О сексе и любви

      Год назад умер мой брат. Говорят, что я, возможно, слишком сильно из-за этого переживал, что начал пить больше, чем обычно, и алкоголь выбирать стал придирчивее, словно бы это я виноват в его смерти. Конечно, этого я не имел права отрицать: все из нас так или иначе виноваты в смерти кого-то чужого, кого-то нам неизвестного. И, не считая брата, я стал ключевым в пятнадцати цепочках, каждая из которых закончилась смертью какого-то человека. Возможно, я должен был бы чувствовать вину, или страх, потому что на этот раз стал не просто ключевым в цепочке, а самой цепочкой, но я не ощущал ничего по этому поводу и по отношению к покойному брату — тоже.       Его звали Артур и ему было пятнадцать. Моего брата зовут Артур и ему шестнадцать. Так звучит лучше.       Он живёт на втором этаже нашего с ним дома. Наверное, мне стоило бы занять место где-то рядом, или вообще съехать, потому что каждую ночь слышать, как он дрочит под песни Sex Pistols — означает не высыпаться, не спать всю ночь и приходить на работу раньше обычного, но спустя месяц я уже перестал это замечать, а спустя два года относился к этому, как к своеобразной колыбельной. Я не могу винить его за то, что у него встаёт от мыслей, как кобель ебет тело мёртвой Леди Ди, но меня всегда пугало то, как понимает Артур слова «прекрасное» и «возбуждающее». И, наверное, он был бисексуалом, потому что его возбуждал я? Или мой член? Или мой прекрасный баритон? Что-то такое, в смысле, по определению мужское. Его заводят вагины, и хуи, я не могу его винить за это, но когда ему было тринадцать я узнал, что он болен СПИДом, и, кажется, тогда начал пить.       Да, Артур был проблемным подростком. Он учился в школе для математиков, но его больше привлекало чтение и рисование, а ещё музыка, судя по всем его плакатам в комнате. И ища в его спальне наркотики, я нашёл кучу медиаторов и книг о дрессуре собак, и это были даже не порно-журналы с итальянцем-красавчиком на обложке, хотя меня всегда больше привлекали испанцы.       У Артура есть друг-испанец. Он моего возраста и, кажется, Артур именно от него заразился СПИДом. И я не могу винить ни его, ни испанца за это в частности потому, что за секс с таким стереотипным мачо я готов поставить на карту своё хуевое здоровье. Я имею в виду: вы никогда не хотели трахнуть испанца? Испанца, который тоже был на похоронах моего брата. Он не был опечален, и я тоже, скорее пришёл сюда лишь потому, что Артур имел на редкость милую мордашку без прыщей размером с вулкан и умение отсасывать с утра после вписки. Так что это лишь уважение или… фор-маль-нос-ти? Но мне было приятно трахнуть испанца на надгробие Артура, «прекрасный брат, примерный сын, лучший ученик и бла-бла-бла».       Предсмертное представление, испанец — прекрасный, но тихий любовник. Впрочем, тишина в том месте не мешала, и от этого секс был все более скомканный и… никакой. Я быстро достиг оргазма. Но не почувствовал того фейверка, не увидел тех фар, не услышал пение ангелов под арфу. Я не умер, не возродился. Это было сухое порево и Артур наверняка недоволен, наверняка он не этого ожидал, впрочем, гробовщик наверняка поспешит с ним оторваться: ещё бы, только слепой не заметил бы этих косых взглядов то на Артура, то на меня. Он словно просил разрешения, и я ему это разрешение дал широким зевком: Арчи любил секс и любил секс с американцами. Любил тройной, наверное, наверное тройной будет, потому что раздражённый взгляд гробовщицкого супруга я тоже заметил. Это было похоже на игру и, видимо, инструкцию к ней раздали лишь мне из всех присутствующих. Его одноклассник. Его учитель географии. Его четверо братьев, из которых пришли только двое. Гробовщик, его пассия, и пес Арчи. Пёс горевал особенно. Скулил, ныл, опустив голову. Я мог его усыпить. Мог выбросить. Но я любил Артура — по-своему — и решил оставить Чарльза.

