Часть 1
12 ноября 2016 г. в 23:09
Над лесом пламенным заревом догорал закат, и шаги по высокой траве стелились неслышно. За спиной шелестел темный плащ, а длинные волосы путал северный ветер.
Эредин пробирался между деревьями, медленно приближаясь к обрыву. Путь, только ему понятный и ведомый, вел его меж столетними дубами и тоненькими ясенями по густой осоке. Мысли эльфа спешили, черными бабочками мельтеша в подсознании, едва поспевали за широким шагом. Всей душой стремился Король Дикой Охоты в едва приметный грот у кристальной поверхности озера, но никогда и никому не признался бы в этом.
Там его ждал Карантир. Золотое дитя: волнистые локоны и лукавая улыбка на постоянно молодом и прекрасном лице, пытливые глаза и упрямый подбородок. Пугающей, опасной, страшной красотой веяло от него.
В левой руке эльф сжимал шлем, правой лениво опирался на посох и медленно, будто бы чуть заинтересованно следил за быстрым приближением своего Короля.
Эредин остановился в нескольких шагах, замер, словно вкопанный, и черным ореолом упал к его ногам всколыхнувшийся плащ. Поднял на Карантира взгляд зеленых, как сочная, чуть прелая листва у стен одинокого и старого замка там, на вершине, глаз. Улыбнулся хищно, так, что черты его вмиг стали острыми – как у величавой, гордой птицы, подарившей ему имя.
– Я знал, – произнес низко, немного хрипло: позади остались холодные, долгие мили быстрого галопа, и в горле сипели порывы ледяных вихрей. – Знал, что ты будешь тут, Золотое Дитя.
Вот так – и никак иначе: с толикой пафоса, с неизменной надменностью. Эредин устал от формальностей, лицемерия, но они въелись уже буквально под кожу и сквозили внутри с кровью и потом. Он – эльф Ольх, он – Король Дикой Охоты, а истинному монарху не под стать говорить простыми, банальными фразами.
Карантир пожевал тонкую травинку, покатал ее меж сжатыми плотно узкими губами – Эредин на миг залюбовался его лицом – и выдавил из себя нечто вроде усмешки:
– Быть здесь – ваш приказ, мой Король, – усмешка перетекла в диковатую, хитрую бесконечно ухмылку.
Карантир знал. Знал то, о чем не догадывался никто более – ни из их мира, ни из мира смертных. И оттого иногда безнаказанно творил почти все, что хотел.
Король Дикой Охоты скрипнул зубами, чувствуя на языке привкус собственной крови –сталь, пепел и снежные горы. Склонил голову, отбрасывая шлем, медля нарочно, любуясь длинными смольными локонами – а после, одним ловким, слитным, безгранично прекрасным движением преодолел разделяющее их расстояние и припал к обветренным ветрами всех миров губам.
Там, у обрыва, где плескались и журчали хрустальные воды озера, там, где воздух полнился запахами хвои и шуршанием древесных крон, где склоны темного грота не отражали лунный волшебный свет, Король Дикой Охоты целовал свое Золотое Дитя.
Все ароматы сумрачной тиши и пение прохладных вод этой ночи, все битвы, что были до и будут после, вся жизнь и все чувства, что теплились в костяной клетке доспеха, смешались для него в глазах напротив. В глазах цвета туманного неба.
В этот миг он любил Карантира бесконечно и готов был отдать все привилегии и миры за право быть здесь, рядом с ним, столько, сколько хотелось густому, черному комку под ребрами, именуемому сердцем. А ему хотелось вечности.
От Карантира тянуло спокойствием и умеренной силой – он прожил свою жизнь, почти не зная поражений, и потому естество его буквально лоснилось уверенностью. Он никогда не был глуп, прекрасно знал свои возможности, умел оценивать и находить слабости у своих противников – и оттого побеждал раз за разом на любом поприще. Подобным образом он сразил и Эредина, своего Короля: верой в их дело, непоколебимостью и готовностью на все. Эредин всегда ценил эти качества – а позже запомнил и плутовскую чуть улыбку, что освещала лицо Карантира после каждой победы, ровное дыхание и пристальный взгляд небесных глаз.
