Домашнее задание

      С болью в сердце вспоминая, как его выгнали из загробного мира, как его жизнь была просто на волоске от смерти. Вспоминая, что когда-то могучий Демон, ставший обычным учеником местной городской школы, просто возьмёт и сдохнет от такого невозможного людского мира.       Не знаю, что для него хуже: быть пленённым, или каждый день узнавать эти страшные улыбки на смазливых лицах, слышать странные, совершенно безмозглые шутки одноклассников, которые думают, что просто боги сортирного юмора. Жуть. А особенно его раздражает, когда учитель покидает кабинет, и класс погружается в тошнотворный, до боли раздражающий звук: всхлипы одноклассниц, какие-то непонятные ему словечки, негромкая песня на дешевой колонке, и, кажется, он начинает съезжать с катушек из-за этих тупомордых людей. А особенно его раздражает, что каждый второй человек в этой школе  такой тупой, никчемный и придурковатый, что даже не может решить элементарное уравнение, и все ученики как вкопанные стоят у доски, окутанные пеленой позора. Тома просто бесит все, что происходит здесь, в этом мире. Мире, где каждый человек идет за стадом.       Но может быть есть тот, кто сумеет раскрасить жизнь Тома пестрыми красками, заставит искренне улыбаться, подавлять свой гнев, просто радоваться в жизни? И такой тип все-таки есть. Марко — самый обычный парень, но от которого у Демона сносит крышу окончательно; он начинает еле-еле мыслить, будто в его крови растворились тонны наркотических веществ. Он любит томно смотреть на него, кидая взгляды прямо в бронзовые, до бесконечности идеальные глаза с изящной формой, такой формой, которой позавидовала бы каждая девчонка. А еще Тома завораживает эта маленькая выразительная родинка на левой стороне упругой щеки. Особенно, когда Марко стоит прямо перед ним, в одном шагу. И он долго осматривает её, ту самую знаменитую точечку под глазом, которая так и сверкает; как же он хочет провести своими пальцами по ней, но он не решается. Кто знал, что могучий демон будет так мило стесняться рядом с каким-то жалким человечишкой.       Уже неделю Том не посещает школу, отмазываясь тем, что заболел и лежит дома с температурой под сорок градусов, лживо говоря о том, как тихо умирает в своей кровати, весь горячий, полностью уничтоженный и выбитый из жизни. Конечно же, это полная ложь, но все учителя верят ему, ведь этот парень — единственный, кто идет на золотую медаль и, естественно, главный любимчик многих учителей.       Хаотичный звук машин за окном, монотонное жужжание потёртого от времени радио, песни которого бьют по ушам, не давая закрыть сонные глаза, но Тому так лень идти на кухню и вырубать его, что он просто лежит и думает о чём-то своём. Жадно укутавшись старым одеялом, Том нервно вздыхает, прокручивая в голове беззаботные воспоминания о своем мире, и медленно начинает засыпать.       Писклявая мелодия дверного звонка, разорвавшая все полусонные мысли уже дремавшего Демона, становится все сильней. Том знает, что человек, стоящий за дверью через минуту уйдет, но писклявый звон так и продолжается. Аловолосый, яростно поджав губы, нервно топает в сторону двери, переставляя свои ноги и ворча себе что-то под нос. Он уже проклинает этого навязчивого гостя за дверью, который не может просто взять и уйти. — Кто? — громко спрашивает он, не выдавая никаких эмоций. Заглянув в глазок, он, увидев того самого парня, медленно вжимается спиной в белоснежную стену. — Это Марко, — от холода его голос чуть дрожит, а Демон, стоящий за дверью, умирает от этого баса, такого бархатного, с какой-то хрипотцой. И даже от его голоса Том может спустить в штаны белой вязкой жидкостью. — Тебя не было всю неделю… и я принёс тебе домашнее задание по биологии, — заканчивает он.       