Кромешная тьма

Никогда прежде Каллен – уже сер Каллен – не обращал внимания на то, насколько шумно в их башне. Было. В коридорах днём бегали мелкие мажата, ну то есть вообще-то их правильно было называть учениками младших годов обучения, однако так официально мелких называли только в бумагах, да ещё пожилые маги порой пытались блюсти традиции и строгость. Но какие они «ученики», если магии там – на чих рекруту, в глазах – восторженное «ух ты!», а в голове – пара шуточек, хиханьки, подрисовывание усов тевинтерским магистрам в учебнике по истории магии, а также гордость по поводу недавно получившегося магического «огонька» – с ним очень удобно по ночам книжки читать под одеялом, пока не возмутятся соседи по спальне и не закидают подушками. По этажам нельзя было пройти, чтобы ни разу не наткнуться на старших учеников, ходящих по делам и просто так, бегающих по витым лестницам, играя в что-то очередное своё магическое, что при объяснениях называли «тренировкой по управлению стихийной магией», а на деле – просто кидались друг в друга магией бумажными мячиками. Часто старшие ученики хвостиками бегали за наставниками, напрашиваясь на внеочередную тренировку с тренировочным же, общим на всю группу, посохом, своего-то пока ещё нет, а хочется снова почувствовать себя совсем взрослым, ощутить полноценным магом. Может, именно это ощущение будет последней песчинкой, что перевесит чашу весов удачи и умения в пользу ученика, когда наступит время Истязания? Отдельным своеобразным «видом» учеников были те, чьё время подготовки к Истязанию уже почти подошло, таких сомнамбул было особенно тяжело вытряхивать из библиотеки, причём почему-то такая обязанность вменялась именно храмовникам. Может, чтобы во время самого Истязания храмовники были позлее, повнимательнее? Кто уже разберёт, чем руководствовались Первый Чародей и Рыцарь-Командор?.. Но с некоторыми заучками рекрутам чуть ли не нянчиться приходилось, грозя перекинуть через плечо и в таком вот виде отволочь эту немочь в спальни учеников, и – да, пусть все видят. А ещё лучше было тащить сразу к старшей чародейке Винн, чтобы лекцию прочитала о том, сколько допустимо сидеть за книгами, и как негативно на общем состоянии сказывается переизбыток нагрузки на разум. Магический дар – это ведь не только огромная опасность, но и огромная ответственность. Очередной ученик проникался тем, насколько важно собственное здоровье, пару-тройку дней чинно покидал библиотеку в рекомендованное время... Но потом всё начиналось снова. По ночам при патрулировании храмовникам приходилось нарочито громко топать по коридорам, время от времени срывая парочкам свидания. Да, в этом была какая-то особая забава, в том, чтобы наблюдать, как одни ученики скатываются в пропасть отчаяния и вслед за своими родителями начинают ругать магический дар, в покаянии протирая мантию на коленях в часовне перед статуей Андрасте, а другие, напротив, собирают волю в кулак, туда же запихивают все страхи и обидки, волю укрепляют, всё прочее перетирают в пыль, после чего берутся за ум, с блеском проходят все практические тесты, а затем с не меньшим блеском проходят Истязания и получают статус в Круге. Ну и заодно не отказывают себе в удовольствиях. А сколько раз рекрутам и даже храмовникам приходилось чуть ли не по стеночке пробираться мимо, потому что кто-то из наставников-магов в очередной раз устроил спонтанную лекцию для своих учеников прямо в коридоре? И хорошо, если их всех удавалось загнать в кабинет до того, как они перейдут к практике. Что уж говорить о магических диспутах чуть ли не прямо на ступеньках? А четырежды в год устраиваемая под стенами Кинлоха ярмарка приезжих торговцев? Это событие всколыхивало спокойное сообщество магов аж за несколько недель! Нельзя сказать, что Круг – самая богатая организация в Ферелдене, да и что их Круг – самый богатый из прочих Кругов, но Первый Чародей Ирвинг как-то умудрялся выделить даже ученикам несколько серебряных монет на мелкие расходы, как-никак, а цех Формари всё же работал. Расчёт-то Первого Чародея был простым: если нельзя вывести всех магов и тем более всех учеников хотя бы в Лотеринг, всё же магов даже в Ферелдене предпочитают опасаться, то почему бы не позвать торговцев в гости? При этом можно не только устроить ученикам праздник, но ещё и закупить всё требуемое для Круга. Ведь одно дело – отправить