О мудаках, бумажном самолётике и трупах

      Пожалуй, всё началось с Сакурая.       Потому что: «Извини, Аомине… у тебя шапка криво надета».       И Сакурай тянулся ладонями к его голове и поправлял шапку.       Потому что: «Аомине, прости… куртку нужно застегнуть. Холодно».       И Сакурай застёгивал долбаную молнию.       Потому что: «Прости, пожалуйста… Прости. Кажется, ты уронил немножко соевого соуса на кофту. Давай вытру».       Может быть, всё началось с заботы Сакурая. Или его извинений. Или с его нежного голоса, который будто отдавал приказы. Так казалось Аомине.       Или, быть может, всё началось с Аомине.       С его молчания, хмурых бровей и внезапно вспыхнувшего недовольства.       Потому что: «Рё, прекрати, что ты как мамочка, достал».       И Сакурай прекратил. Промолчал, сжал губы в тонкую полоску, а в глазах, в этих карих тёплых глазах, заплескалась сильная обида. Он в спешке собрался и вышел из дома Аомине.       Впрочем, им обоим стоило признать, что всё началось тогда, когда они оказались на той стадии непонимания друг друга, что всё могло бы кончиться разрывом отношений. * * *       Это случилось на уроке истории. Сакурай старательно слушал учителя, писал конспект в тетради, максимально концентрировался на уроке.       Аомине же пинал балду: мизинцем ковырялся в ухе, смотрел куда угодно, но только не на доску, тыкал Сакурая карандашом в спину.       Он мог бы просто подойти к Сакураю сегодня утром перед уроком, скрипя зубы пробурчать что-то отдалённо похожее на извинение и схватить его волосы в кулак (потрепать по голове как это умеет только Аомине). И всё было бы прекрасно.       Но Сакурай игнорировал его звонки и смс-сообщения, не отвечал в личных сообщениях в интернете, видимо, даже, поехал на другом автобусе в школу, чтобы не встретиться с Аомине.       Сакурай игнорировал тычки в спину, не поворачивался к Аомине, ёжился, максимально пытался отсесть от Аомине, но у него не выходило: рёбра упирались в край парты.       Аомине ещё с минуту-другую потыкал его карандашом, а затем в голову пришла идея — шантаж забытым Сакураем скетчбуком накануне произошедшего.       Аомине помнил, как он с Сакураем бегал по всем канцелярским магазинам, как Сакурай придирчиво осматривал бумагу на наличие шероховатости, как Рё не захотел покупать скетчбук лишь из-за того, что листы были склеены друг с другом, а не сшиты нитями между собой. Твёрдая обложка обязательна. Гладкие листы обязательны, потому что маленькие детальки не будут размазываться в отличие от бумаги с шероховатой поверхностью. Нет, эти листы белые, мне нужна слоновая кость. Эта твёрдая обложка слишком мягкая. Формат скечбука А4, мне нужен формат А5. Почему так дорого? Мне не нравится цвет этой обложки. Видит Бог, как Аомине страдал, это было даже хуже, чем ходить с Момои по магазинам и выбирать одежду. Аомине решил, что именно сейчас он вымолит прощение Сакурая шантажом.       Аомине достал из школьной сумки скетчбук, раскрыл его и вырвал кусочек листа. Он скомкал бумажку в шарик и кинул в макушку Сакурая. Это точно должно помочь обратить внимание Рё на себя. Бумажка отлетела обратно на парту к Аомине, Сакурай не среагировал. Потом Аомине запульнул в Сакурая еще несколько скомканных шариков, а потом до Дайки дошло, как Сакурай поймёт, что эти бумажки вырваны из скетчбука, если ни одна из бумажек не долетает до его парты, а упирается в макушку и отлетает обратно?       Аомине скомкал очередную бумажку, бросил её чуть поодаль от головы Сакурая, но его постигла неудача: бумажка перелетела парту Рё и упала на пол. Сакурай же тем временем был невозмутим: спокойно конспектировал то, что говорил учитель.       Аомине сделал ещё пару бумажных шариков и пытался кинуть так, чтобы бумажка приземлилась на парту Сакурая.       «Ну я же баскетболист!» — так думал Аомине до того, как все бумажки не перелетели парту Сакурая.       Он что-то угрюмо проворчал, ещё пару раз карандашом потыкал Сакурая. А затем в его голове появилась идея — бумажный самолётик.       Аомине вырвал лист из скетчбука и запоздало заметил, что на листе был какой-то невзрачный набросок. Он покрутил лист в руках и начал делать самолёт. В процессе он начал задумываться о том, чтобы что-то написать Сакураю. Не особо заморачиваясь над текстом, он написал следующее: «Я больше так не буду. Хватит дуться».       Он дождался того момента, когда учитель отвернётся к доске, и затем легонько пустил бумажный самолётик к Сакураю. Самолётик бы перелетел Сакурая, если бы тот быстро не среагировал и не поймал бы его. Аомине усмехнулся, заликовав, ну наконец-то Сакурай среагировал на его действия. Аомине увидел, как он напрягся, разворачивая самолётик. Точно узнал свой набросок и то, что этот лист вырван из того самого скетчбука, который они вместе искали по всему городу. Сакурай хороший, это Аомине знал точно, Сакурай его простит, и они снова будут нежиться в объятиях друг друга.       Когда урок закончился, Рё повернулся к Аомине с лицом, которое можно было бы охарактеризовать как некое смятение из чувств. По крайней мере, Аомине списал это на задумчивость и неловкость. Сакурай жевал губы, нервно держал раскрытый самолётик в руках и как-то странно поглядывал на Аомине.       — Я… — произнёс Сакурай, и Аомине навострил уши. — Я собирался сегодня съездить в анатомический театр…       — Давай схожу с тобой, — перебил его Аомине.       Потому что почему бы и нет, как знак примирения вполне сойдёт, подумал Аомине.       Сакурай слегка замешкался, поглядывал на Аомине из-под свисающей чёлки.       — Ты… ты уверен, что хочешь туда?       — Конечно!       Аомине готов сходить куда угодно вместе с Сакураем, хоть в театр, хоть на скучную выставку картин, хоть на открытие скульптурной выставки, хоть пройтись ещё раз с ним по всему городу в поисках скетчбука. Если, конечно, Сакурай не будет больше обижаться, и всё встанет на свои места. И, конечно же, если Сакурай после этого не будет грустным, как вчера, если в глазах Сакурая не будет обиды и вот-вот выкатывающихся слёз.       Сакурай еще какое-то время поглядывал на Аомине, теребил в ладонях бумажный самолётик, о чём-то думал. А потом произнёс:       — Мне понадобится мой скетчбук.       Аомине прищурился, а затем расплылся в ухмылке:       — Чтобы ты вдруг не сбежал от меня, отдам на месте.       Сакурай закусил губу, посмотрел куда-то в сторону, а потом лёгкая улыбка появилась на его лице.       — Хорошо. * * *       Аомине особо не задумывался, какая постановка будет в театре. На единственном спектакле, на котором он был вместе с Сакураем, Аомине профессионально заснул где-то на первых пяти минутах. Он так и проспал первую часть спектакля, пока Сакурай его не разбудил на перерыве. Аомине тогда спросил ещё что-то про то, есть ли здесь попкорн, и когда Сакурай сказал, что в театрах не продают попкорна, то на второй части спектакля он так же бессовестно спал.       Впрочем, Аомине не особо интересовался театрами и спектаклями, поэтому не расспрашивал Сакурая о том, на какую постановку они пойдут, какой будет жанр и всё такое.       Но когда сегодня он оказался на крыльце театра, то увидел вывеску с изображением странного человека во весь рост, с которого будто кожу содрали. На вывеске он прочел «Анатомический театр — театр не для слабонервных». И тогда он подумал, что они идут на какой-то ужастик. Аомине заинтересовался, может быть этот поход в театр не будет таким уж скучным, как в прошлый раз, потому что ужастики Аомине любил.       Сакурай семенил где-то впереди, неловко перебирая ногами и поглядывая на Аомине, затем он вошёл внутрь.       Они купили билеты.       