Тому любопытно, почему именно он принёс ему задание, почему не другой человек? Но больше он думает только о том, как прижмёт Марко к этой самой стене и оттрахает прямо здесь. Прямо в прихожей, а потом Марко будет всю неделю ходить в водолазках, чтобы хоть как-то скрыть яркие засосы. Шатен что-то говорит, а Том даже и не соображает. Вслушивается в этот сладостный голос за дверью, нервно выдыхая воздух. — Да… — растягивает Том, переставая мечтать о грязных мыслишках. — Проходи, — разрешает он, и Марко переступает этот порог. Кажется, дальше пути нет.       Марко стягивает куртку и откидывает её на шкаф, после мокрые от первого дождя ботинки отправляются на махровый коврик для обуви. Первое, что замечает Марко — тёмные картины на стенах коридора, и хоть квартира совсем небольшая, таится здесь что-то величественное и дорогое. И картины здесь очень даже к месту. Еще эта мёртвая тишина и тяжёлый гул радио создают атмосферу чего-то старинного и антикварного. (?) — Много домашки? — спрашивает Том, что хоть как-то заглушает умиротворенную тишину. Но Марко лишь кивает головой, не продолжая разговор. — Ага, много, — наконец отвечает он.       И даа, опять этот потрясный голос       Том лишь кивает головой, размышляя о чем-то. Интересно, а где его лучше трахнуть, на столе или на диване?       Диаз тихо говорит, как преподаватели негодуют, как каждый учитель ждёт его и хочет дать не хилый пинок под зад, чтобы тот вновь продолжил учиться, а особенно в ярости учитель Монаган, ведь биология — единственный предмет, в который Том вообще не врубается, и который мог испортить красный аттестат и лишить парня медали. Но Тому на это совершенно наплевать и половину слов он почти не слушает. — Кажется, ты там типа золотая шишка, — хихикает Марко, но потом видит эту кислую рожу Тома, и расцветающая улыбка сползает с лица. — Ну что, приступим? — спрашивает шатен, а Демон лишь хило натягивает улыбку, перекидывая свой взгляд на огромную стопку домашнего задания.       Диаз садится за кухонный деревянный столик и, не выдавая никаких эмоций, разбирает кипу распечатанных чёрно-белых бумаг. А Том, будто нарочно, усаживается напротив шатена, и из-за этого Марко густо краснеет, ведь замечает взгляд Тома на своем теле, но не подаёт виду. Как девка, ей богу. Том смотрит. Откровенно пялится прямо на него. Пожирающий взгляд падает на алые губы одноклассника, и когда тот облизывает их, Аловолосый просто впадает в секундный передоз. В голове у Тома уже вертятся совсем недетские мысли. Представляет, как тот, раздвинув худенькие ножки, грубо принимает сразу и во всю длину. И от этих мыслей, съедающих его несносный разум, тяжелеет в штанах, а после он отводит взгляд на плечи. Ключицы Диаза самое лучше, что есть во всем мире. Такие аккуратные и выпирающие из-под сползшей красной толстовки. И красноволосый даже не хочет думать о том, как Джеки прикасалась к ним, оставляла горячие засосы… О нет, Демон сразу отводит эти мысли в сторону. — О чём задумался? — спрашивает Марко, и Том лишь вновь поджимает тонкие губы, не зная, как ответить.       Бросает взгляд на Демона, смотрит прямо в эти чуть подведенные черным карандашом глаза. Заглядывает полностью, будто изучает каждую клетку его тела. И глаза Диаза падают прямо на руки. Руки у Тома были потрясные, и Марко кое-как оторвал взгляд. И как же тяжело смотреть на руки любимого человека, но ты уже знаешь, что касаться тебя они могут только во снах. — Да так, — отвечает другой и притягивает к себе килограмм бумажных груд. — Ни о чем.

