ты скучал, Скарлет?

      Погода неумолимо портится. Дождя нет, нет аномально сильного ветра. Есть вязкая, душная тишина. Улицы наполняются людьми только к вечеру. Люди как будто бы сонные, молчаливые плавают по тротуарам, словно рыбы в самом поганом водоеме. Все вокруг такое мертвое, такое недышащее, тошное, что сводит крепко сжатые челюсти. Все вокруг слишком мертвое, чтобы вообще казаться настоящим.       Барри смотрит в небо и видит не облака. Барри видит непомерно огромную зияющую пустоту, сжирающую людей. В нее летит все: машины, стекла, оторванные крыши, кричащие люди, душа Аллена. Он будто бы каменеет, позволяя сингулярности пожирать себя без какого-нибудь сопротивления. Барри стоит так очень долго, пока кто-нибудь — чаще всего Циско — не толкает его в плечо со словами: «Эй, Барр, ты чего?» «Что, Флэш? Неужто все так запредельно скверно?»       Барри вздрагивает резко и выдыхает сильно. Молчит и боится пошевелиться — послышалось или нет? Послышалось. Очередные игры его воспаленного воображения. Никто не мог сказать ему это в пустой СтарЛабс. Он не мог сказать ему этого.       Поэтому Аллен заставляет себя передвигать ноги, включать ноутбук, читать сводки. Ни слова не понимает. Он не понимает ни слова и бесится, плавясь в собственной внутренней желчи. Вокруг погибло столько людей, Флэш, а ты думаешь только об одном. Неправильно, Флэш, ох как неправильно. «— Уезжаешь? — Да, детка. — Насовсем? — На время. Я никогда надолго не покидаю Централ-Сити».       Аллен скрипит зубами от обиды. Внутри что-то — в очередной, уже неизвестно какой по счету раз — обрывается и ломается, лопается, как мыльный пузырь. У Аллена разъедает легкие, дышать невозможно. Он плачет? Нет, он не плачет. Флэш не плачет никогда, даже не скорбит. Он только бегает от себя, от проблем, от мета-людей. Или за ними. Не удается догнать только себя, понять себя, разложить по полочкам и запомнить собственный порядок. «— Переживаешь, что они уехали, Барри? — Что? О ком ты, Циско? — Снарты. Уехали вчера из Централ-Сити. — Хм, а при чем тут я? — Лиза сказала… — О. Значит, ты все-таки с ней? — А ты все-таки с… — Нет».       Барри перечитывает сводку, запоминая фамилии и лица. Чтобы забыть кого-то, нужно вытеснить его из головы. Работой, например. Или новой подружкой. Но что делать, когда он — твоя работа? Циско кружится вокруг Лизы, не позволяя ей пасть духом, или — упаси Господи — заплакать. Он почему-то не думает, что заплачет сейчас не его подружка, а Флэш. — Побуду преступником. Разве это сложно? — он не заботится о своей безопасности. Он только боится, что сойдет с ума. — Ну, вообще-то, — Лиза усмехается так, будто все знает. Знает, что сложность не во внедрении и образе ублюдка, а в наличии ее братца. Циско предусмотрительно призывает ее молчать. Да, Барри безумно благодарен.       Ему поразительно комфортно в раздолбайской кожанке и потертых джинсах. Обычно он выглядит чуть опрятнее, в выражениях он обычно чуть аккуратнее. Но не здесь и не сейчас. Аллен улыбается так, что мышцы лица противно ноют. Льюис Снарт верит. Он даже доволен сыном и парочкой умных слов Аллена. План так легко удался?       Не удался. Потому, что старший Снарт стреляет, Барри падает. Он жив, все вроде бы нормально. Все отлично, кроме «Прости меня, Барри». Аллен слышит это. Он, черт побери, слышит. Он, черт побери, умирает прямо сейчас с пулей, зажатой в пальцах.       Флэш все-таки поднимается и бежит. Вот он уже в костюме, и маска скрывает лицо. Аллен тянет время, чтобы Циско, наконец, выстрелил уже из своей этой супер-пушки. — Лиза в безопасности.       