Усмирённых под охраной в Денерим, потому что придётся везти большие суммы с собой, и совсем другое – если всё необходимое торговцы сами привезут. А то что торговцы воспринимались как праздник, так это было чистой правдой. Одно дело, если каждому из мажат за обедом вручить по одинаковому прянику, и совсем другое, если дать им выбрать, что хотят: пряник, леденец, сладкую булочку? Мешочек изюма, чтобы растянуть удовольствие? Да и зачем ограничиваться только едой? Пару раз отложив часть монет, любая из учениц вполне могла потом себе позволить купить бусы из полосатого агата или, например, подвеску из завораживающе-яркого цитрина. Мальчишки же вскладчину покупали то ярко раскрашенный набор для игры в шары, то доску и резные фигурки для игры в "мабари и волки", то ещё что-нибудь, чем можно развлечься после занятий. Признаться, сам Каллен уже давно заглядывался на резные шахматы, но его останавливало то отсутствие партнёров по игре среди рекрутов (ну не к магам же идти), то робость перед сером Грегором, который тоже шахматы любил, однако кто такой Каллен и кто такой Рыцарь-Командор, а как же субординация?.. Купить же даже самое простенькое серебряное колечко Каллен долго не решался, в Кинлохе все всё видят и замечают. А потом - потом было уже поздно. Все эти вольности, разрешаемые магам, возможно, были недопустимы, Каллен слышал о том, что в каких-то Кругах Церковь держит магов в гораздо большей строгости. Однако же как-то Ирвинг и сер Грегор умудрялись балансировать, идти на уступки друг другу. Единственным, кто регулярно получал то неделю карцера, то месяц трудотерапии в виде помощи поварам на кухне, был вечный беглец Андерс, рыжий блудящий, да и блудливый тоже, котяра. Да и то – карцер это ведь не Усмирение, а Каллен был готов спорить, что в каком-нибудь орлейском Круге Андерсу уже отрезали бы всё ненужное и в прямом и в переносном смысле. А прочие ученики и не помышляли о бегстве. Куда? Как правило, родственники чуть ли не умоляли забрать их проклятое магическим даром дитя в Круг, и хорошо ещё, если ребёнок попадал целым. А то, в бытность Каллена просто рекрутом, двух детишек привезли не то что побитыми, а буквально на последнем издыхании. Действительно, откуда необразованным крестьянам знать, чем маг отличается от одержимого демоном? Потом же, как пояснил однажды сер Грегор, жить, ощущая себя частью Круга, становится уже привычкой. Мало кто откажется жить мирно, среди образованных людей и эльфов, находящихся на твоём уровне, изучать магию, создавать новое, опять же, отсутствие бытовых забот – тоже приятное обстоятельство… Ох, как бы Каллен хотел вернуть всё обратно! До того момента, пока по нервам не прошлось словно бы грубым точильным камнем, а все волоски на теле не встали дыбом. Пока этажом выше, там, где проходил совет чародеев, не громыхнуло как-то слишком нехорошо-магически. Пока можно было считать, что самое плохое, что может случиться в этот день – тыква в каше на ужин. Если бы Каллен повторил вслух те слова, которые сказал сер Финтан, вдвоём с которым они стояли на страже у лестницы, ведущей на четвёртый этаж, то ему пришлось бы самому идти в часовню, отзывать кого-нибудь из церковных сестёр в сторонку и каяться в богохульстве, сквернословии, а также оскорблении пророчицы Андрасте утверждением, что она имела неоднократные внебрачные связи с демонами, козлами и Первым Чародеем Ирвингом. Хотя в таком каяться – уж лучше просто помолиться, милосердная пророчица простит, а то смущать девушек или дам постарше повторением словосплетения как-то не очень прилично. Правда, теперь… Теперь Каллен не уверен, что в часовне остался хоть кто-то живой. Можно только понадеяться, что, учуяв неладное, служительницы Церкви заперлись в часовне, а демоны и одержимые сочли их слишком ничтожной добычей для того, чтобы тратить силы на взлом. Хотя… Уж лучше помолиться, что их смерть была быстрой, потому что теперь Каллен предельно ясно понимает манящую прелесть выражения из летописей «милосердная смерть». Если кто-нибудь мог бы спросить его теперь, он бы сказал: «чистая». «Быстрая». «Без мучений». Вот только те твари, что бродят по коридорам башни Круга, такой милости не окажут. Теперь башня мертвенно-пустынна, тиха, как могила, скорее даже как старое эльфийское кладбище, и тем страшнее любой звук, который нарушает эту тишину. Каллен уже выучил, хотя мечтает забыть, как