Ultimum

      Я остался один. Последний. Скорее даже не я, а только моя тень, ибо даже самого себя у меня не осталось. От былой силы, былых мечтаний и надежд - лишь жалкие, пустые, алые осколки. Я - Аамон - сын Асмодея - главнокомандующего шести серебряных легионов Ада и нового царя его - последний демон на Земле.* А людей вообще не осталось. Если бы мы не были так беспечны по отношениям к пернатым тварям, все могло бы сложиться совсем иначе. Мы были уверены, что после исчезновения Иисуса и Сатаны пресловутая традиционная вражда будет окончена, что давно уже никто не следует предписанным ролям. Ведь на самом-то деле ни Рай, ни Ад никогда нельзя было назвать добром или злом. Это лишь соседствующие с человеческим миры. И оба они питались от человеческих душ. Праведных и грешников придумали лишь для того, чтобы делить их относительно честно, а то противостояние было лишь личными разборками Назаретянина и Люцифера. И тогда тоже никого из них нельзя было назвать истинно правым. Несколько сотен лет прошло с их исчезновения. По началу стычки ангелов и демонов еще случались, но вскоре после падения идейных лидеров, и это закончилось. Однажды даже явился пернатый посланник с мирным договором за подписью Архангела Михаила. Мы не вершили зла сверх меры, только в необходимых для выживания дозах, в конце концов кому-то нужны были души, кому-то кровь, кому-то плоть, кому-то сила греха совершенного. Но ведь и ангелы не пускали в кущи людей. Свет их душ аккумулировался в аналогичном нашему обелиске. И все мы думали только так. Долго думали так.       Что же до меня, то я долгое время вообще не питал интереса к миру человеческому, как Архидемон питался напрямую от обелиска. Но однажды, выбравшись туда от скуки, встретил ее. Я и не думал, что обычная человеческая девушка станет для меня всем. Ни одна из демониц и суккуб не влекла меня так, как она. Одним взглядом своих чайных глаз она пленила меня. И не было предела счастью моему, когда она ответила мне взаимностью. Я долго беспокоился о том, что будет, если она узнает правду, но и тогда она приняла меня. А позже и отец одобрил мой выбор, с общего согласия опечатав ее душу так, чтобы после смерти в мире людей, она могла уже демоницей спуститься со мной в Ад и править после ухода отца. А до того, он отпустил меня прожить с ней человеком. И ничего не нужно было больше для счастья. Ничего. Такой любви я никогда еще не видел и тем более не чувствовал. Но все закончилось слишком быстро.       Они спустились на Землю и Ад блицкригом, застав врасплох, нарушив священный договор. Они уничтожили все. Сначала пал обелиск, и сами мы стали слабы и бессильны, и не были более защищены от Озера Огненного, а потом... Потом все мы стояли на берегу его в ангельском оцеплении и смотрели, как в кипящее жерло сыпятся нескончаемым потоком люди... Все семь миллиардов. И она... На секунду наши глаза встретились. Ужас, отчаянье и искра надежды. Но я не смог ее оправдать. Я не мог сделать ничего. Я рычал, рвался и метался изо всех сил, но оковы и пернатые надзиратели были сильнее меня. Как не старались они усмирить меня, я не сдавался, не смотря на всю боль, на слабость, на осознание собственного бессилия, я готов был сражаться на смерть. Я с ужасом наблюдал за тем, как миллиметр за миллиметром тело ее пожирает жидкий огонь, внутри все рвалось и металось, выжигало и резало, разъедало, сжирало. Ее не стало, тело мое ослабло, бессилие и отчаяние обрушилось на мою голову водопадом ледяных осколков, руки обвисли плетьми, я рухнул под ударами пернатых ублюдков, вышибающих остатки демонической яростной дури. Я ждал. Я просто ждал своей смерти. Они разрушили и уничтожили все. Ничего не осталось.       