понял, что она не ставит свои интересы выше чужих. И делает это настолько искренне, что даже дверь пропала. У Салли осталось незавершённое дело.        «Дождаться Эйдана?» – звучит в голове назойливый голос, но она отмахивается от этой мысли. Нет, нет, Эйдан не может умереть. Он и без того слишком много страдает, так неужели не заслужил хотя бы небольшого кусочка... если не счастья, то спокойствия? Злость наполняет каждую клетку, и Салли принимается яростно расхаживать по кухне туда-сюда. Она потеряла дверь. Потеряла! Да почему же...       Чёрт! Салли не сдерживается и резко проводит рукой над столом, как если бы хотела смахнуть с него к чертям всю посуду, как если бы была живой – и такой же эмоциональной. Вот только эмоциональный всплеск проходит в тот самый момент, когда она замечает, что чашка сдвигается на дюйм. И если бы в ней не плескались сейчас остатки чая, Салли бы думала, что ей показалось.       Не показалось. В доме никого, а окна закрыты: это Салли только что сдвинула с места чашку. Может быть, ей и Эйдана удалось взять за руку не потому, что он одной ногой в могиле, а потому что исчезнувшая дверь даровала ей хоть какое-то подобие способностей? То есть... ну, если Салли не ушла в свет, то может хотя бы касаться? Хоть один плюс в этом долбаном послесмертии должен быть! Она долгие недели была заперта в стенах дома, но научилась покидать его. А теперь может и осязать? Снова...       Со страхом она снова приближает пальцы к чашке, замирает за долю дюйма, закрывает глаза – и не чувствует. Пальцы проходят насквозь, не потревожив ни керамику, ни сам чай, и Салли стискивает зубы. Это что за изощрённое издевательство?       До возвращения Джоша она пытается прикоснуться хоть к чему-то – и в доме, и за его пределами, но ей не поддаются даже листья на деревьях. Она не ощущает Джоша, когда тот, невероятно усталый, возвращается домой. Пытается несколько раз незаметно его коснуться, но бросает попытки, едва заметив настороженный взгляд. У него вопрос в глазах, который он не задаёт. Милый, деликатный Джош. Единственный в этом доме, кто считает себя монстром, и единственный, кто им не является.       — Эйдан в порядке? – всё-таки спрашивает Салли, когда Джош начинает подниматься по лестнице.       Он останавливается ровно на том месте, где Салли умерла, и переминается с ноги на ногу.       — Будет, – отзывается негромко и смотрит на неё будто в ожидании следующих вопросов, но она их не задаёт. Джош устал, ему нужно немного поспать и вернуться на дежурство. Эйдану нужно выжить. А Салли... Ей просто нужно попытаться не сойти с ума от теснящихся в голове вопросов.       Она накручивает себя настолько, что снова не может покинуть дом. Бестолково тыкается в невидимую преграду и пытается уговорить себя успокоиться, но не выходит. Ручка проходит сквозь ладонь, не ощущая ни малейшей преграды, и Салли готова выть от отчаяния. От безделья она поднимается наверх и смотрит на спящего Джоша, пока тот не вздрагивает во сне, и снова принимается мерить шагами первый этаж.       Джош уходит, не сказав ей ни слова.       А через минуту – две, двадцать, вечность? – входная дверь снова открывается, и в доме появляется неестественно бледный даже для вампира Эйдан. Но он в сознании, его лоб больше не покрыт испариной, к тому же передвигается сам, пускай и чертовски медленно. От облегчения Салли чуть не бросается ему на шею, но вместо этого напряжённо смотрит, как он проходит на кухню и тяжело опускается на стул.       — Да, можно, – с хриплой усмешкой отвечает на немой вопрос он, нарушив повисшую в доме тишину, и Салли мигом материализуется на кухне и садится напротив Эйдана.       — Как ты?       — Кому это важно, – отмахивается он.       — Наверное, мне, – не удерживается от язвительности Салли и вздыхает. – Почему ты дома?       — Селин вывезла, чтобы, – он облизывает пересохшие губы, – Бишоп не добрался раньше времени.       Салли понятия не имеет, кто такая Селин, но не уточняет: зачем? Эйдан дома. Скоро он восстановится. Ему бы подать ту его чашку, что стоит в микроволновке со вчерашнего вечера, но Салли же не может. Ничего не может.       — Дверь исчезла? – спрашивает Эйдан чуть позже, и она хмурится.       — Откуда ты знаешь?       — Её нет в нашей гостиной, а ты до сих пор здесь, – приподнимает бровь он и улыбается, а Салли почему-то вдруг хочется спрятаться от его рентгеновского взгляда. Не так-то уж и сложно увидеть её насквозь, люди так и смотрят, не замечая Салли, но Эйдан...       — Она куда-то пропала, – кивает она.        «А мне удалось немного сдвинуть чашку!» – хочет добавить она, но молчит.       — Что-то ещё? – подталкивает он.       Салли внимательно смотрит на него, а потом негромко произносит:       — Я волновалась.       Это не та правда, которая ему нужна, но тоже правда. Чёрт побери, её потеря двери напугала не так, как потенциальная – Эйдана.       За следующие несколько часов Эйдан успевает четырежды провалиться в сон. В первый раз Салли пугается, что он потерял сознание, в остальные – просто обнимает руками колени и изучает каждую чёрточку. Она ничего не может с собой поделать: помнит его руку на ощупь – лихорадочно горячую, сухую. Она всегда думала, что он должен быть холодным, но с чего вдруг, если кровь в его венах пускай и чужая, но циркулирует? Сердце не бьётся, но кровь... Нет, Салли даже не будет пытаться понять, как это происходит. Он вампир.       Вернувшийся Джош выглядит преувеличенно бодрым. Настолько, что даже Салли понимает: он что-то скрывает. Что уж говорить о вампире с идеальным слухом, который может определить ложь по числу ударов сердца в минуту.       — Я видел Бишопа, – делано ненавязчиво бросает Джош, и Эйдан почти подлетает на стуле, а Салли невольно бросается к нему: чтобы поддержать, если он не устоит на ногах. И, мгновенно обессилев, отступает назад.       Ты бесполезная, Салли Малик.       — Он причинил тебе боль? – отрывисто спрашивает Эйдан, и Джош отмахивается.       — Не такую, как мог бы.       — Что он сказал? – наседает Эйдан.       Джош бегает глазами по всей кухне, ищет поддержки и у Салли, но она смотрит на него в ужасе и уже открывает рот, чтобы повторить вопрос.       — Увидеться с тобой. Как мужчина с мужчиной, или как вампир с вампиром, я не знаю, но он хочет увидеться с тобой завтра вечером.       — Подожди, что?! – не сдерживается Салли. – Завтра вечером?! Это же...       — Самоубийство, – едва слышно договаривает Джош.       — Зачем?! – не слушает она.       — Он хочет бороться со мной, – спокойно поясняет Эйдан, снова опускаясь на стул.       — Ты имеешь в виду, убить тебя? – повышает голос Салли. – Эйдан, ты едва ходишь!       — Это... – начинает он и мешкается, – между нами с ним. То, к чему всё всегда шло. Это должно было произойти.       — Хорошо, но... Нет, – закатывает глаза она, – я люблю тебя, но это самая тупая вещь, которую я когда-либо слышала! Сейчас не тысяча семьсот восемьдесят второй, ну или когда там! У тебя есть выбор! У нас есть выбор!       — Мы, – перебивает он, выделяя слово, – не выбираем ничего.       — Мы часть этого! – почти кричит она. – Мы твоя семья!       — Да! И Бишоп не остановится, пока не разделит нас! Это не одолжить его машину без спроса, Салли. Я помешал его плану по захвату восточного побережья.       — Подожди-ка, – перебивает она и поднимает взгляд на Джоша. – Завтра же полнолуние, так? Джош, я видела тебя волком, я видела твоего волка, ты силён! Вампиры боятся тебя, и...       — Остановись, – почти рычит Эйдан.       — Нет! – выпаливает Салли, поворачиваясь к нему. – Нет! Это и правда самоубийство, Эйдан, а Джош может помочь тебе! Вместе вы сможете...       — Это моя битва! – грохочет он, поднимаясь со стула. – Всё идёт к ней уже несколько десятков лет, ещё с тех пор, когда ваших родителей не было на свете. И... мне жаль, что она произойдёт именно при вас, – чуть тише добавляет он и выходит с кухни.       — И всё? – неверяще переспрашивает Джош. – Ты вот так просто уйдёшь?       — Эта битва произойдёт, – спокойно отвечает Эйдан и даже, кажется, усмехается.       Он поднимается по лестнице, а Салли смотрит на него в бессильной злобе и не может, не может поверить в его готовность пожертвовать собой. Что за идиотская страсть?!       — Мы должны что-то придумать, – повторяет она, меряя шагами кухню.       — Должны, – отзывается эхом Джош.       — Твой волк...       — Неподконтролен, – прерывает он.       — Нам и не нужен контроль! – взывает она. – Зачем тебе контролировать себя, если всё, что тебе нужно, – это разорвать Бишопа в лоскуты? – Салли вдруг спотыкается на словах и едва слышно спрашивает: – Эйдан сейчас слышит каждое наше слово, да?       — Если прислушивается, – кивает Джош.       — А он наверняка прислушивается...       Плевать.       Битва должна быть равной. И если для этого Салли придётся за один день научиться держать в руках кол, то...       То у неё осталось двадцать четыре часа.

