Отраженный свет.

С Виктором они сталкиваются в коридоре. Вокруг – очень много людей, но Георгию кажется, что они на мгновение оказываются одни. Якова, на удивление, нет рядом, поэтому Георгий теряется и не успевает высокомерно вздернуть нос и гордо пройти мимо. - Это было отлично! – говорит ему Виктор и радушно обнимает. – Я видел, как ты плакал. Смущенный неожиданным признанием достижений от того, кому завидовал долгие годы, оставаясь в тени и не получая заветного допуска, всегда оказываясь вторым, Георгий плотно сжимает губы, чтобы не сказать лишнего. Он уже успел стереть этот свой жутковатый макияж, и теперь усталость в глазах сложно скрыть. А еще хочется подпрыгнуть от радости. Ну же, признай меня, кумир всех!... Виктор сорвался в Японию, Виктор объявил себя тренером этого странного паренька, который теперь выступает в старом костюме Виктора: Георгий помнит их всех, ведь каждый – его персональный провал! Виктор Никифоров – снова первый. Точнее, первый – его японец, Кацуки Юри. Желваки ходят под кожей, Георгий понимает, что надо что-то сказать, что на них смотрят. - Спасибо, - цедит он скупо. Виктор начинает сиять. - Я рад, что ты так хорошо откатал, - проникновенно шепчет Виктор и забирает его руки в свои, затянутые в перчатки, но все равно теплые. – Сияй и дальше, хорошо? «Я – воплощенное зло…» Какое, к черту, зло! Какое, к черту, - сияй… Он опять стоит и тает от того, что Виктор Никифоров обратил на него свое внимание. Отраженный свет, вот кто он такой. Десять лет подряд уже как. - Длинные волосы, изящная фигурка. Виктор Никифоров или Виктория Никифорова? Виктор чуть кривится. Это уже приелось, это уже скучно. Георгию семнадцать, он откровенно и уверенно ставит «настоящую мужскую программу» и не упускает случая поддеть «звезду». - Ты, случаем, не из-за того проиграл, что половина проката – женские заимствования? Что-то новое. Виктор открывает глаза, вздыхает, касаясь кончиком языка верхней губы, и доброжелательно наклоняет голову набок. Георгий никогда не спорит с Яковом, Георгия вечно ставят ему в пример. Георгий ему завидует. Полгода назад это было непонятно и обидно. Сейчас Виктору немного смешно. Он закрывает глаза снова и чуть прогибается, опираясь на бортик. Неудачное приземление, но так бок болит немного меньше. - Ты как будто себя предлагаешь! – шипит соперник, конкурент и коллега. Они в одной команде. Считается, что они должны… «дружить». Под искрящимся льдом так много грязи. Виктор выгибает губы в улыбке. - Смотреть противно, - выплевывает Георгий. – Под кого же ты ложишься, со своими… номерами?! Виктор тянется за перчатками, которые лежат рядом с ним на бортике, и надевает их, не отрывая глаз. - И сказать-то нечего, да, Витенька? Виктор открывает глаза и выпрямляется. За спиной Георгия стоит Яков и хмурится. Разборок в команде тренер не терпел никогда. Но их не избежать, если хотя бы один ревнует так, словно живет этой страстью. Виктор делает шаг вперед и укладывает указательный палец на губы едва не севшему на пол от такой наглости Георгию. - Ты знаешь, Виктор Никифоров – очень плохой мальчик, - задушевно и почти нежно сообщает он. Давит на губы. Почти силой всовывает затянутые в черную кожу пальцы левой руки в рот окончательно шокированному подростку. – А плохие мальчики любят делать больно. Тем, кто хочет их обидеть… - подушечки пальцев ласкают чужой язык. Перчатки потом можно и выкинуть. – Но мы же никогда не поссоримся? – солнечно и искристо смеется Виктор и резво выдергивает руку изо рта кашляющего соперника. - Ну ты и… - давится Георгий оскорблением. Резко отворачивается, едва не сталкивается с Яковом, вежливо извиняется и торопится уйти прочь. Виктор задумчиво отирает руку о край свитера. И смотрит на тренера. Искренне, невинно. Считается, что если они – в одной команде, то они должны… "дружить". Да вот только под искрящейся поверхностью льда – слишком много грязи. Георгий завидует. Он беспрекословно выполняет все указания тренера, он занимается до обморока, его ставят в пример… и все равно каждый раз первым становится Никифоров. Искрящийся, улыбчивый, похожий одновременно на юношу, на девушку, на инкуба и ангела. В пятнадцать он еще верит, что сможет обойти этого безусловного кумира, если приложит максимум усилий. В семнадцать он начинает ненавидеть. С каждым днем все сильнее. Обстановка все сильнее накаляется. Пока, наконец, не полыхает коротким, но бесконечно отвратительным конфликтом. - Я не допущу ссор в команде! – кричит на них Яков. На них обоих. На Георгия – впервые за всё то время, пока он занимается здесь. Георгию кажется, что в глазах тренера он отвратительнее андрогинного неслуха Виктора. Остается смириться и склонить голову. Вечером он дожидается Виктора и идет вместе с ним к автобусной остановке. А Никифоров неожиданно останавливается. - Ну что, в правую подворотню