***
Они встретились в переулке, когда Джин был на грани истерии, на тончайшем лезвии паники и разочарования в самом себе. Он пытался бежать, пытался утопиться в депрессии и в наркотиках, ненавидел собственные суицидальные мысли и сгорал, как спичка, комом застрявшей в глотке. Чонгук барабанил по крышкам баков и в тон смеялся над шутками компании, что окружала его. Черная толстовка с дерзкими надписями, кожанка и его любимые бойцовские сапоги. Такие разные стороны одной медали жизни. Чонгук первый окинул его вызывающим взглядом, но Джин даже не заметил этого: из- за собственной каши в голове. Скрутившись в пальто и шерстяной шарф, он миновал все трещины асфальта, медленно, передвигаясь вдоль трассы. Вдыхал влажный воздух осеннего дождя и приближающегося света сумрака. Легкий ветер окутывал его с ног до головы, пролезая между дырками пуговиц, минуя белую шелковистую рубашку, дотрагивался своими холодными пальцами до тонкой теплой кожи мужчины. Ким даже и не заметил, как медленно доплыл к перекрестку, как красный цвет зажегся, отразившись в ближайшей луже, как быстро мчался транспорт, мелькая разноцветными огнями. Секунда, и он уже позади барьера, мгновение - и к нему приближается черный жнец. Кадр за кадром сменяются события. Вот он поворачивается, распахивая свои охристые глаза, а вот — теплая рука хватает его за запястье, оттягивая назад. Жнец исчезает в правом повороте, а люди разрывают его на части своими глазами, небо окутывается сумраком; прозрачная пелена света исчезает с облаками, как и невесомый сон в сознании Сокджина. Он оглядывается по сторонам, вспоминая число и дату, ориентируясь по незнакомым улицам и вышкам безымянных гигантов. — Все нормально? — напряженный голос позади, словно комар, вытягивает все мысли и слова. Ким немо открывает рот и вопросительно смотрит на спасителя, что так лицемерно улыбается. — Может, хоть спасибо скажешь, неудачник? — ухмылка сладким ликёром разливается на белоснежной коже. Сокджин мычит что-то невнятное, беспалевно изучая неизвестный объект. Изгиб челюсти, неправильные скулы и еле проглядываемые хомячьи щечки. По идее такие люди должны быть милыми созданиями, но никак не такими сволочами. Незнакомец по-прежнему стоит напротив и о чем-то раздумывает. Скрестив руки на груди, он изгибается, поднимая вверх указательный палец: — Ты должен меня угостить за свое спасение! — торжественно заключает он, опуская свои руки, как обычно это делает дирижёр, заканчивая свое выступление. — Нет, — твердо настаивает Джин, мечтая как можно быстрее уединиться и утопиться в своей лжедепрессии. — Ничего не знаю, — мотает головой посторонний, хватая за локоть мужчину и утаскивая в неизвестном направление.***
Ночь летит быстро, а за ней и легкая влюбленность с тончайшим лезвием страсти на конце. Первые неуверенные диалоги, не несущие никакой полезной информации, выпивка в голове и в глотке и аромат чужого парфюма, разъедающего ноздри собеседника. Цветы, их много в этом заведении, даже на их столе. Чонгук никак не вливается во всю эту атмосферу, как и сам Джин: они далеки от этих растений, от этих примесей розового и жёлтого в одном флаконе, от милых пар, щебечущих о своем. Грязные и темные со своими светильниками в голове. — Я думал это место подойдет тебе, — как-то бросает ком предложения Чонгук, косо наблюдая за собеседником. — Считаешь меня милой принцессой? — изгибает бровь Сокджин, пристально смотря куда-то в сторону, лишь бы не столкнутся взглядами с по-прежнему неизвестному ему объекту. — Изначально — да, — кривится парень.