* * *

      На следующий день Джош ломается и признаёт, что лучше уж с Бишопом сразится он, чем полуживой Эйдан. И плита на груди Салли становится чуть легче – потому что в Джоша верит, потому что завтра утром они все вместе будут сидеть на полу в гостиной или за столом кухни, понимая, что всё позади, и эта их странная семья по-прежнему вместе. Может быть, заглянет Нора, и тогда Салли придётся уйти: когда ребята в прошлый раз отвечали на её реплики, Нору это немного напрягло.       Она не обижается. Она же просто призрак. Могла бы так и жить в одиночестве в доме, если бы в нём не поселились Эйдан и Джош.       Джош поднимается со скамейки во дворе больницы, где они разговаривали, и возвращается на дежурство, а Салли отчего-то мешкает. Зря: через пару минут место Джоша занимает Эйдан с укоризненным взглядом.       — Ты выглядишь получше, – замечает она в надежде, что он не заговорит о сегодняшнем вечере, но все надежды обращаются прахом.       — Джош не может пойти вместо меня, – будто бы вскользь замечает Эйдан, глядя перед собой.       — Он сильный! – возражает Салли, не видя смысла в лживом удивлении.       — У него семья, Салли, – поколебавшись, произносит Эйдан и всё-таки поворачивается к ней. – Родители и сестра, и Бишоп знает, где они живут. У него есть Нора, в конце концов. И никто из них не имеет ни малейшего понятия о его двойной жизни, никто. Они даже не понимают, в какой опасности находятся и сейчас, а встреча Джоша с Бишопом подписывает им смертный приговор в два счёта. Как и самому Джошу.       — Он поборол того старого оборотня, которого не мог побороть никто много лет, – напоминает Салли.       — Фактор неожиданности, – пожимает плечами Эйдан. – А теперь Бишоп знает, на что способен Джош. Никогда нельзя недооценивать соперника.       — Ты поэтому идёшь на верную смерть? – снова вскипает она.       — А должен был отправить вас? – ухмыляется он. – Я сильнее, чем он думает. Особенно сейчас...       — Почему? – настораживается она.       — Просто поверь на слово. Бишоп недооценивает меня, и у меня есть шанс. Он в ярости, и это сыграет мне на руку.       Салли не отвечает, но через несколько минут всё-таки говорит:       — Джош перенёс встречу с Бишопом. В подвал больницы.       — Значит, я перенесу её обратно.       — Но Джош не запрёт дверь, пока внутри не окажется Бишоп!       — Запрёт, – с грустью улыбается Эйдан. – Когда он поймёт, что никто не придёт, то запрёт дверь сам, потому что боится подвергнуть жизни невинных людей опасности.       — Он посчитает, что мы его предали.       — Зато точно выживет.       В отличие от тебя, так?       Салли встряхивает головой и поджимает губы, лишь бы не задать этот вопрос, но Эйдан уже не обращает на неё почти никакого внимания. Только спрашивает:       — Я могу рассчитывать на тебя, Салли?       Он может, но...       — Салли?       Ей было так страшно, когда он умирал прошлой ночью!       — Салли, – сквозь зубы зовёт он, и она вздрагивает.       — Можешь.       — Точно?       — Точно! – взрывается она. – Ты абсолютно точно можешь рассчитывать на то, что я помогу тебе покончить с собой, да, Эйдан!       Прости, Джош. Ты отличный друг, и нет, Рэй был неправ. Ты не убийца.       Салли просто надеется, что Джош её поймёт.       Салли просто надеется, что ей не придётся, глядя Джошу в глаза, объяснять, что произошло с Эйданом.       Салли просто надеется, что страх, пережитый прошедшей ночью, не вернётся к ней больше никогда.