Отец сопротивлялся до последнего, и потому его тело рухнуло в Озеро уже мертвым. Михаил с победоносным видом стоял на обрыве, отправляя в ничто одного за другим. И вот уже я стоял перед ним, смотря в его кристально чистые небесные глаза, видя, как клубится в них тьма: жажда власти, жестокая радость, упоение силой. Дело было не в Раю, а в нем. Он всегда жаждал этого, и стоило дать ему власть... Как столь мудрый правитель как Иисус мог оставить приемником такого... его. Я ни раз встречался с ним взглядом, скрещиваясь мечами не в одной битве. Он улыбнулся мне, будто по-дружески, но нет - с издевкой, с эйфорической сластью убийства и отмщения, оковы пали.       - Рад был знакомству, Аамон, - голос его истекал циничным приторно сладким, - Ты годно развлекал меня, мальчик.       С очередным ударом сердца в голову ворвалась пульсирующая, гневная, всепоглощающая мысль. Если я поступлю так, это будет куда достойнее и справедливее, чем просто сдохнуть здесь и сейчас. Я собрался с силами, собрал остатки духа в кулак.       - Еще увидимся, Михаил, - еще до того, как он схватился за клинок, тело мое разорвалось лоскутами тьмы, врановыми перьями и стаей летучих мышей.       Долгое время я обессиленный жался по остаткам междомирья. Все там кишело языческими богами, почитаемые разными культами духами. Вот и я теперь был такой же - потерявший и потерянный, забытый и обреченный. Я думал и искал. И вот однажды я встретил Анубиса. Тот выглядел совсем неважно: шерсть клоками выпадала с шакальей морды, золото одежд потускнело, на левом глазу расплылось бельмо. Бастет, встреченная мною там же выглядела не лучше - даже уличные кошки выглядели приличнее. Не знаю, что заставило меня завести этот разговор: то ли отчаяние и полное отсутствие идей, то ли заевшее, тоскливое, болезненное, болезненное одиночество - но именно он и решил мою судьбу и дальнейшую судьбу всего мира. Тогда я понял, что не все души заключены в Райском обелиске. Отдавая мне свой скипетр Анкх, египетский шакал произнес лишь "Он всегда почует проклятие." Я знал, знал, о чем он говорил. И не было предела моему счастью, ведь она не в рабстве у пернатых тварей - нет. Она осталась дома. В какой-то степени, она еще жила. Мой павший дух восстал, теперь я точно знал. Я дам всем шанс, я смогу все исправить, и смогу вернуть ее.       Впервые за долгое время я вернулся в Ад. Прошло достаточно времени, чтобы ангелы оставили его на волю саморазрушения. Я не встретил никого и ничего. Лишь Озеро также бурлило и полыхало, а рядом с ним разметались мутно алые, больше не горящие Адским огнем осколки обелиска. Мне не пришлось искать долго. Анкх полыхнул изумрудом в петле, и одна из алых щепок покорно отозвалась огненной искрой. Значит вот где ты, любимая. Стоило мне коснуться его, как камень потеплел, засиял размеренно в ладонях. Теперь она будет со мной до конца, а после... После она вернется. И надеюсь, будет счастлива. Я ведь всегда так хотел сделать ее счастливой. Меня всего прошибло жжением и колкой тьмой, когда теперь уже мой личный обелиск утонул в глубине грудной клетки. Теперь я снова тот, тот самый Аамон, сын Асмодея, который не позволит Михаилу править, не позволит нарушить равновесия, не позволит погубить столько миров и... отомстит.       И вот я на пороге нового города-храма, белый камень и вульгарное золото. От всего этого рябило в глазах и слепило до тошноты. Сколько же пафоса и показухи в этих мразях. Меня не заставили долго ждать, но и мой порыв сдаться самому никто не оценил. Двое серафимов грубо заломали меня, одарив десятком жестоких и болезненных ударов. Я не стал сопротивляться, не это было моей целью, им всем еще достанется с лихвой - это лишь вопрос времени. Весть о моем прибытии быстро разнеслась по городу, каждый ангел и серафим посчитал своим долгом побывать на моей казни. Да, конечно же казни, разве могло быть иначе? Я знал, что ее не отложат ни на секунду, это ведь Михаил, моя жизнь слишком уж коробила его самолюбие. Он слишком жаждал расквитаться со мной.       Тысячи крылатых тварей сгрудились вокруг центральной площади в кровожадном своем ожидании. Как бы серафимы-надзиратели не пытались вызвать моего сопротивления своей грубостью для пущего пафоса происходящего, я оставался покорен и спокоен, я не рвался, не огрызался, не бросал гневных взглядов. Я уже чувствовал себя победителем. Я знал, как все закончится.       