- Однако сейчас — нет. — Не стоит судить людей по первым минутам их знакомства, — хмыкает Джин, заливая горечь сказанного алкоголем. — И вообще, я тебя хен. Чонгук молчит, заметно напрягаясь и ожидая чего-то неизведанного. — Я ведь даже имени твоего не знаю, — икает Ким, заметно улетучиваясь куда-то в себя. — Чон. Чон Чонгук, сэр! — улыбается мелкий, замазывая своей фирменной улыбкой лицо. — Совсем еще мелкий, — вздыхает Джин. Ему нравится его прежний знакомый. Невоспитанный и непослушный, высокий, с лёгким прищуром и этой чертовой ухмылкой, с черными волосами и садистским взглядом, в кожанке и с тонким привкусом шоколада. — Луна сегодня полная, наверное, — будто отвлекаясь от собственных мыслей, мычит Джин, оглядываясь в окно. — Как и ваше положение… — Что? — вновь их глаза сталкиваются. Ток проходит по всему позвоночнику, прожигая нервные клетки, тугим узлом связываясь где-то внизу. В его глазах полыхает «Хочу!», и Сокджин заглатывает это слово полностью, мысленно уже кончая. «Чертов доминант, чтоб тебя!» — проклинает Ким, когда чужая рука медленно начинает поглаживать его по колену, создавая множество эйфорий внутри. — Может нам пора уже уединиться? — липкий шепот и дразнящие руки — комбо! Бедный Ким Сокджин: бежать некуда.***
Всё будто на карусели. Кружиться голова, кружатся чувства вокруг этого призрака, кружиться весь мир вокруг них и мысли самого мужчины в имени его любовника, меткой греха оседающего на коже Джина. Они мчатся на желтом такси в бесконечность. Мчатся под беспредельным ночным небом со свисающими на невидимых петлях звездами. Как же дурманит искушение, тепло чужих рук на бедрах и свои желания, картинками всплывающие в сознании. Они не помнят, как оказались в мотеле, как поднимались в лифте. Уже в коридоре жадно набросились друг на друга, впитывая все примеси чувств, пленкой застывших на горячих покрасневших от поцелуев губах. Кусаясь, задыхаясь от собственного влечения, они сплетали языки и тела, создавая неведомые скульптуры. Тяжелые руки притягивали к себе, сильно сжимая за талию, как можно ближе подвигая чужие бедра. Чонгук впивался до боли в пухлые губы, сдирая кожицу, а после зацеловывал до потери пульса. Сокджин таял, забывался и отвечал, как мог. Так хорошо ему никогда не было. В паху уже все ныло от нетерпения. Но его спутник все также баловался с медовыми поцелуями, заставляя стонать от нетерпения. Оторвавшись друг от друга, и жадно глотая воздух, Чон отстранился ровно на шаг, быстро окидывая свой маленький шедевр. — Ты такой красивый и соблазнительный, х-ё-н! Последнее слово настолько прозвучало пошло, что на минуту захотелось стать смазливой школьницей, верующей в милую и глупую романтику. Наконец, добравшись до номера, они влились в безумное танго страсти. Горячие, тяжело дышащие, но настолько пылкие, устремились к самой кровати. Чонгук все также властвовал над телом Джином, извращаясь всеми способами: закусывал ухо, пробирался под рубашку, стирая прикосновения ветра, считал каждую косточку, прикасался к шее, ведя своими влажными тонкими губами то вверх, то вниз, вырисовывая различные узоры. Белые простыни ждали их. Рухнув на шелковые облака, складками поплывшими под телом Джина, Чонгук приступил к своей дьявольской игре. Подхватив Джина за колени и толкнув под себя, он начал расстёгивать чужую рубашку, ловко отстегивая крошечные пуговицы и оголяя заветное тело. Играясь с розовыми бусинками, несильно покусывая их, а после — разглаживая, он продолжал топить Кима в ласках, совращая еще больше. Тихо текло время, смешиваясь в пространстве комнаты, уменьшалось до крошечных размеров, ослепляя