* * *

      Страх наблюдать за битвой двух вампиров – в десятки, сотни, тысячи раз сильнее. Салли не боится за себя, потому что уже мертва, вряд ли с ней может произойти что-то ужаснее, но сковывающая по рукам и ногам паника, когда она видит, как сильно Бишоп хочет уничтожить Эйдана, просто не позволяет мыслить здраво. А ещё она ненавидит себя на то, что Эйдан постоянно смотрит на неё, отвлекаясь от Бишопа, и пытается увести его дальше от Салли. Он просил её уйти, но разве она может? Так и будет в ужасе смотреть, как Бишоп одерживает верх. Как из руки Эйдана выпадает кол и откатывается к ногам Салли, как Бишоп смотрит на неё с едкой усмешкой, которая наполняет такой жгучей яростью, что она пинает этот кол что есть сил.       Он отлетает к противоположной стене. Жаль, Бишоп этого не видит: эффект неожиданности сработал бы на ура.       В этом недострое на втором этаже нет пола, лишь крепкие перекрытия, которые позволяют снизу видеть абсолютно всё, что происходит выше.       Абсолютно.       Всё.       И Салли дрожит крупной дрожью, видя, что Бишоп накинул Эйдану на шею цепь, а тот пытается высвободиться и не может. Никогда ещё Салли не чувствовала себя такой слабой, никогда. Страх чуть отступает, когда Эйдану удаётся ударить затылком, и Бишоп отшатывается, – и тогда она приближается к колу и садится у него на корточки. Ну же. Давай, Салли. Это нужно тебе сейчас, как никогда. Попытайся сделать хоть что-нибудь, не смей просто смотреть, как Эйдана убивают, не смей! Ты никогда не сотрёшь эти воспоминания из своей памяти, они останутся с тобой навечно!       Ей удаётся подцепить кол кончиками пальцев, когда сзади раздаётся звук упавшего тела, и она в панике оборачивается. И видит Эйдана, подогнувшего под себя ногу, который тщетно пытается сделать вдох. Он упал оттуда? Со второго этажа? Оттуда, откуда сейчас вальяжно спускается по лестнице Бишоп, не забывая что-то болтать? Салли его не слушает. У неё в ушах сиплое неглубокое дыхание Эйдана и бесполезный звон. И ладони будто потеют от страха и ярости.       Она даже не понимает, что делает, когда окликает Бишопа, и тот прежней походкой приближается к ней и замирает напротив, склонив голову.       — Малышка, ты до сих пор здесь?       А она даже ответить ему не может, настолько сковывает ужас. У него чёрные глаза и клыки, у него почти идеально чистый костюм, тогда как одежда Эйдана вся в пыли. Салли кажется, что он делает ей какой-то знак рукой и пытается подняться, поэтому она собирает волю в кулак.       — Куда пропал кол, малышка? – сладко спрашивает Бишоп, крадясь навстречу, и Салли чуть ли не впервые в послесмертии молится про себя.       — Вот этот кол? – уточняет она, отходя в сторону, и сосредотачивается.       Замахивается...       И отшвыривает его ещё дальше.       — Ищи там.       — Так ты из тех привидений, которые привязаны к этому миру? – вроде бы удивляется Бишоп. – Вроде ангелов-хранителей?       Его предположение сбивает с толку, и Салли на секунду теряется, но тут же берёт себя в руки.       — Монстрам вроде тебя ангелы-хранители всё равно не положены.       — Монстрам вроде меня они и не нужны, – твёрдо отвечает он. – Мы сильнее любых ангелов-хранителей, мы как армия сверхлюдей, мы...       Он давится словами, которые вдруг застревают в гортани: наброшенная на шею цепь не даёт им вырваться наружу. Даже не думай улыбаться, Салли, ещё слишком рано!       Но ведь Эйдан жив. И он в порядке.       Она бросает отчаянный взгляд на кол, а потом снова смотрит на Эйдана: тот не выглядит так, будто ему нужна помощь. Бишоп слабеет и уже почти не сопротивляется. Пытается говорить что-то, но слова не идут. Скользит пальцами по цепи, но уже не может ничего изменить.       