Сначала Король Дикой Охоты не хотел мириться, и образы верного слуги и воина в ночной мгле под веками принимались им за ересь и несуразицу. Но злобный зверь, что таился всегда где-то там, в самом далеком уголке его души, упоенно замирал лишь при одном случайном касании, при одном звуке грудного тихого голоса – и внимал столь безропотно, что однажды Эредин просто принял все, как оно было. Принял и покорился. Как опасный, матерый волк покоряется тому, с кем решает связать свою жизнь до последней капли крови.
А Карантир ответил – той же едва заметной взаимностью, кивком головы и сердцебиением в унисон.
Мужеложство Эредин никогда не считал грехом, ведь крепкие узы любви связывали эльфов, и высшая раса Ольх так и оставалась высшей и незапятнанной. Отношения, что зародились в их душах, он порой сравнивал с трепетным и хрупким цветком: Эредин привык чтить красоту умирающей природы, и ясный цвет одинокого стебля всегда наполнял его душу смутной радостью. Так и чувства, чьи семена заронило появление Карантира в Дикой Охоте, стали отдушиной для его Короля. Принимая облик циничный и резкий, он мысленно примерялся и ждал, ждал, пока чувства взрастут и достаточно окрепнут для того, чтобы можно было сделать первый шаг.
И вот они, наконец, окрепли, распустились терпким и ярким бутоном – и все оттенки света отразились на его лепестках.
И Эредин целовал Карантира до алых точек – крапинок крови – перед взором. Целовал так, что задыхался, и мир вокруг утопал в цвете замерзающей листвы. Утес, грот, вода и стелящиеся вдаль и вверх дикие поля колокольчиков – все обретало более темные, приглушенные тона, когда Карантир был рядом, все становилось более близким и милым холодному сердцу Короля Дикой Охоты.
Эредин оторвался от Карантира лишь на миг, помог ему опуститься на сине-зеленое полотно трав и навис сверху. Черный плащ путался и колыхался по ветру, а длинные пряди падали на матово-бледное лицо Золотого Дитя, мешая разглядеть эмоции, искорками полыхающие в его глазах. Волосы его волной рассыпались посреди редких ростков ландышей и мягкой осоки, и от обилия и удивительной смеси черного, белого и зеленого перед взглядом плясали разноцветные блики.
– Ну же, – тихо позвал Карантир, и ладонь его – теплая, почти обжигающая – скользнула по щеке Короля, очертила скулу и заправила несколько непослушных локонов за острое ухо. – Ну же…
Зов, раздавшийся будто бы издалека, достиг разума, наполнил все тело необычайной легкостью и какой-то мглистой, волшебной тревогой, предвкушением цвета догорающего пламени. Эредин наклонился, снова коснулся чуть припухших горячих губ, почти ласково потянул за нижнюю.
В тишине засыпающего леса раздался одинокий, бередящий душу стон.
Кожа Карантира – бархатная, усыпанная, испещренная созвездием маленьких, аккуратных родинок, бесконечно приятная на ощупь. Жесткая клетка ребер под ладонью и сеточка бледно-голубых вен, ведущих к изящному запястью.
Эредин так любил эти длинные, ловкие пальцы, так часто ловил себя на желании коснуться их, проследить едва приметную нить жил, соединить дорожкой поцелуев диковинную фигуру крапинок-пятнышек темного, упоительного цвета. Так хотел внезапно оказаться ближе, вплотную, вжаться, вплавиться всем телом – и забыть все горе, все беды вокруг.
Карантир, чей внимательный взгляд неотступно следил за каждым движением ладоней Короля, за каждым его вздохом, поймал его кисть – чуть нажал, приложил к груди. К тому месту, где набатом стучало бешеное, меченое сердце.
Сипло выдохнул сквозь зубы.
– Для тебя, мой Король, – хищно-ласковая улыбка, белоснежные камушки зубов, – оно бьется только для тебя.
Эредин хмыкнул, вновь приникая к немного припухшим губам, пальцами очерчивая линию ключиц, скользя вниз по плечам и оглаживая подрагивающий живот. Каждым вдохом своим даря невиданную доселе щедрую нежность, купая в тихой, призрачной заботе. Порыкивая низко, глухо, утробно от разрастающегося внутри возбуждения.
Легкий, быстрый выпад – и Карантир оказался сверху, на крепких бедрах своего Короля. Посмотрел чуть насмешливо, склонил голову, выгнул спину, дотронувшись до холодного колена, сумев обжечь одним только мажущим прикосновением. Одной только нещадной, сумрачной и страстной мыслью.
