Заглянув в конец

— Отец, скажи мне, что будет в конце? —расплывчато спросил младший Ханттингтон. — Ты опять переродишься, сын мой. И продолжишь исполнять свой долг, — даже не оборачиваясь к гостю и не отвлекаясь от созерцания природы, ответил лесной дух. —У тебя много имен и тел, но душа одна, и именно она сражается со злом, за жизни людей. — Но, что же будет когда этому миру и людям не понадобиться моя защита, — интересуется разбойник, этот вопрос давно заставлял его светловолосую голову болеть. — Шервуд заберет тебя, — опять загадками заговорил тот. — Робин, почему тебя вдруг заинтересовало твоё будущее? — Хёрн и так знал ответ, но хотел услышать это от славной Шервудской легенды. — Возможно, мне нездоровиться, отец, такого со мной ещё не было, это что-то совсем другое. Мне хочется то плакать, то смеяться, то бегать по всему лесу и кричать, то спрятаться в пещере и пролежать так весь день, а когда думаю об предстоящих стычках с рыцарями, тогда дыхание спирает, и жарко становиться! — суетливо пересказывал юноша, потупив очи. Лесной охотник молчал, нахмурив брови. И, вдруг, поднял взгляд ввысь, где пролетал серый орёл, будто бы спрашивая, что-то у него. Роберт побледнел. — Не уж-то я, болен! — воскликнул он, — иль, наваждение какое? — Ты прав, Человек в капюшоне. Это болезнь, и имя ей — любовь. Нет, больше я не отвечу ни на один твой вопрос, — резко ответил мужчина с оленьими рогами, зная, о чем попросил сын. — Тогда, — сглотнув вязкую слюну парень, то о чем он попросит, может показаться верхом хамства, но попытаться стоит, — могу ли я взглянуть, что со мной будет, ТАМ… — Что же, подойди, — коротко приказал лесной дух, — я покажу. Но не успел мальчишка и шагу ступить, как в глазах замелькали картинки и вскоре, он стал неосязаемым облачком, перед которым происходили действия. Тихой поступью, босиком по траве, почти не касаясь земли, ступал молодец, прекрасней луны и ярче солнца. Одет он был в листву, сцепленную корнями, светлые, почти серебряные волосы, шлейфом тянулись за ним, длинные словно река, а на голове лежал венок из крупных листьев, он был уверен в себе и не боялся лесных обитателей, словно он возвращался домой, после долгой дороги. Глаза его спокойны и упрямы, сверкали на свету аметистовыми камнями, а линия губ была пряма, как натянутая тетива. С ужасом и восхищением Робин понял, что это он. Черты лица грубее и рост не тот, в этом человеке, вообще, всё не то, увидь его кто из компании, не узнал бы, но Роберт был уверен, будто именно так он выглядел всю свою жизнь, с самого рождения. За ним, словно за вожаком, шла стая разных лесных обитателей. Но стоило им преступить какую-то невидимую грань, как звериный облик начал таять туманом. Огромный матерый волк, со смоляной шерстью, который шел на пару шагов позади атамана и нес в пасти королевского оленя, ясно стал похож на Назира, и, перекинув оленя через плечо, пошел дальше, не сбавляя и не сбивая шаг. Долго гадать о том, кто прятался под обликом медведя, не довелось, Джон незатейливо чихнул, всполошив всех птиц в округе, и продолжил путь косолапой походкой. Некультурно хрюкнув напоследок, огромный кабан, которих Роберт, доселе, не видел в Шервудском лесу, застонал, и бухнулся на землю, перекрестившись и поблагодарив Господа за удачную охоту, Тук поднялся, и, придерживая себя за поясницу, поплелся за командиром. Мощный темно-серый конь, что пускал клубы пара из ноздрей, клацал зубами, и был увешен позвякивающими мешочками, напоследок вспорол копытом пухлую землю и тоже утратил свой звериный облик. — Святые яйца, так и свои потерять не долго, — некультурный лексикон Уилла стал отрадой для сердца молодого Ханттингтона. Ведь тишина, создавала впечатление, какой-то особой, интимной, атмосферы. Разбойник чувствовал себя злодеем, подглядывающим за молоденькими девицами. Роберт, недоуменно огляделся, где же Мач? Не ужель с ним, что-то случилось? Но, как оказалось, опасения его оказались напрасными, вскоре, на открытую лужайку выбежал лис, на фоне огромных и грозных зверей, что были здесь минуту назад, он казался неуместным и немного потерянным. Мелкие лапки очень быстро шевелились, а язычок был выставлен наружу, потому увлечённый догонялками зверёк не смог вовремя остановиться, и врезался в грубый ствол дерева, сразу превращаясь в растрёпанного рыжего парня с полными слёз глазами. Наверняка, он бы разревелся, если бы не тонкая, гладкая ручка, что легла ему на голову и мягко потрепала по волосам. Это было дивное существо с изящной фигурой и добрыми, чуткими глазами, её прекрасное тело было скрыто лишь двумя скудными лоскутками ткани и огненно-рыжими волосами, что доставали ей до пяток. Лесная нимфа, при более пристальном изучении оказалась Мэрион. В сердце молодого графа, что-то горестно заныло, а на душе стало, как никогда, паршиво. Лесная братия осталась на поляне, сбросив тяжкую ношу и усевшись возле потушенного костра, а Лесной Царь направился дальше и Робин вслед за ним. Хозяин Шервуда смотрел лишь вперед, но в глазах его не читалось ожидание или напряжение, наоборот, он точно знал, что он там увидит, а точнее кого. За густыми кущами шиповника, что так приветливо расступились перед Гудом, была ещё одна полянка, но в несколько раз темнее, из-за