Аомине был в предвкушении спектакля, шёл четко туда, куда ступал Сакурай. И тут они вошли в первый зал.       Аомине заподозрил что-то неладное тогда, когда увидел кучу баночек, наполненных желтоватой жидкостью, и когда увидел то, что находилось внутри них. Это были человеческие внутренности.       — Аомине… можно мне мой скетчбук?       — А, да… конечно.       Аомине полез в школьную сумку и вытащил скетчбук. Тот самый, откуда вырвал лист цвета слоновой кости и сделал потом из него бумажный самолётик. Он передал его Сакураю, и тот раскрыл его, а затем пошёл поближе к баночкам с внутренними органами. Аомине последовал за ним. Сакурай остановился, внимательно осматривая человеческие кишки, затем начал их зарисовывать. Аомине поглядывал на зарисовку из-за его плеча и думал о том, что это точно какой-то странный театр.       — Рё, а это все настоящее? Не муляж?       — Да, не муляж. Здесь всё настоящее, — ответил Сакурай, накладывая аккуратные штрихи.       — Жуть.       Аомине начал осматривать соседние баночки и подписи к ним. Он увидел лёгкие курильщика. «Стаж курения девять лет». Он нахмурился, лёгкие выглядели очень безобразно, болезненно, мрачно-зелёного оттенка с вкраплением каких-то тёмных точек. В какой-то момент, осматривая их, он подумал о том, чтобы отучить свою маму от сигарет и о том, чтобы никогда не прикасаться к сигаретам самому. Дальше он осматривал человеческие мозги. Это было даже забавно, потому что у Аомине были ассоциации с зомби, которые их пожирают. Глаза в формалине вызывали такие же ассоциации, что и мозги. Фантазия у Аомине работала хорошо, он в красках представлял себе сюжеты из зомби-фильмов, то, как зомби нападают на людей и пожирают внутренние органы, как вырывают их глаза и всему подобное. Не то чтобы его веселили все эти штуки в банках с формалином, но это было куда интереснее того спектакля в театре, на котором он был. Аомине посмотрел в сторону, чтобы узнать, где Сакурай. Он увидел его уже чуть поодаль от кишков и решил посмотреть, что теперь зарисовывает Сакурай. Когда он подошёл к Сакураю, то увидел его в крайней задумчивости и заинтересованности. Затем глянул туда, куда смотрел Сакурай. Мурашки пробежались по телу Аомине: он увидел детородный орган в формалине и на какую-то секунду задумался, почему же у Сакурая пропала та стеснительность и неловкость при виде этого в баночке. Рё начал рисовать. Мясистый и большой детородный мужской орган, во весь лист, старательно штриховал его, добавлял куда надо волоски, а где он их считал лишними — не зарисовывал. Добавлял тени и размазывал их пальцем. Аомине уткнулся взглядом в лист.       — У меня лучше, — произнёс он.       И Сакурай взглянул на Аомине с таким видом, что у того иссяк запас всех шуток на сегодняшний день. Аомине думал, что Сакурай покраснеет или что-то типа того. Но не ожидал того, что Рё посмотрит на него, как на человека, который сморозил какую-то хрень.       — Пошли дальше, — сказал Сакурай.       Дальше Аомине ждали более жуткие вещи, например младенцы. Очень стрёмные младенцы с двумя головами, возле которых остановился Сакурай. И, Аомине даже не сомневался, Рё перевернул лист с детородным мужским органом и начал рисовать этих самых младенцев на чистом листе. Он гиперболизировал их головы, уменьшил руки, скукожил тела, чтобы передать больше движения, а затем выудил из кармана малиново-красный карандаш и начал добавлять им кровь в глазницы и на ноги.       Аомине, конечно же, знал, что Сакурай иногда рисует странные вещи. Например, Рё как-то нарисовал Вакаматсу и Имайоши. Вместе. Обнимающихся в весьма двусмысленной позе. Это было действительно странно, потому что в жизни Вакаматсу и Имайоши всё время собачились. Имайоши опускал едкие шуточки, а Вакаматсу злился и хотел влепить смачную затрещину своему семпаю.       