~

      За два часа Марко объяснил все темы, которые пропустил Том. Но до последнего опять не доходило, ибо «биология в этом мире совсем другая, и вообще, чего ты тут раскомандовался, я и сам могу это разобрать, не надо мне тут учителей на дом. И да, преподаватель из тебя такой себе, знаешь ли». — Том, это же легко. Чего тут непонятного? Скажи мне, — требовательно говорит Диаз. Он смотрит на только что неправильно решённую Люстрайтором задачу, и глаза его пылают огнем. — Это же простая задача! — шипит он, но вовсе не кричит. Скорее, ему просто обидно, что потратил на него кучу своего времени, а он только кивает и тихо говорит невнятное «понял». — Лучше бы я не приходил к тебе, — роняет он и, видимо, зря. Демон просто не выдерживает. По одному его взгляду ясно, что Диаз конкретно его подзаебал своими учениями, а-ля приперся сюда умный такой. Том не выдерживает этой критики, а после выгоняет его. Злобно кидает в него куртку, точнее нет, не в него, а на пол, чтоб тот со стыдобой поднял ее с пола. И ему уже все равно, что будет дальше. После такого Марко его не простит, а потом и слова не промолвит на прощание. Том в душе не знает, что творит. Не знает, что его Марко навсегда скроется за этой этой дверью с таким грохотом, что уши заложит. — Знаешь, что? — говорит Марко, напяливая на себя ботинки. — Я единственный из класса, кто пришел помочь тебе! — бешено вырывается у него. — Из тридцати человек я один! — со злостью напяливает красный дождевик. — А знаешь почему? — он открывает дверь, неряшливо кладет сложенную кипу бумаг в холщовый пакет, а потом кричит почти на весь дом что-то невнятное: — Я, блять, люблю тебя, дубина!       Сердце у Тома сковывает железной хваткой. Словно вот-вот впрыгнет наружу. Господи, неужели сам Марко признался ему об этом. Наверное, он бы все отдал за то, чтоб это было не сном. Том смотрит на него и оба молчат. Комната медленно погружается в загробную тишину, и Марко постепенно осознает, что только что признался в любви. Ладно там какой-нибудь девчонке из параллельного класса, но Тому. Признался самому вспыльчивому и агрессивному парню в школе. Марко поджимает губы и чувствует его тяжелый взгляд.       Нужно быстрее уйти, так он сможет убежать от злого сейчас Люстрайтора. Марко начинает чувствовать, как сердце постепенно разбивается. Он больше не ощутит то самое саднящее чувство в груди, не сможет смотреть в глаза Тома и видеть целую галактику, не сможет чувствовать вообще что-нибудь, кроме ничтожной грусти. А дальше самооценка падёт, и Марко будет ощущать, как постепенно жизнь его превращается в кусок дерьмеца. А ещё наверняка он будет ходить по коридорам школы и видеть, как Том во всю заигрывает с какой-нибудь красивой девушкой.       А потом эта история быстро разлетится по всей школе. Парни будут кидать ярый взгляд в каждый шаг шатена, а девчонки с усмешкой перешёптываться, смотреть на него с глупой издёвкой. И, наверное, его где-нибудь подловят местные ученики-гомофобы и будут долго смеяться над ним за то, что родился «петушком», и говорить в лицо, как таких пидоров вообще Мать-Земля носит. Но ещё больнее всех ран и синяков — оказаться с разбитым вдребезги сердцем. Ведь он так любит его и ни разу никого не любил так сильно. Хотел шептать любовные фразочки на ушко, а потом смотреть на реакцию парня. Том для него всегда будет как частичка души, вечно ноющая и навсегда закованная в нем. — Извини, — мямлит он, подбирая уже грязную куртку с пола и быстро убегает прочь. В горле стоит огромный ком, из-за которого все разрывается на части. Слезы не льются ручьем, парень не падает где-то на конце лестничной площадки, ведь на него смотрит Том. И если бы он смог закричать во весь голос, то сделал бы это. Но он не может, не может ещё сильнее упасть в глазах Демона.       Том дёргает его за руку, что тот просто валится к нему на грудь. О нет, Марко все ещё думает, что тот просто изобьет его здесь и сейчас за эти слова. — Простить тебя за эти слова? — ухмыляется Том. — А если я не хочу? — спрашивает и тянет руку еще сильнее. В глазах Марко всё плывет, и что сейчас будет? Сердце всё ещё бешено стучит, а по щекам вот-вот польются ручьи горьких слез. Том смотрит на него, поднимает того за подбородок и заглядывает в тягуче-медовые глаза. И всё-таки, в этих глазах была целая вселенная, как же Том хотел смотреть на них и не отрываться. — А если я скажу тоже самое? — в животе разлетаются бабочки, зрачки расширяются, дыхание задерживается.       