Он впервые смотрит Снарту в глаза. Видит там что-то непозволительное для самого себя. И еще Барри нисколько не осуждает поступок Холода. Он, может быть, сам не выстрелил. Может быть, он простил бы и… Голос Циско в наушнике приземляет Флэша, заставляя моргать и качать воздух легкими. Кажется, Снарт от него чего-то ждет. Что же, Аллену нечего сказать. Между ними только пара ночей, ужин и почти год тишины. Лену плевать, думает Барри. Барри в этом уверен. Барри никому никогда не скажет, что этот год для него — ад. Что этот год он не жил — существовал. Что весь этот год он ждал хотя бы смс. Хотя бы одно чертово сообщение. — Нам нужно поговорить? — Не нужно.       Аллен уверен, так будет лучше для всех. Для всех, кроме него самого, конечно. Аллену больно признавать, что он зависим от чего-то. Кого-то. От Холода. Начинает болеть голова, время жмет — им нужно убираться, а не разговаривать. Флэш уносит их в соседний квартал. — Мы все-таки поговорим, — Снарт почему-то настаивает. Аллен сдается, кивая. — Адрес тот же. Жду тебя.       Капитан уходит, а у Барри тормозит сердце. Всего на несколько секунд, но все равно слишком ощутимо. Он заранее знает, что придет. Барри уверен, что Циско не мог слышать этого, но… К черту, он ни в чем не уверен.

***

      Аллен за несколько секунд преодолевает расстояние между СтарЛабс и нужной авеню. Теперь нужно подняться на девятый этаж и… Он не знает, что будет дальше. Барри почему-то не бежит — идет, пролет за пролетом, не сбивая дыхания. Будто бы оттягивает неизбежный момент. Ему так занебесно тоскливо сейчас там, где-то под ребрами. Там, под ребрами, сейчас скребется весь этот год, и каждая его минута выцарапывает лишь одно имя. Барри сжимает зубы и толкает дверь — знает, что здесь всегда открыто. — Пришел, — Снарт непозволительно уютный без кучи оружия. Барри кивает, мол, сам звал, поговорить хотел. Между ними два шага, пара ночей и пропасти. Пропасти из формальностей, из моральных устоев, из правил, из времени. Флэшу не сократить морали и формальностей до минимума сейчас, а вот два шага — вполне. Один делает Лен. Делает первый шаг, ожидая того же от Аллена. — Если ты думаешь, что после того, как ты уехал, ничего не изменилось, то… — ему не дают закончить. Леонарду приходится делать и второй шаг самому. Леонарду приходится первому целовать Барри. Как-то неправильно, как-то слишком нерешительно, как-то слишком. Или, может быть, Барри просто отвык от его поцелуев. Отвык от грубоватых пальцев, сжимающих волосы на загривке. Аллен не знает, когда начал ему отвечать.       Руки Лена, кажется, где-то под его измятой клетчатой рубашкой, мягко царапают напряженную спину. Барри выгибает шею, ловя горячие поцелуи криона, дышит надорвано, считает до пятнадцати и обратно. Он как-то нервно срывает с Лени майку. Действительно рвет ее на нем, вызывая довольную усмешку Холода. Ему смешно? Ненадолго. Аллен не видит — знает, куда идти. Снарт падает на кровать, не стирая довольной усмешки с лица. У него восхитительные глаза, подернутые морозным инеем радужки, и расширенные зрачки. Он весь такой восхитительно холодный. Кто бы мог подумать, что огненному Флэшу по душе ледяной преступник? — Ты скучал? — Заткнись.       Крион не может не смеяться. Очень тихо, одними глазами, но этот паршивец буквально издевается над переломанным внутри и горящим снаружи Флэшем. Барри хочется заткнуть Снарта силой. Такой силой, которая бы абсолютно точно удивила его. Силой, которая бы заставила Лена кричать. Аллен сводит его руки над головой и цепляет пальцами валяющийся на полу шарф. Кажется, он принадлежит ему… или принадлежал? К черту, это ведь так неважно. Все к черту, когда в глазах у Ленни такой восхитительный огонь любопытства и желания. Аллен не признается даже себе, что у него до сих пор дико рвет крышу от того, что его хочет Капитан Холод. Барри достаточно туго стягивает запястья Снарта и привязывает концы шарфа к спинке кровати. — Издеваться вздумал? — промежду прочим интересуется Леонард, жадно проглатывая любую манипуляцию Аллена. Тот только неопределенно ведет плечом, мол, не знаю, посмотрим, как пойдет.       