Однако Аомине никогда не думал, что Сакурай будет рисовать ещё более странные вещи в виде мёртвых кровавых двухголовых младенцев в своём скетчбуке. Аомине вообще не ожидал, что нечто подобное может заинтересовать Сакурая, потому что Сакурай обычно рисовал что-то более… мягкое. Цветочки, девочек в платьях, мальчиков-школьников, пейзажи, рыбок в аквариуме и всё такое.       Сакурай не стоял на месте и уже переместился к другому объекту зарисовок. Это опять же оказались младенцы. Они были повёрнуты друг к другу и соединены между собой животами.       Однако рисунок Сакурая уже отличался от того, что было представлено в баночке. Он рисовал не младенцев, а детей постарше. Девочку и мальчика, соединённых животами, которые невесомого касались друг друга в поцелуе. Это было бы невинно, если бы не было так жутко.       — Рё, может сходим в другое место? — поинтересовался Аомине.       — Да, сейчас пойдём в следующий зал.       Аомине впал в некий ступор.       Какой такой следующий зал? Ему хватило и того, что он увидел младенцев без рук, без ног, младенцев, соединённых животами, двухголовых младенцев, некоторые были соединены аж макушками, а некоторые просто руками и ногами. Также он видел двух младенцев, которые были соединены боком, у них было три ноги и две руки. И, всевышний, помоги Аомине пережить этот день и заснуть спокойно в тёплой постели. Его уже не радовали думы о зомби, мозгах и глазах, его не прельщали мысли о младенцах, он не был уверен в том, что это лучше, чем быть в обычном театре и смотреть спектакль.       Аомине боковым зрением заметил, как мужчина и женщина вышли из, кажется, того самого зала. Женщину трясло, и мужчина её поддерживал, говоря примерно следующее: «Всё хорошо, хорошо, успокойся».       — Рё, ты уверен, что нам нужен следующий зал?       — Конечно, Аомине, — ответил Сакурай, оторвавшись от скетчбука и взглянув на него. — Я ради него и пошёл сюда.       Аомине собрал всю свою смелость в кулак и приготовился к следующему залу.       И когда они там оказались, то Сакурай был невозмутим, тогда как у Аомине появились мурашки от того, что он увидел.       Он хотел отвернуться, но взгляд его в упор был направлен на настоящих трупаков. Это были даже не забавные зомби из фильмов и аниме, а настоящие люди, с которых была содрана кожа. Он взглядом наткнулся на оторванную руку, он увидел сухожилия и иссушенные мышцы, он увидел то, чего не хотел бы видеть. Казалось бы, сколько раз он в детстве падал с деревьев и сдирал коленки до крови, сколько раз травмировал локти до костей. Даже шрамы остались. Аомине думал, что он сильный, но отчего же ему становилось очень страшно, а Сакурай, его маленький милый Сакурай, столь невозмутимо осматривал экспонаты настоящих трупов и умудрялся это ещё и зарисовывать? В какой момент что-то пошло наперекосяк, когда Сакурай успел закалить нервы и не отворачиваться от того, от чего сейчас пытается отвернуться Аомине?       Аомине крутил головой и замечал, что каждый экспонат трупа находился в какой-то позе. К низкому потолку был подвешен человек в движении. Это был футболист, пинающий мяч. Чуть поодаль от него был человек, который сидел на камне, скрестив ноги, рука его упиралась в колено, и ладонь поддерживала голову. Он смотрел на девушку, тело которой было в позе мостика. Когда он прошёл дальше, то увидел трупов, сидящих за столом. Как будто они праздновали какое-то событие и общались между собой. На столе была какая-то пища, руки некоторых трупов тянулись к еде, кто-то салфеткой вытирал рот, кто-то уже закончил трапезу и просто был повёрнут к собеседникам. И все, абсолютно все экспонаты были без кожи.       