страшный сон, как характерно цокают когти на лапах каждого из одержимых магов, что бродят по этажу, раньше бывшему комнатами храмовников. Как подволакивает ногу раненый сер Драсс, которого, как дрессированного зверя на поводке, таскает за собой мерзко-фиолетовая демоница. Как это Желание мурлыкает колыбельные для их воображаемых детей, всё глубже погружая сера Драсса в пучины безумия. Кажется, отныне Каллен без тошноты не сможет вспомнить ни одну из колыбельных, которые когда-либо слышал, если, конечно, у него будет это «отныне». Демон, как может в меру своего разумения, заботится о храмовнике, и от своей беспомощности, от невозможности избавить товарища по ордену от этой лживой твари Каллену хочется побиться головой обо что-нибудь твёрдое. К его глубочайшему сожалению, он не способен помочь серу Драссу, звать бессмысленно, потому что тот околдован, а ничего другого Каллен сделать не может. Последнее, что он помнит, это чья-то характерно-сутулая фигура мага, много времени проводившего за книгами, а потом он уже пришёл в себя в магической клетке. Как… как какой-то окорок, который закинули в ледник, чтобы не испортился раньше времени. Без оружия, не только без меча, но даже без старого, изрядно сточенного кинжала. Однако же, возможно, тот малефикар невольно оказал Каллену огромную услугу, заперев в магической клетке, потому что, в первый раз увидев Солону, Каллен непозволительно долго стоял, уронив челюсть, и, будь он на свободе, за это время даже самый увечный одержимый мог бы подковылять и свернуть ему шею. Каллен бы пялился, наверное, и ещё дольше, если бы не каким-то чудом вспыхнувшее в памяти воспоминание о том, как тяжело было вбить между рёбер меч. Он сам был на Истязании, точно, – вспомнил он, и вслед за ощущением рукояти меча в ладонях пришли остальные воспоминания об ученице, которая провалила Истязания, не придя в себя в установленные сроки. Не очнулась даже спустя время, на которое Первый Чародей уговорил Рыцаря-Командора погодить, мол, мало ли насколько хитрыми оказались ловушки демона. Солона – ученица Амелл – не справилась, не прошла последний этап, пусть и с блеском сдала все теоретические и практические задания. Ученица Амелл была упокоена и тело её сожжено, Каллен сам зажигал погребальный костёр. А значит, ученица Амелл не может улыбаться и наматывать на палец тёмный, только на самом ярком солнце отливающий рыжиной, локон, выбившийся из небрежно стянутого тесёмкой «хвоста». Этот шёпот нужно просто… – Каллен, ну почему ты вечно изображаешь из себя серьёзного «сера Каллена»? Я ведь знаю, ты не такой. Помнишь, ты ведь подарил мне целую охапку васильков? Никто не признался, чей это подарок, но ведь больше было некому? Да и от куска праздничного пирога ты не отказался. Я ведь тебя так и вычислила, все остальные ссылались на устав, на сытость, на нелюбовь к сладкому, на непереносимость садовой земляники. … переждать. – Выходи, хватит прятаться. Рыцарь-Командор не помешает нам. Ты ведь хотел, чтобы нам не мешали? Ну давай, хватит прятаться за барьером… Переждать. С демонами нельзя разговаривать, любое слово – это крючок, как на женских платьях, крючок, на который можно накинуть ленту, затягивая шнуровку потуже. Не то чтобы Каллен был великим знатоком женских одежд, скорее даже наоборот, и прежде от одной только мысли о том, как скрепляются платья, он точно покраснел бы, как краснеет на солнце та клятая садовая земляника. Просто. Нельзя. Нельзя отвечать даже мысленно, ибо даже такой ответ укрепляет тебя в мысли, что собеседник реален, что он прав, что он… Мёртв он. То есть мертва. Солона сожжена и развеяна над гладью озера Каленхад, и никакому, даже самому могучему, демону не собрать её тело обратно, не вернуть в него душу, забрав её от подножия трона Создателя. Все демоны лгут, какими бы ни были манящими их обещания. – Калллленнн, – катает на языке его имя демоница, точно так же, как это делала Амелл, – я тебе морса принесла, малинового, как ты любишь, а то ты вечно… Невозможный сер храмовник, Грегор ведь точно не будет тебя осуждать, если ты отомрёшь на пару минут и попьёшь. Тонкие девичьи руки обнимают тяжёлый кувшин, от которого одуряюще пахнет ягодами, и Каллен зажмуривается, повторяя себе, что то, что он видит и обоняет, не более чем иллюзия, образ, который демоница вытянула из его слишком неустойчивого к соблазнам разума, и что в лучшем