***

за неделю до смерти       Выглянув в окно, я увидел проезжающий чёрный автомобиль немецкого производства. Он ехал удивительно медленно, хотя дорога была пуста. Вообще, дорога в этом месте почти всегда пуста, за редким исключением здесь можно увидеть три машины за день: мы живём около леса во многих милях от Лондона, можно сказать: в самом лесу, поскольку уже в паре метров от дома начинаются густые и высокие деревья, в то время как напротив, через дорогу: пустое поле, полное сухой травы, веток и мусора. А увидев машину, которая почти сразу остановилась около нашего дома, меня сразу посетили нехорошие мысли: за тонированными стеклами машины мог скрываться убийца, террорист, или вор, или шпион, и сразу от этого исходил второй вопрос: что Артур успел натворить? Он не был примерным мальчиком. Точнее, не был им в действительности, но учителя привыкли видеть чистую школьную форму, дневник, полный хорошие оценок, и натянутую улыбку девочки, которая уже готова нализывать ради хороших баллов на экзаменах.       Какого было моё удивление, когда Арчи вышел из немецкой машины? Никакого. Наверное, меня больше удивил бы счастливый Артур, чем это, так что я поспешил задернуть шторки окон и отойти подальше — к холодной стене напротив. Я так и стоял, ждал и слушал тишину, пока ключи в двери не повернулись и домой с громкой отдышкой не зашёл Артур. Потом же я включил свет в гостиной и вышел в прихожую. Щеки Артура были красными, как и губы, как и шея, как и нос, но нос, скорее, от холода. Он не был растрепанным и от него не воняло другим человеком. Выглядел почти так же, как и всегда. И я тоже: Арчи подошёл ко мне, поцеловал в губы (коротко и сухо, исполняя нашу неизменную традицию), и, бросив обувь к стене, побежал на второй этаж. К себе в комнату.       Я не успел позвать его на ужин, хотя ничего толком и не готовил. Хотя, вероятно, Арчи не голоден. Маленький щенок с огромным запасом энергии, я даже и не заметил того, как он медленно превращался в собачку средненькой длинны. Наверное, потому что я был слишком занят на работе и на учёбе. С другой стороны: Артур никогда не нуждался в моём внимании. Я не должен чувствовать вину и я её не чувствую. Это, скорее, похоже на… заботу? Нечто отцовское.       Мой тяжёлый вздох разнесся по прихожей. Я закрыл дверь на замок, с шорохом отставил ботинки Артура к своим, чтобы не путались под ногами. Веяло ностальгией, и пахло корицей. Я мог увидеть маленького Арчи закрыв глаза, даже не напрягаясь. Мой психолог сказал, что это из-за того, что я скучаю. Возможно, я и правда скучал. По тому невинному и хорошенькому мальчику, которого звали детским «Арчи», а не серьёзно-пугающим «Артур». Но, в конце концов, реальности не изменить: я могу сколько угодно жалеть о том, что мало проводил времени с братом, могу сколько угодно унижать самого себя, но зачем? Мне остаётся только перевернуть песочные часы на заставленном книгами комоде в гостиной и посмотреть в зеркало. Я слишком рано начал горбиться и слишком рано моё лицо начало грустнеть. Провести рукой по моим волосам и снова убедиться, что я слишком рано вырос: это отдает одинокой романтикой. Почему я не чувствую этого по отношению к Артуру? Возможно, потому, что взрослые слишком часто обесценивают проблемы подростков.       Я захотел подняться к Артуру и, постучав в дверь, пригласить провести время вместе. Но это мне почти сразу показалось абсурдным, глупым. Лишним. Таким ненужным, потому что это действительно не нужно. Я Арчи уже не нужен, и Артур мне — тоже.