Чем больше мурашек появлялось на теле Аомине, тем больше он хотел уйти отсюда, потащив Сакурая за собой. Но Сакурай в тот момент находился у лежащего трупа и зарисовывал череп. Присматривался к грудной клетке, к ключицам, внимательно изучал рёбра и таз трупа. Он вглядывался в переплетение мышц, пытался увидеть, как соединяются кости между собой. Аомине отвернулся, и взгляд наткнулся на скелетов. Это было бы нормально лицезреть в классе биологии, но скелеты эти были в позе соития. Один скелет лежал, второй лежал на нём и рукой поддерживал голову первого скелета. Чуть поодаль от них в такой же позе находились трупы.       Сакурай подошёл к Аомине и сказал:       — Пошли дальше.       И Аомине последовал за ним, не особо задумываясь о том, куда же дальше.       Он увидел ширму, которая что-то закрывает от глаз остальных посетителей. Рё прошёл внутрь, Аомине — за ним.       Его глазам предстал ещё свежий труп мужчины, на котором не была убрана кожа. Вокруг трупа стояли люди, но ближе всех был человек в белом халате, перчатках и медицинской маске. Сакурай дёрнул Аомине за рукав:       — Сейчас труп будут резать и нам покажут его внутренности.       — Рё, — как-то нервно отозвался Аомине, — тебе тех внутренностей в баночке не хватило?       Его медленно окутывал ужас происходящего: запах, до это казавшийся нейтральным, приобрёл оттенок разлагающегося тела. Сакурай протиснулся между людьми, чтобы получше рассмотреть труп.       Когда нож упёрся в кожу в области живота, то Аомине конкретно поплохело. Он не грохнулся в обморок, но голова его закружилась, и сердце участило свой ритм. Он больше не может здесь находиться. Аомине развернулся и вышел. Он миновал этот зал, затем второй. Наткнулся на автомат с продажей напитков, купил воды в бутылке и затем уселся на скамейку рядом с кассой, чтобы подождать Сакурая.       Аомине отпил воды и начал размышлять, собирая свои впечатления в единую кучу. Он думал о том, почему он не поинтересовался у Сакурая, что же это за анатомический театр. Если в кунсткамере находиться было более-менее нормально, то во втором зале для глаз Аомине открылись не очень приятные сюрпризы. Он прокручивал в голове всё то, что увидел.       Он был благодарен всем богам мира, когда его размышления прервал знакомый голос — голос Сакурая, который перед кем-то извинялся.       — Простите, простите!.. — он кланялся тем, кого задел сумкой.       Затем Сакурай увидел Аомине и в спешке подошёл к нему с взволнованным лицом.       — О, ты закончил? — спросил Аомине, вставая со скамейки. — Я думал, ты там проторчишь ещё полчаса.       — Я… да… закончил. Мы можем идти.       — С удовольствием. * * *       Они ехали в забитой людьми электричке. Попали в самый час пик, когда люди заканчивают работу и разъезжаются по домам. Аомине не любил час пики, но было в этом что-то прелестное. Например, то, что Сакурай плотно прижимался к нему и утыкался макушкой ему в подбородок. И тогда Аомине приобнимал его и поглаживал спину, тогда как Сакурай пытался прекратить поползновения в свою сторону. Так случилось и в этот раз. Они не говорили о том, что случилось за день до этого. Казалось, что всё разрешилось.       Людей с каждой станцией становилось меньше, но Сакурай не отлипал от Аомине, напротив, даже обнял его и уткнулся лицом в его грудь. Что-то было не так. Аомине это понял тогда, когда тело Сакурая напряглось, плечи приподнялись, и объятия Сакурая стали сильнее.       Следующая станция конечная, людей в вагоне почти не осталось, и перед тем как в очередной раз двери должны были закрыться, Сакурай произнёс:       — Прости, прости, пожалуйста, я не думал, что это тебя так впечатлит, и ты уйдешь.       Двери закрылись. Они ехали в шуме метро, и Аомине не знал, что сказать Сакураю. Им оставалось ехать три минуты, затем они выйдут на улицу, и Аомине нужно как-то разрулить эту ситуацию, потому что Сакурай расстроился и думает, что виноват в произошедшем. По мнению Аомине это был пустяк, по мнению Сакурая это была катастрофа.       