Люблю я девушку одну, Она в любовь не верит. Но взгляд ее — как луч тепла Мне сердце нежно греет. И доказать, что есть любовь, Не раз я ей пытался. Но видит Бог, исчерпан я, Напрасно я старался!!! Сказать об этом напрямик Я не могу решиться. О твердый риф где нет любви Волной боюсь разбиться, Но эту стену изо льда Любовь моя разрушит. Назло пословице людской Я вновь хочу как лучше!!! Чрез терни я готов идти Сквозь мрак непониманья. И докричаться, может быть, До твоего сознанья, Ты слушай нежный голос мой Он в сердце лед растопит. Внушать себе, что нет любви, Поверь, совсем не стоит. Павел Герр Щербаков
***
— Чему бы грабли ни учили, а сердце верит в чудеса, — пробормотала женщина с медно-рыжими волосами и гордой осанкой, беря в руки книгу из книжного шкафчика академика. — Глупые лопухоиды. Столько веков прошло, а они до сих пор верят в искреннюю любовь, — с неким пренебрежением произнесла полубогиня, продолжая переставлять книги в алфавитном порядке. — Когда-то и ты верила в искреннюю любовь, — отрываясь от очередного отчёта, взглянул на женщину академик. — Ключевое слово здесь «когда-то». Мне хватило ума понять, что это не так, — с какой-то злобой произнесла женщина, не поворачиваясь в его сторону, и только профессор уловил в её голосе мелькнувшую обиду и прежнее разочарование. — Меди, ты не права. Любовь существует, и настоящая любовь способна на многие подвиги, — отложив перо в сторону, волшебник полностью посвятил себя разговору со своей экс-ученицей. — Сарданапал, о какой любви может идти речь? Любовь — это эфемерность. Лопухоиды придумали её, чтобы чему-то поклоняться, что-то воспевать. А потом начали в это верить, но совсем забыли, что на самом деле её нет. К ней обращаются только тогда, когда хотят вынести какую-то выгоду для себя, — продолжала настаивать на своём Медузия, теперь уже полностью повернувшись к мужчине лицом. С каждой её фразой громкость голоса увеличивалась. Её слова казались хорошо обдуманными и ни чем нерушимыми. — Меди, в тебе сейчас говорит маленькая обиженная девочка. Забудь наконец Персея. Выкинь его из своей жизни и оглянись вокруг. Перестань хоть на какое-то время думать головой и отдайся чувствам. Любовь нельзя убить! В ней можно разочароваться, в неё можно перестать верить, но её нельзя лишиться навсегда. Она живёт в каждом из нас. И даже в тебе она живёт, но только ты закрылась за семью замками и никого к себе не подпускаешь. Ты внушила себе, что любви нет, и благополучно веришь в это уже несколько веков, но это не так, Меди… это не так, — с каждым словом говоря всё тише, продолжал убеждать женщину академик. Только он не боялся откровенно говорить с ней о прошлом. Только он мог позволить себе высказать ей в лицо то, о чём думает. Он не понаслышке знал, о чём говорит, и хотел ей это доказать. — Так научи меня любить…***
По большому кабинету нервно ходил из угла в угол мужчина, стараясь сосредоточиться на важном этапе предстоящего ритуала. Усы, словно чувствуя настроение хозяина и особую важность момента, вели себя на удивление спокойно и даже заботливо поддерживали очки. Неподалёку от него на диване спокойно лежала женщина, время от времени бросая взгляды на академика. Посмотрев на неё, можно было смело сказать, что она расслаблена и спокойна, как удав, но это лишь на первый взгляд. На самом же деле, внутри у неё творилось чёрте что. Он строго-настрого приказал ей расслабиться перед началом, иначе ничего не получится, а она, как бы ни старалась, не могла этого сделать. В голове крутились множество разных мыслей, начиная с самых простых и заканчивая раздумьями о том, чем всё может обернуться. Он уже месяц колдует что-то над ней, а она, просыпаясь, кроме недоверия так ничего и не может почувствовать. Может, она всё-таки была права, и любви на самом деле нет? Даже академик за такое время ничего не может сделать. — Ты готова? — как гром среди ясного неба, раздался мужской голос, вырывая женщину из цепких лап собственных раздумий. Она медленно кивнула, постепенно приходя в себя и