Уж точно не в тот момент, когда его голова летит на пол и останавливается аккурат напротив Салли, а потом вместе с телом превращается в золу.       — Домой? – осторожно спрашивает Салли через несколько минут, когда дыхание Эйдана выравнивается.       — Домой, – соглашается он, отбрасывая в сторону цепь.       Кажется, хочет сказать что-то ещё, но Салли слишком поздно это замечает: уже сосредотачивается на том, чтобы покинуть чёртов завод, а через пару мгновений видит вокруг себя привычную гостиную со следами вчерашнего погрома и плохо вытертой лужей крови. Мерзость, какая же мерзость. Салли снова начинает трясти от пережитого, потому что она вдруг понимает, что всё могло закончиться не так. Это пронзённое колом тело Эйдана могло превратиться в прах, всё бы получилось совсем иначе, и Салли бы вернулась в пустой дом, где потом бы пришлось объясняться с Джошем.       Хлопает входная дверь, и Салли оборачивается. Эйдан даже не выглядит запыхавшимся, просто смотрит на неё и осторожно прикрывает за собой дверь.       Салли понятия не имеет, как себя вести.       — Почему ты не ушла? – задаёт он совершенно неуместный вопрос, и её вдруг накрывает такая ярость, что она без единой мысли замахивается и обрушивает на Эйдана пощёчину, а он скалится и рвётся ей навстречу так резко, что она пугается и приходит в себя уже в коридоре второго этажа.       Она залепила Эйдану пощёчину? Её рука не прошла насквозь, а звонко обожгла его щёку? Что, чёрт возьми, происходит?       — Салли? – зовёт снизу он, но она не отзывается.       Замирает, боясь пошевелиться, потому что это всё точно должно было быть совсем не так. Она только что увидела его гораздо более диким, чем был Бишоп, когда стоял напротив неё, и испугалась. То есть вроде бы Эйдан не должен представлять для неё угрозы, но и она не должна сейчас чувствовать ломоту в пульсирующей руке.       Не должна?       — Салли, – снова пытается Эйдан. – Ты наверху? Я могу подняться?       — Да, – твёрдо отзывается она и расправляет плечи.       Он выглядит виноватым, когда переступает с лестницы на пол. Смотрит на Салли, будто не зная, что сказать, а потом вздыхает и неуверенно произносит:       — Извини?       — Ты спрашиваешь? – вскидывает брови она и сжимает в кулак горящую правую руку.       — Нет, это... рефлекс. Рефлекс хищника, от него не избавиться, и поэтому...       — Я не об этом, – перебивает Салли и с трудом удерживает порыв подойти ближе. – Как ты мог подумать, что я могу уйти? Как вообще такая мысль возникла в твоей голове?       — А что бы ты сделала?       Он правда не понимает?       — Я не знаю, но если бы меня там не было, кол, который ты принёс с собой, пронзил бы твою грудь! Не слишком ли насыщенные для вампира два дня?       — Как, кстати, тебе удалось провернуть эту штуку с колом?       — Ты пытаешься перевести тему?       — Я пытаюсь узнать, как тебе удалось отбросить кол.       — Я не знаю, – тихо отвечает Салли и ёжится. – Я просто забыла, что не умею так. И как когда я взяла тебя за руку. Я правда хотела и забыла, что не могу. Испугалась, что это значит, что ты... ну. Да.       — Я думал об этом, – говорит Эйдан и подходит почти вплотную. – Решил, что ты можешь коснуться меня, потому что я мёртв уже много лет.       Он легко ведёт костяшками пальцев по её предплечью, и она застывает, потому что чувствует. Кожа к коже. И волоски встают дыбом.       — Я раньше не могла к тебе прикоснуться, – почти шепчет она. – А сегодня отбросила кол и вчера чуть-чуть сдвинула чашку на столе.       Но началось всё с него. Он стал первым, чьё прикосновение она ощутила после долгих месяцев существования в мире без осязания, и это волнует и сейчас, когда он продолжает едва ощутимо водить пальцами по её руке. Ей почему-то хочется взять его за руку, и от неожиданных мыслей она совсем теряется и рвано вздыхает.       