Они приехали на конечную станцию, вышли на улицу. Ветер холодил щёки Сакурая, раздувал его чёлку. Лёгкие снежинки падали ему на лицо. Аомине шёл чуть впереди. И тут Сакурай заметил, что на Аомине была расстёгнутая дутая куртка и криво-косо надетый шарф, который просто свисал с шеи. Рё приблизился к нему и дёрнул Аомине за рукав куртки. Тот остановился и развернулся к нему, и Сакурай потянулся к шарфу, взял его и начал наматывать вокруг шеи. Затем потянулся к молнии на куртке, застегнул её наполовину и поймал на себе хмурый взгляд Аомине. Рё напрягся, втянул голову в плечи, и в спешке начал расстёгивать куртку Аомине, но тот его остановил.       — Всё в порядке, Рё, продолжай.       Сакурай сглотнул, посмотрел на Аомине, прикусил губу и застегнул молнию аж до самого конца, чуть не прищемив подбородок обладателю дутой куртки.       — Ох, чуть не убил меня, — шутливо произнёс Аомине.       Он взял Сакурая за ладони, немного растёр их между своими руками, и приблизился к лицу Сакурая, уткнувшись носом в его нос. Рё начал покрываться румянцем и отводить взгляд куда-то в сторону. Аомине схватил покрепче ладонь Сакурая, развернулся и зашагал. Рё последовал за ним. * * *       Когда Аомине уже был дома, то начал основательно размышлять о том, что произошло за эти два дня. Он думал, что его Сакурай — нежный слабенький мальчик. Но всё оказалось совсем наоборот. Нежным и слабым оказался сам Аомине, смелым был Сакурай. Рисовал жуткие вещи, заинтересованно смотрел на всякие штуки в формалине и всему подобное. Он думал, всегда ли Сакурай был таким? Он не знал ответа на этот вопрос, да и отвечать на этот вопрос не было смысла. Сейчас — настоящее, а не прошлое, и это настоящее говорило о том, что нужно жить и создавать чуть меньше проблем Сакураю, и по возможности больше не обижать его. Принимать его заботу и не думать о том, что это что-то из ряда вон выходящее. Потому что иначе детородный орган Аомине в какой-то момент может оказаться в одной из тех самых баночек с формалином.       Когда он лёг в постель, то мысли об анатомическом театре так и лезли в голову. Он успокоился лишь тогда, когда сумел найти якорь, не дающий его мыслям уплыть куда-то не туда. Его якорем оказался Сакурай. Он думал о нём, и становилось тепло. И ещё он решил, что завтра же отправится на поиски идеального скетчбука для Сакурая. Обязательно с цветом слоновой кости, обязательно в твёрдой обложке и гладкими листами, и в нитевом переплёте, конечно же. * * *       Сакурай сел за стол, включил настольную лампу, достал из школьной сумки скетчбук. Он раскрыл его, слегка нахмурился, и начал вырывать попорченные листы, где не хватало какого-то куска. Потом он осмотрел свои сегодняшние зарисовки, где-то добавил штрихи, где-то убрал ненужные детали. И понял — чего-то не хватает.       Он не успел понять чего именно: на телефон пришло смс-сообщение от Аомине:       «Извини».       И лёгкая улыбка тронула лицо Сакурая. Он не ответил. Вместо этого он полез в школьную сумку, достал учебники. Через какое-то время выудил бумажный самолётик с кривым почерком Аомине. Сакурай покрутил самолётик в руках, перечитал то, что написал Аомине:       «Я больше так не буду. Хватит дуться».       Рё развернул самолётик и увидел только-только начатый набросок, который так и не перерос в полноценный рисунок. Сакурай не успел возмутиться — внутри появилось что-то тёплое.       Сакурай достал скотч из ящика стола, ещё раз посмотрел на свой набросок, который только что был внутри бумажного самолётика. Он попытался сгладить этот листик — получилось не очень. Видимо, Аомине очень старался, когда делал этот самолётик. Затем Сакурай аккуратно скотчем с двух сторон прилепил этот лист обратно в скетчбук. И приписал рядом с надписью своего парня следующие слова: «Дурак Аомине».