заставляя выкинуть все мысли из головы. — Помни, ни о чём не думай. Погрузить как можно сильнее в ритуал. И прошу, поверь мне… хотя бы на пару часов, — садясь на так кстати оказавшееся рядом кресло и аккуратно беря в свои руки женскую ладонь, попросил мужчина. Она уже хотела было что-то возразить, но он не дал ей этого сделать. — Меди, ты не поняла. Я не имею ввиду доверие в целом, я имею ввиду доверие в данной области. Ты не веришь в то, что я говорю тебе о любви, именно поэтому все предыдущие занятия были насмарку, — быстро начал объяснять академик. — А подзеркаливать нехорошо, академик, — укоризненно произнесла она. Впрочем, в её голосе не было какой-либо раздражительности или злости. Нет. Это скорее выглядело как объяснение маленькому ребёнку, что можно, а что нельзя. Она почему-то никогда не могла на него разозлиться до такой степени, чтобы захотелось превратить его в камень или запустить каким-нибудь сильным заклинанием. Он всегда умел находить к ней особый подход. И даже сейчас, когда он, казалось бы, так непринуждённо держал её за руку, ей стало настолько спокойно, что она впервые за вечер смогла наконец расслабиться и забыть обо всём, о чём думала пару минут назад. Последнюю реплику академик оставил без ответа и, мягко выпустив её ладонь из своих рук, попросил её закрыть глаза и принялся читать какое-то старое заклинание. Её резко начало клонить в сон, и она постепенно падала в царство Морфея, переставая слышать даже мужской голос. Снова эти сны. Опять ей снится большая семья, только на этот раз бедная. Наверняка, это семья крепостных. Трое маленьких ребятишек бегают по двору старого жилища. Их глаза во всю горят счастьем, а сами они дружно веселятся, часто подбегая к матери. А затем приходит глава семейства, и вся детвора бежит к нему с радостными воплями, а он, беря на руки каждого из детей, крепко обнимает и целует, от чего ребёнок начинает заразительно смеяться, в ответ обнимая отца настолько крепко, насколько пока хватает силы в маленьких ручках. После того, как ребятня убегает играть дальше, он подходит и со всей нежностью обнимает свою жену, шепча на ушко, как сильно скучал и как сильно любит. Она же в ответ крепко прижимается к груди собственного мужа и говорит, как счастлива. Они на самом деле счастливы. Несмотря на свою бедность, на крепостное право, они чувствуют себя счастливыми только потому, что они есть друг у друга. Объяснение всей этой картинке из сна только одно: это воистину искренняя любовь. Впрочем, стоит ли верить снам? Может быть, это Сарданапал специально наслал на женщину придуманный фрагмент. Кто знает, как точно работает это заклинание? Однако эти доводы рушатся в одночасье, когда она видит следующую картинку. Этого ведь не может быть. Однозначно. Этого никогда не было. Она ведь ещё в своём уме, чтобы не забывать подобное. Но тогда откуда это видение? Академик говорил, что будет насылать на неё собственные воспоминания счастливой искренней любви, которые довелось ему когда-либо видеть. Стоит ли говорить о том, что это могли быть только его собственные мечты или сны? Вот только почему он никогда не делился ими с ней? Пульс женщины стремительно учащался, и по ту сторону от мечтаний, в настоящей реальности Сарданапал сразу заметил это. Это могло свидетельствовать лишь об одном: какое-то из его воспоминаний заставило её сердце растопиться. Вот только какое мужчина не знал. Он не знал какие сны она видит, он мог только наслать на неё свои воспоминания, но выбрать конкретные фрагменты из своего прошлого не мог. Впрочем, об этом он спросит у неё потом. Перед ней сейчас стоял выбор: продолжать ставить на первое место разум и отрицать возможность любви или отдаться сердцу и поверить в это прекрасное чувство. Будить женщину было нежелательно, но она внезапно начала вертеться и бормотать что-то нечленораздельное, поэтому другого выбора не было, поэтому академик снял заклинание и аккуратно начал трясти её за плечо. Последнее, что видела Медузия перед пробуждением, — это мужчина, который нежно касался своими губами губ рядом стоящей дамы, и женщина, которая с нескрываемым счастьем отвечала на его ласки, крепко прижимая его к себе…***