В нос бьёт металлический запах крови, и Салли от потрясения едва удерживается на ногах. Запах?       — Салли, – негромко зовёт Эйдан, и она вскидывает голову.       — Ты весь в крови, – произносит хрипло. – Не чувствуешь? У меня в горле запах стоит комом.       — У тебя... – повторяет он и мотает головой. – Прости. Я сейчас.       Он исчезает за дверью ванной, где тут же включается вода, а Салли прислоняется спиной к стене. Слишком много впечатлений, как в первый день, когда она покинула дом. Прикосновения, запахи... Она принюхивается и понимает, что не ощущает больше ничего, ни единого запаха, хотя в этом коридоре всегда пахло странной смесью старого дерева и обойного клея. Такого же древнего, как, наверное, Эйдан.       Салли хихикает над собственными мыслями и поджимает губы. Если бы кто-то ей сказал, что после смерти она станет скучать по запахам, она бы ни за что не поверила. Но вот она здесь, в мире без ароматов, и единственный, кто связывает её с действительностью, – Эйдан, который сейчас как раз выходит из ванной.       Улыбается и приваливается в противоположной стене, отражая позу Салли.       — Сейчас не воняю? – интересуется с усмешкой.       — Ты бы ещё дальше встал, – ехидно замечает она, отталкиваясь от стены, и подходит сама.       Она чувствует едва уловимый запах своего любимого мыла и, кажется, парфюма. Вдыхает глубже, и запахи будто оседают облаком в лёгких.       — Кровью не пахнет, – резюмирует она. – Ты очень вкусно пахнешь, и тебе подходит. Я никогда раньше не задумывалась, но ты... наверное, ты должен пахнуть именно так. – Салли косится на него исподлобья и неловко спрашивает: – Я очень давно не чувствовала запахов. Можно я...       Она не даёт себе договорить, обрывает на полуслове, вдруг осознав, насколько это бесконечно глупо. Делает шаг назад, но Эйдан удерживает за локоть.       — Можно, – говорит неожиданно, и она, кажется, вспыхивает.       Или вспыхнула бы, если могла. Что-то из этого.       Но Эйдан не смеётся, как она того ожидает. Более того, он чуть подаётся к Салли, которой запахи кружат голову. Как же их, оказывается, не хватало!       Она обхватывает Эйдана за запястье – это умом тронуться какое невероятное ощущение – и приподнимается на мысочки, ближе к шее и подбородку.       Эйдан пахнет сандалом и имбирём – глубоко и остро. Кажется, она чувствует это даже тогда, когда задерживает дыхание от нахлынувших чувств. Куда-то в самые глубины души проникает ненавязчивый запах мяты и совсем чуть-чуть – любимого жасмина, и Салли зажмуривает глаза, продолжая водить носом вдоль ворота футболки. Что-то сладковато-пряно бьёт по памяти, и она не сдерживается: наклоняется ещё немного вперёд и почти в восторге утыкается кончиком носа в колкую линию подбородка. От Эйдана пахнет мужчиной. Не мальчиком, не молодым парнем, с которым можно без обязательств зависнуть в баре, – мужчиной, на которого можно положиться, чем-то до боли настоящим.       Совершенно точно не монстром.       У Салли всё дрожит внутри: так много впечатлений. И она не думает больше ни о чём до тех пор, пока не замечает, как дёргается у Эйдана кадык, – и тут понимает, что зашла, видимо, слишком далеко. Неясное волнение пронизывает всё тело, и она вдруг думает: здорово, что она умерла. Здорово. Когда она была жива, всё это было слишком очевидно. Ладони потели, щёки краснели, сердце отбивало чечётку с грохотом, который раздавался на милю вокруг. Сейчас всё странно, только в глазах, наверное, что-то близкое к панике.       Салли отходит на полшага и осторожно поднимает взгляд на Эйдана, который, как она была уверена, смотрит куда-то вперёд и думает только о том, когда же ей надоест изображать из себя полубезумную фетишистку на запахи. Но он смотрит на неё так, будто всё это время ждал, когда она наконец догадается обратить внимание на его лицо, а потом наклоняется и, приподняв пальцем подбородок, целует.       