Рассвет

      Если расценивать жизнь человека, как некую биологическую составляющую — вообще всей жизни в мире. То умирать становится не так обидно.       У человека есть предназначение: прожить достойную жизнь, не навредить, оставить за собой след в виде детей и уйти в землю. Раствориться в ней, дав начало ещё какой-то жизни. Иной раз, когда смотришь на жизнь так, то не видишь чёрного цвета, он исчезает. И остаются только самые, яркие, цвета.       Вся жизнь человека избравшего такой путь, должна состоять из собственной согретой души, улыбок и бесконечного солнца, смеха и ощущения тепла — от людей что рядом, от костра, что потрескивает недалеко.       Но ведь так невозможно. Это не истина и никогда не была ей. Человек не может жить так.       Человек — существо преданное Богом. Он наделил его сознанием, умением чувствовать и мыслить, и это самое страшное, что можно было подарить своему творению. Самое страшное, что можно подарить то, что позволяет почувствовать себя чем-то более большим, могучим и разумным. Именно поэтому всё начало рушиться, начало растворяться в самих людях.       Все мелкие радости, вся та теплота, которой был бы сыт каждый, упади планка на несколько ступеней ниже, исчезни стандарты и острые рамки поведения, за которые не смеет двинуться даже отчаянный. Исчезни это, и может быть, каждый смог бы легко уйти. Впитаться в землю, дать шанс другой жизни родиться. Не чувствуя себя беспомощным, ненужным и обиженным.       Наверное, самое страшное в смерти человека это его обида. Обида на всё вокруг. Потому что это не справедливо, почему он должен умереть, закрыть свои глаза и исчезнуть, а кто-то продолжать жить. Это же не честно!       С каждым витком развития человечества, люди всё дальше и дальше отходили от первозданных истин. Развивали разум, и это отодвигало их от того, что должно было согревать. Наделять смыслом жизнь и позволять не медлить, и не цепляться за каждую соломинку, когда приходило время покинуть этот мир.       Возможно тогда, в свое время, герои были — по-настоящему героями. Они спасали и защищали, не чувствуя себя преданными и одинокими, зная, что-то что они делают не будет бессмысленным, они не прожили жизнь просто так. А может быть раньше, люди просто верили, что после заката обязательно будет рассвет.       Но что-то такое первородное, до безумия сильное, не позволяло отчуждаться от тех, казалось бы, пережитков прошлого. Отражаясь в желании абсолютного мира, мягкого шума деревьев над головой, пощёлкивания костра и смысла в своём существовании выходящим за периметр того, что считалось разумным и правильным. А может, людям просто вновь захотелось верить в то, что Солнце, садясь, обязательно встанет.       Снарт не был таким, ему были чужды мысли о теплоте и покое, какая чушь. Он не был героем или спасителем. Никогда не считал разум проклятьем. Чувства, быть может. Но разум, нет. Разум, скорее самый значимый подарок Творца, если такой вообще существовал. Именно разум создал его, и позволил выкарабкаться из того маленького Ада, которые все называют детством.       Разум, ум, а после хитрость и слишком рано пришедшая мудрость, развернули его к жизни. Позволили не закрыться в себе ещё ребёнком, которому было страшно. Было страшно просто жить. Ребенком, над которым висел нескончаемый груз ответственности: за себя, за семью, а после за друга, самого верного и преданного, но такого до чёрта глупого и порой слишком наивного для своего характера и рода занятий.       Не герой, нет. Это претило ему, являлось тем самым неестественными, чужеродным, как кусочек пластмассы под кожей, вроде бы и привык к нему, но будь возможность, выдрал бы со всеми прилегающими тканями, выбросив прочь, потому что это не часть тебя, это то, что тебе вредит.       Именно так думал Леонард обо всех этих героях. Которые совершали поступки, порой вовсе граничившие с логикой и здравомыслием, ради таких мелочей. Одна спасённая жизнь? Или загубленная своя. У него всегда были расставлены приоритеты, а чаши весов всегда склонялись на его сторону.       «Ещё скажи, что в попытке спасти кого-то, потеряв руку, ногу или глаз, ты до конца своей жизни не станешь винить его в этом. Я никогда в это не поверю», — он говорил это искренне и честно. Как никогда, не скупясь на эмоции. Потому что в его голове, его сознании и мировосприятии это не укладывалось. Герой — это пластмасса куда больше, чем человек. Он вредит сам себе. Пластик, машина, пустышка, но никак не человек. Человек не может так жить, не может отказываться от «racio» в пользу благополучия другого.       «Нет», — коротко и не задумываясь, отвечает ему Палмер, упирая руки в свои бока и пожимая плечами. Обычно речистый, и особенно жадный до споров, в которых всегда выходит проигравшим, сейчас не продолжает. Его «нет» железно и столь же искренне. Леонард усмехается и покачивает головой, говорит что-то про то, что Рэй всего лишь глупый мальчишка, которой ни черта не знает в жизни, жизнь ему ещё докажет то, что он не прав. Разворачивается и уходит, отчего-то улыбаясь.       Это слово, всего лишь одно маленькое «нет». Оно не заставляет его передумать, переломить хребет своим убеждениям, растоптать принципы, встать на светлый истинный путь, далеко не так. Но было в нём что-то, что заставило его мягко, и пока никто не видит, проращивать и заботиться об этой чужеродной части под кожей. Капитан не стал кем-то другим, перестав воровать, язвить и ухмыляться на все порывы команды ринуться в бой без оглядки, он остался собой, но словно бы несколько модернизированной версией.       Его перестало пугать лёгкое спокойствие, позволяющее ему выспаться, когда Волнолёт задерживался в одном из времён, что бы дать команде отдохнуть. Его ничего не сдерживало, когда он не дал Канарейке застрелить профессора, ему было необычайно тоскливо, потерять Рори.       И в тот момент, когда его рука и стиснутые пальцы — это единственный рубеж, который разделял его команду, а без неё и весь мир от неминуемой гибели. Он не задумывается ни о чём, кроме того, что в этот раз жизнь одного куда менее ценна, чем жизни всех тех, кто жаждет тепла, спокойствия, и мягкого шума деревьев над головой. Тех, кто проживёт её и даст начало чему-то новому.       Чувствуя прикосновение губ Рэймонда, встречаясь глазами с его слишком уж твёрдым взглядом, категорически несвойственным для этого мальчика-героя, наблюдая за тем, как он с Миком на плечах исчезает из поля зрения, улыбается. Улыбается, считая до десяти. И разжимает пальцы. Успев подумать в самую последнюю секунду о том, что может быть, если Солнце садиться, то оно обязательно встанет.