И наконец-то столь долгожданная в своей ненависти встреча. Лицо Михаила совсем близко, я смотрю в его ледяные глаза, в них жажда сладкой мести за опороченную честь, жестокая насмешка, самовлюбленное превосходство, пальцы на рукояти меча подрагивали в нетерпении, также как и золоченые кончики архангельских крыльев, но он не хочет портить момента, приторная патока пафоса и превосходства, даже иллюзорного величия должны запомниться всем и каждому, это очевидно. На меня нахлынули воспоминания. Я не знаю, что творилось в моих глазах, но Михаилу это явно нравилось. Столько горя, бед и боли принес он. И все те же картины в голове. Лицом к лицу в жарком бою, незаживающие гниющие раны, сотни погибших из раза в раз. Подлость, нападение со спины, мой отец сраженный этим самым мечом падает в Озеро, оставляя за собой лишь столп жидкого огня, и... Она, ее пронзающий, отчаянный, испуганный, молящий взгляд, мое бессилие, скручивающая, разрывающая, разрывающая, выжигающая, нестерпимая боль... Что-то в груди отозвалось, я не сразу заметил, что с уголка глаза сбежала слеза. Сколько всего было в ней: ненависть, боль сотен потерь, пережитое одиночество. Михаил не смог сдержать торжествующей паскудной ухмылки.       - Да, много же неприятностей ты доставил мне, чертенок Аамон, - издевка ядом впитывалась в сознание. Даже это... Откуда-то он знает и это. - Что скажешь на прощание, ты же у нас исключительный.       - Хочешь от меня последнего слова... - я не смог сдержать кровожадного оскала.       Дальше все происходило будто в ускоренной перемотке и одновременно очень медленно. Я всем телом ощутил, как полыхнула и разлилась по всему телу сила. В мгновение за спиной раскрылись острые, как бритва, крылья, разрубив на части обоих серафимов, их останки рухнули на площадь, заполняя фигурные желобки кровью. Вся спесь с Михаила спала в мгновение ока. В глазах метнулся испуганной пташкой страх, но тут же сменился неконтролируемой яростью. Еще с мгновение я откровенно наслаждался его видом, но более позволить себе не мог. Этот ублюдок, наконец, потерял свою безукоризненно лживую маску.       - Убейте его! Пока он снова не сбежал! - но еще до того, как он выхватил клинок, мое тело, как и тогда, разорвалось, разлетелось антрацитовыми падальщиками.       Я был везде и нигде. Давно я не чувствовал такого могущества, такого всевластия. Я мог вихрем промчаться по ангельским рядам, оставляя лишь обезглавленные трупы, но не это было моей целью, но не это я хотел сделать. Мне нельзя медлить, а они все и без того заплатят сполна за свою слепую фанатичность, за свою хладнокровную жестокость. Пернатые твари обеспокоенно оглядывались, пытаясь выхватить меня хоть краем глаза, но это было более чем невозможно. Чувство превосходства и скорой сладкой мести заполнило меня до краев, но еще больше - надежда, надежда на то, что все это теперь не зря.       Мое тело снова материализовалось из обрывков тьмы за спиной Архангела, но оно теперь совсем иное, полностью состоящее из зыбкой тьмы, с пылающим пламенем в самом сердце - давно я не чувствовал этого могущества, этой самоуверенности пребывания в истинном своем облике.       - Михаил, - голос стал глубоким, утробным, даже рычащим, двоящимся, множащимся.       Я не стал ждать ответа и тем более реакции, ухватив светлые, почти что серебряные космы Архангела, и потянул его на себя, чтобы взглянуть в глаза. Я так долго и упоенно ждал этого момента, шанса, возможности увидеть его таким. Жалкий, беспомощный, страх и ужас мечущиеся в столь самоуверенных насмешливых глазах, неверие, неспособность поверить в происходящее. Ангелы остолбенели в ужасе, опасаясь даже дышать, превратившись в храмовые статуи. Весь мир и время замерли, замкнулись на нас двоих, и все, кроме нас, померкло.       - Ты действительно думал, что я приду только ради издевки? Или добровольно принять собственную смерть? О, ты недооценил меня, - на морде моей расплылась жуткая, безумная, клыкастая улыбка. - Удивлен? Не можешь понять?.. Все просто, Михаил, все осень просто. Смотри в меня в упор. Ответы все во мне. Хотел моей свободы - так получи вдвойне.       Мне нравилось смотреть и упиваться его поражением, страхом перед отмщением, но нужно было действовать. Я должен был действовать. Время снова начало набирать скорость, всколыхнулись ангельские ряды, выходя из оцепенения, но им ничего уже не сделать. Я выпускаю космы Архангела и хватаю его за горло, сладостно ощущая, как чудовищные когти входят в его плоть, как нож в масло, выдыхаю глубоко последний раз, и совершаю столь долгожданный кровожадный рывок, разрывая его плоть. Брызнула на площадь кровь Архангела, смешиваясь с кровью его подчиненных, я чувствую, как жжет она мне руки, но я способен терпеть, ведь за ней я и пришел. Тело его, искалеченное, рухнуло на уже алые плиты бездыханным. Ступор охватил пернатых, но лишь на пару секунд, заскрежетало и зазвенело оружие, но им не достичь, не достать. Прикладываю ладони к груди, возмущенно полыхает адское пламя, грудь жжет и режет.       - A morte in vitam, - произношу тягуче, плавно, хрипло.**       Теперь механизм запущен, ничего не изменить. Я ощущаю, как тает мое тело, вижу, как отражается в каждом из ангельских зрачков то, как тело мое распадается, сыпется, комкается в облако густой, непроглядной, первородной тьмы. Мир меркнет перед глазами, ее душа бьется где-то там, где раньше было сердце. И прежде чем исчезнуть, погрузиться на веки в небытие, наблюдаю, словно в замедленной съемке, как тьма разрывается, разносясь, охватывая все, выжигая каждого из них, не оставляя даже пепла, окутывает и пожирает мир. И надеюсь. Надеюсь, что все случится так, как должно, что ее новая жизнь будет иной, счастливой, что тот, кого она встретит, будет достойнее. Что сказал мне Анубис? "В древние времена еще было предначертано. Когда равновесие в мире падет, плоть Сына Тьмы, кровь Сына Света и невинная, но проклятая обреченная душа воссоединятся во едино. И рухнет старый мир. И начнется заново. Сыновьям не суждено будет более вернуться в сей мир, ибо оба они падут жертвой свершившемуся. Чистая душа же освободится от своих оков и, как проводник, будет существовать в мире новом вечно." *По "Гоетии". Аамон, Амон, Амун, Аман, Аманд — согласно «Малому ключу Соломона» «могущественный и самый суровый Маркиз» гоетических демонов, командующий 40 легионами духов, и в чьей власти примирять вражду и улаживать споры между друзьями, а также открывать прошлое и будущее. «Гоетия» «Малого ключа Соломона» описывает демона как «волка с хвостом в виде змеи, изрыгающего огонь из своего рта, но по приказу мага принимающего образ человека с собачьими зубами, напоминающего ворона; или, если говорить проще — в образе человека с головой ворона с собачьими зубами». Аманом назвался один из демонов, овладевших в 1630 году сестрой Жанной де Анж в Лудуне. Во время экзорцизма демон признал, что ранее принадлежал к ангельскому чину Властей. В демонологии Аамона упоминают также как одного из демонических принцев и помощников Астарота. По другим сведениям, он командует первым легионом Ада и является одним из трех духов, которые напрямую подчиняются великому генералу Put Satanachia. Демонологи связывали демона с богом Древнего Египта Амоном или с карфагенским богом Ваал-Хаммоном. Асмоде́й (собственно Ашмедай, то есть искуситель) — злой, сластолюбивый демон, упоминаемый в позднейшей еврейской литературе. Его имя, вероятно, происходит от авестийского божества Аэшма-дэва. В книге Товита Асмодей убивает из ревности одного за другим семерых мужей Сарры; в Талмуде он называется князем демонов, то есть Сатаною, изгнавшим царя Соломона из его царства. Асмодей славился тем,что когда приходил за своей жертвой его лицо было в маске какого-то животного. Асмоде́й — (греч.) существо судящее, демон, дающий знания тем, кто обратится. Родственные связи между демонами придуманы автором и не являются ссылкой к первоисточнику, а лишь сумбурная его фантазия.