По ночному лесу, находившемуся недалеко от Тибидохса, прогульным шагом шёл академик Черноморов. Все мысли были заняты доцентом кафедры нежитеведения. После пробуждения она была сама не своя: о результате очередных видений и словом не обмолвилась, на все его вопросы отвечала односложными предложениями или вовсе увиливала от ответа, что совсем было на неё не похоже. Она всегда рассказывала, что видела во сне, чаще с прежним недоверием в то, что это было на самом деле, но рассказывала, обсуждала это с ним, говорила о прогрессе или его отсутствии, пока они вместе пили чай, а уходила часто около полуночи, сладко зевая, и с сильным желанием быстрее лечь в постель и уснуть. А сегодня всё было совсем по-другому. Даже когда он будил её, она сначала вцепилась в его ладонь мёртвой хваткой, словно боялась, что он её оставит одну, и только позже, когда она пришла в себя, резко убрала руку и, пряча глаза, пробормотала слова извинения. Когда он попробовал подзеркалить её, оказалось, что она наложила двойной блок на свои мысли, и это стало ещё более странным явлением. Она явно боялась, что он что-то узнает, поэтому прятала все свои мысли. Его это не на шутку испугало, но когда он спросил, что ей снилось, она просто пересказала историю крепостной семьи, свидетелем которой он стал несколько веков назад. Она почти всё время молчала, будто думала о чём-то глобальном, а он не мог выпытать у неё подробностей. Даже ушла она сегодня слишком рано, оправдавшись тем, что у неё завтра сложный день, и ей нужно выспаться. Однако он знал, что это всего лишь отмазка. Порой бывало, что обоим нужно было готовиться к предстоящему тяжёлому дню, но никто не хотел, чтобы день заканчивался, и оба продолжали сидеть до ночи. Её сегодняшнее поведение заставляло задуматься. Вдруг академик с ужасом подумал о том, что, может быть, она всё-таки сделала свой выбор в пользу разума, и, оставшись при своём мнении, больше не хочет продолжать эти бесполезные вечера. Внезапно холод сковал всё его тело. Меньше всего ему хотелось сдаваться, он хотел убедить её в том, что любовь реальна, он хотел, чтобы она поверила ему, потому что он по личному опыту знает, что это такое. Если бы она только знала, что ночами она, словно наваждение, снится ему и не отпускает, что в этих снах он чувствует себя самым счастливым, потому что не боится прямо в глаза сказать ей о своих чувствах, потому что только в его снах она верит в истинную любовь и глаза её блестят самым настоящим счастьем, когда она отвечает на его поцелуи. Но разве можно так просто взять и признаться в любви своей бывшей ученице? Может быть, и можно, но профессор был убеждён, что не имеет на это права. Окончательно замёрзнув от ночного холодного ветерка, Сарданапал телепортировался в свой кабинет. Однако каково было его удивление, когда на диване он увидел сладко спящую Медузию, которая лежала, свернувшись клубочком, поджав под себя ноги и положив руки под голову, которая лежала на неудобном подлокотнике. Она выглядела такой беззащитной, нежной, словно маленькая девочка. Сейчас в ней сложно было узнать доцента кафедры нежитеведения и строгую, неприступную женщину. Мужчина невольно улыбнулся такой картине. Подойдя ближе к женщине, он наклонился и убрал непослушную, выбившуюся прядь за ушко, а затем, аккуратно взяв её на руки, понёс в свою спальную, стараясь не разбудить. Она что-то тихонько пробормотала и, удобно положив голову ему на плечо, снова уснула. Осторожно положив её на свою кровать, он накрыл её только что наколдованным из воздуха пледом и, взглянув на женщину ещё раз, вышел, тихонько закрыв за собой дверь.***