широкой листвы деревьев. Словно её обитателя не должен был никто видеть. На высоком троне из крепких корней сидел парень не виданной красы, и только спустя несколько минут любования, Робин понял, что это Гисборн. В кой-то веки лицо его играло здоровыми красками, крепкий сон и чистый воздух явно шли ему на пользу, от усталого и измученного злодея остались одни лишь воспоминания. Глаза спокойны словно гладь ночного озера, казалось, он даже не заметил вошедшего на лужайку Лесного царя, взгляд был устремлён, куда-то сквозь него. На привычно бледной, от недостатка солнца, коже был здоровый румянец, руки, привыкшие к мечу, но сейчас почему-то перевязанные белой тканью, расслабленно свисали вдоль тела, на которое была одета лишь белая камиза. Стан его, ровен, как осина, не хрупкий, но гибкий. Робин Гуд невольно сравнил его с куклой. Красивой куклой, желанной, но… сломанной… В теле его любимого рыцаря не искрилась жизнь, на губах не играла нахальная ухмылка, язык не сыпал колкостями, а глаза были мертвы, словно тот стал слепцом. Робин во все глаза уставился на то, как, сам же, подошёл к врагу, и нежно взяв его за руку, дернул вверх. Гай такое в жизни никому не простит, да и после неё, никому, кроме своего лесного повелителя, поэтому он лишь хлопает пушистыми ресницами, да приоткрывает пухлые губы, зная, что случиться дальше, и словно птица, оседает в руках Робина. — Я скучал, — Локсли прислушивается к своему голосу, что сейчас звучит так непривычно ровно, и больше напоминает шорох листьев. Лесной царь опаляет дыханием губы Гая, и проводит по ним языком, как бы спрашивая разрешения. — Я тоже, — так же тихо, но уверенно отвечает Гай, в голосе ни злости, ни радости, ничего, Ханттингтон невольно скривился, такие признание ни чем не лучше молчания. Позволяя Робину творить, что захочет, пленник прикрыл глаза, как только мягкие губы коснулись его рта. Сын Хёрна не спешил, нежно сминал алые губы, с каждым разом углубляя поцелуй, вылизывал рот рыцаря и, словно, выпивал из него воздух. Гисборну, явно, не было чем дышать, это было видно по выступившим, из-под ресниц, слезам, но отстраниться он не смел. Лесной царь резко разорвал поцелуй, и со злостью взглянул на руки рыцаря, которые до сих пор держал в своих. Белая ткань была влажной от кровавых пятен, а кое-где и вовсе разорвана. Поскольку пораниться здесь можно было лишь о густые кущи шиповника, сомнений в планах Гая не возникло. — Раз ты за мной скучал, так почем же опять пытался сбежать?! — голос властителя леса звучал страшнее грома. Дикий порыв ветра прошёлся волной по лесу, сгоняя щебечущих птиц и пугая мелких животных. Робин ужаснулся, неужели Он настолько обезумел от своей любви, что мог так извратить все нежные и трепетные чувства, что сейчас греют его сердце. Нет, желание защитить светловолосого помощника шерифа иногда доходило до безобразия, но такое… — Я всего лишь хотел увидеть солнце, — опустив взгляд в землю, ответил рыцарь, будто был не в праве этого желать. Как оказалось, такого права у него и не было. Одним резким движением Робин запустил свои пальцы в, слегка отросшую, но не менее мягкую, шевелюру Гая, и потянул, заставляя того смотреть в глаза. — В глаза. В глаза смотри, хочу видеть твои чувства, твои эмоции, хочу знать, что ты мой, только мой, — прошептал Гуд, грубым собственническим движением опрокинув рыцаря на трон, и коленом раздвинув его ноги. — Не смей даже думать о том, что бы сбежать. Иначе, я буду оставлять тебя здесь связанным! Голова и руки Гая снова обвисли мертвым грузом, и лишь иногда, когда Робин слишком сильно кусал или сжимал безвольное тело, в синих омутах проскальзывало, что-то воинственное, протестующее, но тут же затухало под пристальным взором зелени. Наблюдавший за этим бывший граф Ханттингтон, не веря своим ощущениям, дотронулся до щеки. Слёзы. Неужели, так всё закончиться? Неужели даже заполучив тело Гая, сердце тот спрячет на замок. Зачем нужна канарейка, если в золотой клетке она петь не станет?! Каким же глупым он стал, если не понимает того, что убивает и себя, и его. Ах, глупый страх, злая гордыня, не бывать этому! Не бывать! — Сын мой, — Робин открыл глаза, но Хёрн уже исчез, только эхо прокатилось по лужайке. — Благодарю, отец, — шепотом, но от того не менее вежливо произнёс разбойник. И только отъехав на достаточное растояние начал рассуждать о своих последующих действиях. — Думаю стоит начать со стихов, — вдохновлено начал разбойник, оклемавшись немного. — К примеру, что-то такое: Когда я вижу вас, сердце замирает. Огонь в груди пылает! — с выражением произнёс начинающий поет, как полагается, вознеся одну руку ввысь, а другую, положа себе на сердце. — А что, неплохо! — И цветы! Нужны цветы! — кричал Робин, с громким смехом, и ещё более громкими идеями, несясь навстречу рыцарским подвигам. А если быть точнее, то завоеванию определённого органа, одного не безызвестного рыцаря. — Мне вот только интересно, — задумчиво проговорил Хёрн, подпирая дерево, — эта всепоглощающая любовь к Гисборну, передаётся со званием сына Хёрна или это чувство закреплено в его душе? Лось, с извилистыми рогами, ткнулся мордой ему в бок, и фыркнул, будто понимая о чем говорит хозяин. — Вот и я не знаю, — поджал губы лесной дух.