Он. Её. Целует.       И это совсем не невесомый поцелуй с Ником, потому что между призраками всё, наверное, больше завязано на воспоминаниях и эмоциях, нет. Это самый настоящий поцелуй. Который Салли чувствует физически, который бьёт по обонянию.       Ох, чёрт. Если бы она знала, что в послесмертии её ждёт это, она была бы самым смиренным призраком в этом грёбаном мире. И она отдаётся эмоциям вовсю: ведёт ладонями по бугристым плечам, закидывает руки за шею и отвечает на поцелуй, потому что... вау. Салли Малик, ты вроде как умерла, а непонятно за какие заслуги попала в свой собственный маленький рай. Давай посмотрим правде в глаза: ты не была образцовым призраком, ты упустила собственную дверь! И слава богу, что упустила. То есть ты бы, конечно, сейчас попивала латте где-нибудь на седьмом небе, но серьёзно, если придётся теперь вообще отказаться от шанса выпить кофе хоть когда-нибудь, то пошёл он к чёрту, этот кофе.       У Эйдана уверенные губы и жёсткие поцелуи, сводящие с ума. Такие, что будоражат лучше самого крепкого двойного эспрессо. На эти поцелуи хочется отвечать, хочется прижиматься всем телом, обнимать ногами и стягивать одежду и с него, и с себя, не дожидаясь ни спальни, ни вообще горизонтальной поверхности. Салли ничего не может с собой поделать: вспоминает, что Дэнни постоянно высмеивал её страсть к экспериментам, и уверена, что Эйдан бы никогда не стал. Иначе почему он в долю секунды вжимает её в стену, опускает руки на бёдра, а поцелуями скользит вниз, к шее, прижимаясь к ключице колючим подбородком? Не думая о том, что они в коридоре дома, где живут не одни, а дверь, кажется, даже не заперта, потому что Салли влепила ему пощёчину, прежде чем он успел повернуть замок.       Как так вышло, что человек, который давно мёртв, заставляет Салли забыть о том, что она лишь призрак? Ну уж нет. Она жива. Настолько, насколько это вообще может быть возможно. Боже, да она живее, чем была до собственной смерти! Чувствует ярче, острее, жёстче. А шумное дыхание Эйдана вообще лучшее, что она когда-либо слышала.       Салли не выдерживает и за плечи тянет его на себя. Он поддаётся и снова впивается ей в губы. Властно, по-хозяйски, не таясь. Крепко обнимает за талию и скользит ниже уверенной рукой. Шепчет что-то ей в губы, но она не понимает ни единого слова.       С толку сбивает грохот снизу: Салли вздрагивает, открывает глаза... и справа видит строящийся мост Лонгфелло. Она стоит у реки, в которой безмятежно плавают уточки, а у неё за спиной – парк, на дорожках которого уже появились первые бегуны. Бикон Хилл. Прекрасно, Салли. Почему бы и нет.       Она прерывисто вздыхает и прижимает руку к груди. Если бы там сейчас частило сердце, это было бы похоже на правду, вот только её не бьётся. Зато Салли дрожит под пронизывающим ветром с воды, который чувствует, и улыбается сама себе. Всё меняется, и началось это с Эйдана.       Она прикасается пальцами к губам и качает головой. Кто бы мог подумать, что призракам дано жить? Кто бы мог подумать, что смерть – это ещё не конец? И она, и Эйдан мертвы, и для них это стало лишь началом чего-то нового.       Салли набирает воздуха в лёгкие и сосредотачивается на том, чтобы вернуться домой. Чувствует, что получилось, какое-то время слушает, как за стенкой льётся вода, и лишь потом открывает глаза. Комната Эйдана. Ну да, где же она ещё могла оказаться, если думала только о нём.       Она садится на кровать и проводит ладонью по покрывалу. Понятия не имеет, что будет завтра, но в их распоряжении почти всё время мира. Что-нибудь они обязательно решат.       Когда Эйдан выйдет из душа. А пока она подождёт.