или в левую? – легко интересуется он. Георгий даже не понимает, о чем речь. - Нам, вообще-то, прямо, - ворчит он неохотно. Виктор смеется. - Драться, спрашиваю, где будем? В левой подворотне или в правой? - Зачем драться? - О, так ты меня не за этим ждал… - огорошено трет щеку Виктор. – А зачем? - Мы все-таки в одной команде, - повторяет Георгий слова тренера. Как бы не было противно и отвратительно! - Мы же должны… дружить. - Обалдеть, как ты его слушаешься! – моргает чемпион. Стоять дальше – попросту глупо. Приходится идти. Вместе. Автобус они ждут долго. Так долго, что общительный Виктор не выдерживает и садится рядом на лавку. - А чего ты вообще на меня накинулся? – интересуется он. - Ненавижу тебя, - признается Георгий, кривясь. – Солнце российского фигурного катания. - А почему ненавидишь? – продолжает Виктор. Смазать бы эту улыбку, стереть, истолочь, вышвырнуть… Но Яков сказал – не сметь ссориться. Георгий отмалчивается. Но разве Виктор просто так умолкнет? - Должна ж быть причина… - Всех затмил! – не выдерживает брюнет. Злится, сжимает кулаки. – Вкладываюсь, как проклятый! Сутками! А потом являешься ты и за неделю отбираешь всё! - Но у тебя тоже очень неплохие успехи. - Неплохие! – взрывается Георгий, вскакивает с лавки. Еще чуть-чуть – и он готов отшвырнуть сумку, броситься на конкурента с кулаками. – Только неплохие, всего лишь неплохие! Но пока нет тебя – они великолепные! А потом являешься ты!... Лучший, всегда лучший, сколько бы не пропустил и что бы не делал!... Солнце!... - Если я – солнце, то ты – отраженный свет? Георгий замирает. На вдохе, на невырвавшемся крике. Получается, он… - Повтори? – просит он. Виктор смеется очень открыто и приглашающе. - О, все же будем драться? Ты – мой отраженный свет. - Не будем, - мотает головой Георгий и потерянно садится на лавку. Виктор обеспокоенно заглядывает ему в лицо. - Тебе нехорошо? От Никифорова отмахиваются. - А что случилось? - Таро. - Что – Таро? – откровенно недоумевает Виктор. Георгий вздыхает. Ему всегда нравилась эта... своеобразная мистика. Алхимия, ритуалы. И карты Таро. Но скрывал он свои увлечения тщательно. Чтобы ни одна живая душа!... - Девятнадцатый аркан, Солнце, - поясняет он неохотно. – Время для исследования творческого потенциала. Безоблачные, теплые отношения с окружающими. Работа, которая доставляет радость, и которую выполняют с энтузиазмом и успехом. Это ты… - Ага, один в один я, - радостно соглашается Виктор. Подпирает кулаками подбородок и с удовольствием жмурится. Все это для него – игра. А для соперника – жутковатое открытие. – А ты? - Восемнадцатый аркан, Отраженный свет, - довольно послушно откликается тот. - Неудача из-за боязни что-либо изменить в своей жизни. Скованность в какой-то ситуации, отсутствие результатов при огромных затратах сил. Одиночество. - Один в один ты, - еще более охотно соглашается Никифоров. – Ну и что нам теперь после всей этой мистики? Автобуса-то все равно нет… Георгий кривится. Да тут и пророком быть не надо, чтобы было очевидно – его не поймут и не постараются понять. - А ничего, - зло и обиженно ворчит он. Переводит дыхание на три секунды и укладывает резко разболевшуюся голову на плечо ненавистно улыбчивому сопернику. – Дай погреться в отраженном свете, что ли… - Ага, грейся, - соглашается Виктор. Переодеваться, собираться, куда-то выходить Георгий медлит. Медлит-медлит-медлит, пока, наконец, Якову не надоедает его ждать, и он, проворчав что-то немного недовольное (после того случая десять лет назад он больше ни разу не кричал на самого послушного воспитанника), уходит. Фигурист выходит через пять минут, останавливается, заприметив знакомую платиновую головушку и дурную, но обаятельную улыбку. - Ага, дождался тебя! – сияет Виктор. Георгию становится тошно. Смазать бы эту улыбку, стереть, истолочь, вышвырнуть… - А зачем, Виктор? - Сказать тебе забыл… - тоном профессионального заговорщика сообщает Никифоров причину и крепко обнимает поверх рук. Не то чтобы это неприятно… Виктор вечно со всеми тискается. Приходится вздохнуть и терпеть. - Что сказать? Осточертел. - Ты меня заколдовал. Это совсем неожиданно. В то, что Виктор проникся и понял то, что было совсем не ему предназначено, Георгий не поверил. Но было очень лестно. - И что? Ты пришел умолять снять заклятие? - Не-а, меня Юри расколдует, - беспечно смеется Виктор над ухом. Ох, как хочется ему врезать. – В отраженном свете – ты согрелся, наконец? Дальше сам, верно? Врезать хочется, а сил злиться – нет. Георгий вздыхает снова и на мгновение прижимается щекой к платиновой макушке. - Ненавижу тебя. - Ага, - соглашается Виктор, разжимает руки и удаляется, помахав напоследок. Между прочим, восемнадцатый аркан Таро – это аркан смерти материи и возрождения ее в новом качестве, на новом, более высоком уровне. Но откуда это успел узнать Виктор?...