Барри целует Лена так мокро и глубоко, забирая весь воздух. Его мелко вибрирующие пальцы рисуют на ребрах параллельные кривые, вырывая у криона загнанные выдохи. Аллен слышит биение чужого сердца, чувствует его в своих висках. Собственное бьется куда быстрее, заполошно гоняя кровь по венам. К чему это теперь? К чему такая скорость тогда, когда Барри готов застыть на целую вечность? Он кусает светлую кожу, оставляя темнеющие следы-полумесяцы, глохнет от шершавого дыхания Снарта, тонет в его тепле и запахе.       Все не так, думает Барри. Это Снарт сейчас должен сходить с ума, а не Барри, но… Кажется, они оба свихнулись. Это все фактически ненормально. Ненормально ведь, правда? Аллен давно научился слать к черту нормы. Ну, если быть предельно точным, то его научил Лени. Научил закрывать глаза и носиться по улицам, принося хаос в газетные киоски и цветочные ларьки, научил волшебному чувству свободного падения: ты летишь с многоэтажки и только этажу к третьему начинаешь бежать. Какой бред, честное слово. Крион самовольно распоряжался эмоциями Аллена, даже находясь в рецессивной позиции. — Скарлет, ты хоть сколько-нибудь скучал? — Я же просил заткнуться? — Мы собирались разговаривать вообще-то. — А может, как-нибудь в другой раз?       Барри привычно — почти как и год назад — избавляет их от одежды со скоростью звука. Потому что так проще, а сил ждать, терпеть все меньше. У них обоих. В этом Аллен стопроцентно уверен. Он уверен, потому что «хватит церемониться, я тебе не девственница со школьной вечеринки» звучит непростительно натурально, знакомо, избито, но слишком необходимо. Лени дергается и уже проклинает причуды Аллена и его шарф. Ведь хочется прижать его к себе, оставляя синяки-царапины-отметины всюду, где только представится возможность. В случае Снарта — везде. Пусть на жалкие часы, ведь регенерация Барри сотрет все подчистую, оставляя только обрывки памяти. О выдохах и о дрожащем голосе. О сжимающих плечи пальцах, о томном «еще» и скромном «пожалуйста».       Шарф поддается легко, не смея препятствовать. Но Аллен уверен, что дело сделано: Лен не целует — кусает, царапается и слишком сладко стонет. Им хорошо, пусть и на один раз, думает Барри. Барри вообще слишком много думает. Думать тогда, когда Леонард Снарт бьется под тобой в экстазе, в принципе, иррационально. — Так что насчет разговора, Скарлет?       Барри молчит, дышит, изучает знакомые неровности потолка. Ему, по правде говоря, сказать-то и нечего. Он хотел и, удивительно, получил желаемое. Пусть и в такой извращенной мере.  — А что ты хочешь услышать? Что я скучал? Ну да, с моей работой найти подружку сложно. Было удобно, когда моя работа была моей подружкой. — Удобно? Всего лишь удобно, Барри? Лжец из тебя — как из меня праведник. — Спорить не стану.       Они оба и так все знают. Знают или чувствуют, что покидать Централ-Сити Лен не станет. По крайней мере, пока. Знают, что завтра выпьют кофе где-нибудь, где никто не увидит, где не нужно улыбаться натянуто и здороваться едва ли ни с каждым знакомым прохожим. Все будет завтра, попозже, на неделе, но обязательно будет. — Я остаюсь в городе. — Да ладно? — И забираю твой шарф. Он отлично подойдет к моей парке, а таскаться с крио-пушкой, знаешь ли, холодно. — Носи на здоровье.       Аллен засыпает сам или его заставляет Снарт. Ему замечательно и не больно. Во сне небо живое и синее, облака белоснежные и веет прохладный ветер. Во сне люди: живые и мертвые, но счастливые, настоящие. Барри спит, и ему тепло.