Маленький солнечный лучик пробежался по тихом светлому помещению, останавливаясь на лице спящего академика. Долго и упорно сопротивляясь, мужчина всё-таки разомкнул глаза. Откинув одеяло в сторону, он сел на диване и взглянул на дверь в спальную. Стоило ему только повернуться в ту сторону, как дверь тихонько открылась и из комнаты показался женский силуэт. Мужчина слегка улыбнулся, отмечая про себя, что сейчас она выглядит ещё лучше, чем обычно: прилёженные, слегка растрёпанные волосы, заспанные глаза, весьма милая пижама, поверх которой был надет халат, и ни грамма косметики. Женщина медленно подошла к Сарданапалу и села рядом. — Я пришла вчера вечером, но тебя не было. Хотела подождать, но, как видишь, уснула… прости, — виновато произнесла доцент. Щёки покрылись едва заметным румянцем, а взгляда в глаза она упорно избегала. Господи, и это всё про Медузию Горгонову? Кому расскажи — не поверят! — Всё хорошо. Ты выспалась? — с заботой в голосе спросил мужчина, взглянув на неё. — Да, спасибо. Я хотела сказать вчера, что у тебя получилось. Я вчера долго думала и вдруг поняла, что… что влюбилась, — поднимая глаза на академика, произнесла женщина, переходя на тихий шёпот. Его одолевали смешанные чувства: он был несказанно рад за неё, но в то же время понимал, что именно сейчас он, может быть, её теряет. Столько лет она была так близко к нему, а сейчас всё может перевернуться с ног на голову. Откинув все свои грустные предположения подальше, мужчина улыбнулся самой искренней улыбкой, давая понять, что безмерно счастлив за неё. Она в ответ тоже слегка улыбнулась, а затем неожиданно для них обоих нежно прильнула к его губам. Как же она ошибалась, говоря, что любви нет! Как же она была не права! Она уже давно забыла, что можно позволить себе быть счастливой, не подозревая никого в обмане. Мужчина крепко прижал к себе женщину за талию, а она только сейчас заметила, что ей совершенно некуда деть свои руки, и лишь через пару минут обхватила мужское лицо своими мягкими ладонями. — Так нечестно. Я просила научить меня любить, а ты влюбил меня в себя, — нехотя оторвавшись от столь желанных губ, прошептала женщина, нежно поглаживая его лицо большим пальцем правой руки. Сейчас она чувствовала себя самой счастливой на свете. — Я здесь не причём… честно. Я всего лишь показал тебе, что любовь есть, не больше, — так же тихо прошептал мужчина, убирая выбившуюся рыжую прядь волос за ушко. — Что тебе снилось вчера, после чего ты так поменяла своё мнение? — спросил академик, по прежнему крепко прижимая к себе доцента. — Ты… и я. Не знаю, откуда взялся этот сон, но ты в нём целовал меня, а я выглядела самой счастливой. Когда я спала, я вдруг почувствовала какое-то облегчение, будто что-то во мне переломилось… что-то, что заставило меня открыть на всё глаза. Я долго думала об этом сне и вдруг поняла, что всё это время пыталась обмануть саму себя, что боялась признать то, что давно тебя люблю, — совсем тихо рассказывала женщина, продолжая поглаживать лицо академика. Господи, если бы ему кто-то сказал, что когда-то он будет вот так вот сидеть со своей Меди и целовать её, имея на это полное право, он бы, наверное, не поверил. Уж слишком призрачной была эта мечта до сегодняшнего утра. — Я уже не первую ночь вижу этот сон. Вчера, наверное, слишком долго на тебя смотрел и отвлёкся, а магия это почувствовала, — предположил академик, смотря в женские глаза и не веря своему счастью. — Почему ты раньше об этом не говорил? —Разве не кощунственно влюбиться в свою ученицу? — вдруг прошептал Сарданапал, мягко пригладив волосы женщины. — Как показали последние события, кощунственно отказаться от любви навсегда. К тому же, разве это имеет значение, если я давно уже перестала быть твоей ученицей, а впереди нас ждёт вечность? — слегка улыбнувшись уголками губ, задала вопрос Медузия, сокращая и до того маленькое расстояние между их лицами. — Совершенно не имеет, — прошептал мужчина, нежно захватывая женские губы в плен своих собственных. — Я люблю тебя, — на мгновение отрываясь от любимой женщины, признался академик. — Я люблю тебя, — словно эхом, повторила Медузия, крепко прижимаясь к мужской груди. Теперь всё будет намного лучше, ведь впереди их ждёт вечность… вечность счастливой жизни с любимым человеком.