любовников. Одежда слетела с обоих, освобождая тягучую страсть. Джин блуждал руками по торсу, углубляясь в ямки межу прессом, ласкал губами и зарывался в пушистые и мягкие волосы. Такой нежный, пропитанный чем-то домашним и вкусным, хотелось обнять и не отпускать, пусть даже это и была их первая встреча. Чонгук медлил входить, будто боялся разорвать эту прозрачную пленку, образовавшуюся между ними. Но Джин сам извивался в его руках, подразнивая своими бедрами. Достав смазку и наконец, пропитав ею все возможные места, он неспешно погрузился в тесноту. Вокруг все поплыло в свете Моно Лизы. Пылевидные грани медленно рассыпались в прах. Стон, а за ним другой, будто морской бриз расплывался по всей комнате. От этого всего сносило башку, хотелось отрезать эту бесконечность и прописать в нескольких экземплярах. Чонгук топился в тяжелых вздохах, сладостно укутываясь в любовное мокрое тело находящееся прямиком под ним. Он чувствовал чужое бешеное сердцебиение, шелковые простыни и приятный аромат роз, пленительно распускавшихся на шее старшего. Еще и еще они впитывали нектары собственных любовных шалостей, целовались под гул машин за окном и забывали о конце. Но всему есть конец. Утром Сокджин просыпается от холода, проскальзывающим из трещин в окне. Рядом он не находит чужого теплого тела, от чего грусть заполняет его изнутри. Вчерашняя ночь яркими огнями вспыхивала в сознании. Сжимая кулаки и пытаясь встряхнуться, повторяя, что все это лишь на одну ночь, а он, как последняя шлюха, повелся на этот спектакль, Джин попытался забыть чужое имя, так въевшееся в его сердце. И у него***
Ровно неделю он бродил по теням, по закоулком, видя на кирпичах все то же имя искусителя, пытался найти похожего, однако спотыкался об индивидуумов и отречённых, из-за чего все больше терялся в самом себе. Незнакомые лица мелькали на пешеходных дорожках, на переулках и в кофешках. Куда же мог деться тот призрак? Почему посмел забрать его тепло, оставляя швы на сердце? Сокджин сидел в маленькой палатке, зажевывая свое горе и одиночество лапшой. Денег у него было предостаточно, однако богатые рестораны были переполнены парочками и семьями, а это заставляло Сокджина чувствовать себя еще больше ущербным. В свои 26 он так и не нашел то единственное, не построил дом и не посадил дерево. Может Чонгук был прав. Он полный неудачник. Печальный и красивый мужчина, любящий разнообразие и не стандарты, имеющий и деньги, и время, но не любовь. Жалкое подобие чего-то стоящего в этом мире. Что-то теплое обвило его шею, закусывая мочку уха. — Скучал? — липкий шепот, от которого волосы подымаются дыбом. Чеширская улыбка и тонкие пальцы на чужих плечах. Все те же шальные мысли и легкий прах молодости на губах. -Тебе только 21 год, не губи себя из-за такого, как я, — шепчет Джин, скидывая чужую руку. — Кто такое сказал? Общество? Или же твои глупые стандарты? — хрипит Гук, усаживаясь напротив любовника. — Ты лишь будешь очередным моим призраком в жизни, — мычит мужчина, утыкаясь в тарелку. — Хен, ты просто глупец, — впервые со времен их встречи Чонгук смеется, так по-детски, согревающе и дерзко. Он тянет старшего за воротник серого пальто и вновь целует настолько сладостно, что обида вмиг исчезает, позволяя юной влюбленности заполнить пелену. Сокджин нашел то самое — недосягаемое, и, возможно, они останутся вместе, гуляя по разным городам и изучая другие культуры, а может - Сокджин уйдет, оставив Чонгука в руках его сверкающей алмазами юности, с ее резкими поворотами и перекрестками. Уйдет, окутанный прекрасными воспоминаниями.