Эредин протянул руки – огненным кольцом сомкнул их на красивой шее, сжал до красных пятен, до хриплого смеха Золотого Дитя. Запечатлел в памяти картину: матовую кожу да алые круги. Карантир хмыкнул, зашипел, почти как дикий, безумный зверь, и дрожь в горле отдалась слабой вибрацией в ладонях его Короля, волной прокатилась по его телу, рождая жгучее желание, что пламенным ураганом взметалось, крушило все изнутри, разбивая осколки иных эмоций о тонкую поверхность кожи.
– Ты сводишь меня с ума, – прошептал на грани рыка, и Карантир отозвался полузадушенным стоном, полукриком-полузовом.
И в тот же миг зажмурился, нахмурил тонкие черные брови – и опустился мучительно-медленно вниз, принимая, впуская в себя, раскрываясь и даря всего себя. Без остатка.
Над головой шумели кронами ясени, ворчливо отзывались дубы, и вода, хрустальная, чистая, ледяная вода мерным потоком бурлила невдалеке. Доносились короткие вскрики-кличи птиц – но для Эредина, Короля Дикой Охоты, владыки эльфов Ольх, существовал в этот миг только короткий, почти незаметный вдох его Золотого Дитя. И слеза, дождевой каплей скользнувшая вниз по покрытой лихорадочным румянцем щеке.
– За Короля.
Узкие пунцовые полоски-бороздки на груди, оставленные короткими ногтями, приоткрытый рот, помутневший взгляд серо-голубых глаз. Красота во всем ее совершенстве.
Эредин подался навстречу, обхватил руками, прижал к себе, вымеряя ритм, и, касаясь осторожно, будто бы несмело, поймал губами одинокую крупинку. Провел шершавым языком по мягкой коже скулы, пальцами обвел длинные нити старых шрамов на плечах. И двинулся снова, аккуратно, словно на пробу.
Карантир вздрогнул всем телом, зажмурился, едва слышно скуля, и хватка его ладоней стала чуть крепче. Король Дикой Охоты с упоением ловил каждую долю эмоции, морским бризом проносившуюся по милому лицу, двигался внутри, неспешно наращивая темп, рвано выдыхая каждый раз, как острые бедра подавались ему навстречу.
Наслаждение, сладкой дымкой маячившееся где-то на горизонте, становилось ближе с новым вдохом-стоном, с новой царапиной, оставшейся от скрюченных сладострастной истомой пальцев. И Эредин утопал в пряном запахе трав, в гуле нарастающих порывов ветра и шуме крови, бьющей в висках. В тихом, упоенном счастье.
А потом он поднял ладонь, зарылся ею в шелковистые локоны цвета воронова крыла и потянул, наматывая на кулак.
– Посмотри на меня, Карантир. – шипящим шепотом на грани сознания, смутной просьбой, едва ли похожей на приказ.
И Карантир подчинился – подчинился безукоризненно, как любой другой воле своего владыки. Распахнул глаза – и Эредин утонул в манящей тьме расширившегося зрачка, чуть приметной радужке цвета затянутого тучами небосклона. И выдохнул прерывисто, проваливаясь в бескрайнее блаженство, когда эти глаза посмотрели на него доверчиво, когда его руки со сбитыми костяшками, привыкшей карать и сеять смерть, коснулись влажными губами, когда только недавно затянувшиеся раны защипало от прикосновения языка.
Внутри – душу и пульсирующие сплетения нервов – обожгло адским пламенем. И волна ощущений, больше напоминающая лесной смертоносный пожар, захватила, увлекла, захлестнула Короля с головой.
И в общей какофонии лесных звуков он различил лишь один – полный удовлетворения тихий вскрик. И улыбнулся покрасневшими губами, вдыхая запах родного, любимого тела.
Они упали на ковер трав, и под рукой лоснились, льнули к живому теплу колокольчики, окружали покрывалом из запахов и вихрастых бутонов статные тела. Над головой плыли, словно могучие корабли, возвращавшиеся из далекого путешествия, ястребы и горлицы, кружили над пушистыми кронами древ. И сверху, возвышаясь над всем величием молчаливого ночного леса, на Короля Дикой Охоты и его Золотое Дитя смотрело невообразимое прекрасное небо.
Небо, что отразилось в глазах Карантира, чью трепетную руку сейчас сжимал Эредин в своей руке.