случае в кувшине, если он реален, находится грязная вода. Каллен видел, как серу Драссу под видом жаркого скармливали сухую корку старого сыра, невесть где найденного его демоницей. Той, первой, более удачливой, уже заполучившей себе добычу. А значит, на морс можно не рассчитывать. Тем более на малиновый. Да что там, Каллен и затхлой воде был бы рад, но барьер клетки не поддаётся ни ударам бронированного кулака, ни волне «очищения». Да, он, оказывается, слаб. Слишком слаб. Слишком – для храмовника, такого, каким должен быть настоящий рыцарь Церкви, и осознавать это – горько, как полынь жевать, а все попытки оправдывать себя тем, что противостоять магам, точнее, одержимым магам и демонам, невозможно простому человеку, выглядят не менее жалко, чем сам он. Сколько он здесь? Неделю? Две? Разумом Каллен ещё понимает, что столько времени без воды он не протянул бы, молитвенный пост на пару-тройку суток – это одно, но сухая голодовка… Вот только он не может ориентироваться даже на свет за высоким стрельчатым окном в конце коридора. Это тоже может быть иллюзией, попыткой сбить с толку, одурачить. Сколько он здесь? Время не отмерить ни по свету, ни по молитвам, Каллен порой застывает, пытаясь сообразить, сколько он уже прочёл гимнов, на каком остановился вот только что? И начинает отсчёт с самого первого. Это, пожалуй, самое действенное – молиться, по крайней мере, разум ещё находит силы на то, чтобы отсечь всё стороннее и ненадолго погрузить в покой своего дурного хозяина. Потому что без молитвы, без чего-то привычного, он непременно начал бы… Впрочем, барьер всё равно не пробить ни с одной стороны, ни с другой. Он пробовал – изнутри. В какой-то момент, давно, поначалу, когда Каллен понял, что прошло достаточно времени, чтобы храмовники и Рыцарь-Командор могли уже собрать отряд, получить подкрепление магами, теми, кто был на нижних этажах, и добраться досюда, он позволил себе отчаяться. У него не было с собой ни еды, ни воды, откуда они с сером Финтаном могли знать, что нужно было бы сперва пройтись по комнатам, а потом уже бежать к комнате, где проводились то Истязания, то совет чародеев Круга? И тогда Каллен позволил себе подумать, что Драссу-то на самом деле хорошо, судя по его бормотанию и по ответному воркованию демоницы. Не по-настоящему, не по-реальному, пусть даже фальшиво, но хорошо. Пусть даже недолго, если демоница не сообразит, что даже околдованному человеку нужно есть и пить, но хорошо ведь? Смогла зацепить, значит, она нашла то самое, чего больше всего на свете хотел Драсс. Но барьер был всё так же крепок, время шло, а значит, Рыцарь-Командор… Мысль о начальстве, как ни смешно, привела Каллена в себя. Даже – если – сер Грегор получит разрешение на Право Уничтожения, карательный отряд в любом случае пройдёт по всем этажам, и мимо него тоже, чтобы попасть на самый верх башни. Сер Драсс поддался. Но ведь он и так в последнее время был каким-то – ну словно вдруг понял, что орден это «не его». А Каллен – Каллен должен дождаться. Хотя бы ради Финтана, который, придержав своего недавнего рекрута, первым сунулся в очередную комнату и свалился на пол, попав в ловушку демона, а пока демон – там, в Тени – был занят, Каллен смог избежать его внимания и проскочить к лестнице. Должен же он оставить память о своём наставнике для других?.. Нет, неправильно. Он обязан это сделать. Иногда Каллен отключается, порой прямо на середине слова, и приходит в себя снова на полу, уткнувшимся лицом в скрещенные руки, металл наручей успевает нагревается от щёк, значит, Каллен всё же какое-то время спит, а не просто ненадолго теряет сознание. У него даже хватает сил на любопытство, на то, чтобы подумать, почему сейчас, когда Завеса похожа на рваную тряпку, никто из демонов не воспользовался случаем, пока он спал? Неужели барьер клетки непроницаем и из Тени? Но потом он снова пытается вспомнить, на каком по счёту гимне «Песни» он остановился, следом, по цепочке ассоциаций, вспоминает о послушницах и часовне, натыкается взглядом на замершую в отдалении нацелившуюся на него демоницу-неудачницу, и снова вспоминает, как замысловато совокуплял сер Финтан магов, демонов и бороду Создателя, умудряясь куда-то посерёдке вписать пророчицу. Он обязан дождаться. – Благословенны те, кто встаёт Против зла и скверны и не отступает. Благословенны хранители мира, Защитники справедливости.