Не соображая, Том накрывает его губы поцелуем, что Марко может лишь охуевать со всей этой ситуации. Нежно обхватывает того за талию, притягивая ещё ближе. И плевать, что они прямо на лестничной площадке, плевать, что их могут увидеть в любой момент. И если хоть кто-то в их сторону скажет: «Смотрите пидоры идут!», то Люстрайтор гарантирует выбить тому все зубы. — Зайдем в дом? — спрашивает Демон, и Диаз выдыхает невнятное «да».       Тот ведет за собой Марко, жадно целуя его. И еще раз смотрит на сумасводящие ключицы. Кладет руку на плечо и легко, с примесью боли, выцарапывает красные, еле заметные узоры. Марко лишь шумно вздыхает и обхватывает шею, обвивает его бедра одной ногой, притягивая его ещё ближе. А потом Диаз ощущает возбуждение Тома, и от этого он сам нервно выдыхает. — Может… — начинает говорить Марко, но его быстро прерывают, когда тонкие пальцы надавливают на нехилый стояк. — Том… может в спальню? — вырывается из губ.       И Том берет его на руки, прямо как принцессу несёт до кровати, а после торжественно роняет на мягкий матрац. И опять целует. И опять накрывает губами, жадно хозяйничает во рту у Диаза, проводит языком по ровным зубам, с рычанием оттягивает нижнюю губу, терзая ее, пока не выступают маленькие капли крови. Марко это однозначно нравится, ему нравится ощущать легкую боль во рту. И видеть, как наслаждается Том. Ощущать, как он вжимает его в кровать. Нравится, когда Демон якобы нечаянно задевает его стояк своими руками. — Арх… — стонет Диаз, когда тот вновь прижимается к нему членом. И ему хочется еще, сил сдерживаться больше нет, да так, что в заднице сладко саднит.         А Том все трётся и трётся, попутно задирая красную толстовку вверх. Целует шею, оставляя яркие отметины на шее. О даа, как же он хотел этого. Видеть яркие засосы на белоснежном теле Марко. Кусать соски, проводить ладонью по горячей груди и легонько касаться бугорка под плотной тканью джинс.       От зре­лища, ко­торое от­кры­ва­ет­ся ему, в глазах Тома всё темнеет, оставляя яркие вспышки. Он явно медленно сходит с ума. Во­лосы у Марко встре­паны, зрачки за­топи­ли ра­дуж­ку. На ще­ках го­рит ру­мянец, ды­шит он ко­рот­ко и час­то, то и де­ло об­ли­зывая гу­бы. Толстовка, ко­торую Демон зад­рал по­выше, соб­ра­лась миллионами горок под­ мышка­ми, об­на­жая тор­ча­щие сос­ки. Слов­но отдаленный от реальности, Том мед­ленно тя­нет ру­ку и про­водит боль­шим паль­цем по од­но­му из них. Ог­ла­жива­ет по­душеч­ками пальцев и легонько прикусывает сосок. Другого же про­дира­ет мелкой дрожью, и Том су­дорож­но выдыхает, ощущая, как дер­га­ет­ся собс­твен­ный, при­жатый к мол­нии джин­сов, член.       И он мог сдер­жи­вать­ся сколь­ко угод­но, по­ка Марко хило выдыхал и не смело цеплялся за ворот рубахи, сгорая в его ру­ках. Но те­перь, ког­да он смот­рит, за­дыха­ет­ся, шеп­чет, про­сит «да­вай, ну да­вай же» — те­перь сдер­жи­вать­ся нет ни­какой воз­можнос­ти. И уж тем бо­лее же­лания.       Тягуче оттягивает ремень на узких джинсах. Специально растягивает момент, и когда у него получается, легонько прикасается к члену под тонкой тканью бордовых  трусов.       Музыка старого радио становится слишком громкой, кровь шумит в голове, а когда нижний вовсе шепчет ему на ухо это нежное: «Ты даже не представляешь, как я хочу...», то тот вообще с ума чуть не сходит. Том только смотрит на его губы. И так хочется их поцеловать, ощутить вкус ярких приторных губ парня. Он и опомниться не успевает, как Марко сам валит его вниз, седлая бедра. — Ты чего так долго..? — говорит шатен ухмыляясь, глаза его полуприкрыты, а рот словно застыл в лукавой усмешке. — Я же чуть не умер от ожидания, — будто обижаясь, тот закусывает свои сахарные губы, облизывая верхний ряд зубов. Том молчит, восхищаясь этим несносным парнем. Никогда он не видел его таким: жадным, сидящим на его джинсах, покачивая бедрами в такт с дыханием. И просто не может контролировать сознание, когда нежный до мурашек голос буквально говорит ему: «Выеби меня».       Том ве­дёт ла­донью по поз­во­ноч­ни­ку вверх, прих­ва­тыва­ет рас­тре­пан­ные во­лосы на за­тыл­ке и тя­нет, отчего рот и губы Марко пошло размыкаются.        И когда Том проводит ладонью по члену шатена, Марко не­силь­но выгибается, од­на­ко это­го хва­та­ет, что­бы тот зас­ку­лил и дви­нул бед­ра­ми, тол­ка­ясь в ди­ван­ные по­душ­ки под со­бой. Дви­жение мел­кое, ед­ва за­мет­ное, но дос­та­точ­ное для то­го, что­бы Том по­чувс­тво­вал, как сердце сжимается, и как же всё-таки ему хорошо с ним. — Пос­мотри на ме­ня, — с хрипотцой говорит Том. Голос его низ­кий, хрип­лый, и пу­га­ет да­же его самого.       И тот смотрит. Полностью красный, с ярким огоньком в глазах. Этого хватает, чтобы вновь опрокинуть того вниз. И без прелюдий, без прочей мишуры, начинать быстро стягивать с него ненужные джинсы.       Марко сейчас под ним. И если это было сном, то он желал бы никогда не просыпаться.       Разводит ноги в стороны, сжимая запястья. Дальше оттягивает резинку трусов, но во все не снимает. Все еще играет с ним. Хочет, чтобы тот еще помучился сладкой саднящей болью. — Прошу… — вырывается. Взмахивает бедрами вверх.       И Том наконец-то стаскивает трусы. И наконец-то может лицезреть всю картину. Божественно.       Обхватывает налитый кровью член. Такой аккуратный, с выступающими от возбуждения смазкой. — И что мне делать? — с издевкой произносит он, облизывая губы. Пошло высовывает язык и миленько целует небольшую головку. — Ты сам знаешь, — отрезает Диаз, уже задыхаясь от возбуждения. — Дай мне кончить, Том... Пожалуйста.       Больше для Тома и не надо. Этого хватает, чтобы сорвать тормоза. Попутно стягивая с себя темные штаны, он зверски целует его. — Оближи, — говорит тот, и Марко разевает до того открытый рот. Пропускает пальцы, и Диаз жадно облизывает их.       Марко тихо стонет, заглядывая в глаза Аловолосого. А Том видит, как Марко с нежно открытым ртом страстно сосет его тонкие пальчики. Сводит брови, и от этого проявляется миленькая складка меж бровей. Красные от стыда щеки, милый вздернутый нос и платинового цвета глаза. Те самые бронзовые глаза, поблескивающие позолотой.       И наконец растягивает его. Пропускает сразу три пальца. И на удивление Тому, Марко уже растянут. — Что ты сегодня делал? — певуче шепчет он, наблюдая за реакцией. Диаз только отводит взгляд, не зная, что вообще ответить. — Вернулся со школы…  помочь тебе… — слова даются ему с трудом. Тело не поддаётся разуму, не давая спокойно говорить. — А если правду? — спрашивает Том, при этом вытаскивая пальцы из саднящего зада. — Это правда.       Не церемонясь, без глупых прелюдий, Том входит резко, без колебаний. Диаз дергается, подаваясь назад. — Ты можешь не так резко? — шипя от саднящей боли, говорит Марко. — А ты можешь не врать мне? — вопрос на вопрос. Резкий толчок. — Я растягивал себя, — выкрикивает он. — Этого достаточно? Я дрочил себе, перед тем как прийти сюда. Теперь ты доволен?       Теперь Том становится совсем другим: бережным, более внимательным. Теперь он входит только на половину, чтобы Марко смог привыкнуть к ощущениям. Марко лишь резко поддается на встречу, при этом выкрикивая страстное: — Дааа… — он будто звереет на глазах. От того милого парня ничего не осталось, только лёгкий румянец на щеках.       Сам насаживается на член и опять вскрикивает, когда член Тома вновь задел ту самую точку. — Я растягивал себя, — вырывается у него. Он ведь и сам не знает, что говорит. Будто сами слова вырываются с его губ. — Трахал себя пальцами, представляя тебя..       И Том это все слышит. Какой же все-таки Марко охуенный. В голове всплывает картинка, как Диаз, сидя на кровати, растягивает задницу длинными пальцами, шумно выдыхая имя Демона.       Как же ему повезло быть сейчас рядом с ним. Втрахивать в красно-белую кровать и слышать до безумства сладостные стоны.       Он уже потерял счет времени. Теперь для него главное — подарить своему мальчику удовольствие. Ведь когда Марко приятно, Тому тоже. Ведь когда Марко страдает, ему тоже больно. Они как одно целое. И сейчас они и есть одно целое. — Том, да! — Диаза хватает ненадолго. И изливается прямо на белоснежную простынь.       Пару толчков, и Том повторяет действие, кончая в Марко. Наваливается на него совсем без сил. — И я тебя люблю, Марко, — напоследок говорит он.