***
— Кто эта шмаль?! Очередная ваза разбивается о стену с характерным звуком, совсем рядом с головой Уилла. Демон вздрагивает, делая невольный шаг назад, поднимает беспомощно руки перед собой. — Г-господин… Прошу, прекратите, я не знаю, о ком вы… Звук дождя за окном, раскаты грома, все это придает какой-то мрачности сложившейся, считайте, что типичной, ситуации. Очередное выступление, после очередная встреча фанатов, раздача автографов, притворные улыбки и иногда интервью. А еще… — Не притворяйся, идиота кусок… Я видел, как ты ей улыбался своей поганой улыбочкой! Крик Ламаника смешивается с очередным раскатом грома, Уилл судорожно хватает ртом воздух, и, кажется, всхлипывает, когда острие заточенного кинжала упирается в самую глотку, холодит бледную кожу, вжимается в мягкую ткань. Если демон сейчас вздохнет — потечет кровь. — Ты только мой… Шатен рычит, пальцы сжимают до побеления костяшек чужой воротник, заколка на груди переливается ярким, режущим цветом, Уилл его не любит, жмурит глаза цвета неба, и, кажется, расслабленно выдыхает, когда кинжал с характерным звоном падает на пол. Демон едва приоткрывает глаза, сталкиваясь с леденящим душу, злым, но таким прекрасным взглядом своего хозяина. На лицо невольно лезет глупая улыбка, как же Уилл любит, когда Ламаник молчаливо ждет подтверждения его слов. Демон знает своего господина насквозь, знает, что если он ревнует, значит, боится потерять, знает, что если бьет, то лишь пытается скрыть свои чувства и эмоции, улыбки и жуткое собственничество. Так мило. — Только Ваш… Хрипит ласково Уилл, и пальцы на его воротнике ослабляют хватку, перекочевывают на шею, после в светлые волосы, сжимают с силой, с чувством, так, что парень аж запрокидывает голову, однако несмело кладет ладони на талию господина, поглаживает тонкими пальцами талию, каждую складку чёрной излюбленной рубахи, скользит под ненужную ткань, заставляет Ламаника судорожно, но все еще зло выдохнуть через нос, ослабить хватку на мягких прядях. — Господин, посмотрите на меня… Я Ваш навсегда… Уилл чуть наклоняется, легко касается чуть теплыми губами мягкой щеки парня, скользит невесомо ниже, горячим языком обводит пульсирующую венку, и чувствует, как расслабляется под лаской демона неприступный Ламаник, чуть запрокидывает назад голову, притягивая за волосы Уилла ближе, теснее, рычит возбужденно: — На кровать. И демон не может отказать своему хозяину. Подхватывает под худые бедра и несет, словно пушинку, попутно даря жаркий, немного нетерпеливый поцелуй. «Двадцать лет… А сексом вечно просит заняться через ссору.» — Думает не без усмешки голубоволосый, стягивая наскоро со своего господина рубашку, откидывая ту вместе с амулетом на пол. А наутро, когда ласковые лучи коснутся оголенного худого тела взрослого парня, Уилл укроет того одеялом, подарит поцелуй в лоб и скроется из виду. Теперь он снова лишь слуга, покорный, преданный, только ЕГО.***
Уилла подобрал Форд. Тогда демон был немощен, лишен магии, никому не нужный. Совсем как человек, настолько же беспомощный, а еще запуганный. — И ты называешь себя демоном?.. От хриплого и грубого голоса парень вздрагивает и сжимается, закрывает зареванное лицо ладонями, стоит на коленях перед мужчиной, плечи судорожно дрожат. — П-прошу в-вас… П-помогите… Говорить сиплым голосом — больно. Говорить, умоляя, — низко. Говорить так с человеком — позор на век. И не на один. — Заключим сделку. Моим племянникам как раз нужен был верный и милый щеночек…***
Ламаник всматривается в прозрачные капли дождя, что торопливо, словно наперегонки, скатываются по холодной стеклянной глади окна. У них нет определенной цели, нет души, нет разума, однако они все равно продолжают свой бессмысленный путь, чтобы в скором времени просто исчезнуть. Исчезнуть… Навсегда. — Ты будешь плакать на моей могиле? Холодный тон режет голос, Уилл передергивает плечом, оглядываясь через то на своего господина. И с легкой, едва дрожащей улыбкой произносит: — Буду. Ламаник хмыкает. Холодно, хрипло, с чувством. — Лжец, не будешь. Кашель режет глотку так, будто по нему провели самым острым лезвием, шатен морщится, приставляет кулак ко рту, падает беспомощно назад на подушку, прикрывает тяжелые веки, брошь на груди слабо отсвечивает зеленоватым. Уилл отворачивается, сегодня, когда его господин выглядит хуже обычного, демон попросту не смеет смотреть в его тусклые, пустые глаза. — Пора пить лекарства… Голубоволосый выпрямляется, проводит пальцами по холодному стеклу, чья температура не чувствуется через перчатки, поворачивается к мужчине и едва проглатывает ком в горле. По бледным, впалым щекам катятся чистые, словно детские, невинные слезы. — Сколько лет прошло?.. Тридцать пять?.. Ламаник хрипло смеется, приоткрывает веки, смотрит пусто, без особой цели, в потолок, потресканные губы едва приоткрываются. — Говорите поменьше, ваши силы… — Все равно скоро сдохну. Прерывает грубо мужчина подошедшего демона, однако лишь слабо хлопает немощной ладонью по месту рядом с собой. Уилл послушно садится, тонкие аккуратные пальцы скользят к чужим и бледным, они едва переплетаются, демон всхлипывает. — Не ной. Почти рычит Ламаник, косо глянув на голубоволосого, чьи слезы все продолжают течь по будто выбеленной коже, скатываются по ровному подбородку, разбиваются прозрачными кристалликами о ладонь мужчины. Уилл винил себя в том, что сейчас его хозяин, его любимый хозяин, выглядит именно так. «Я должен был заметить раньше, должен был…» Вот что шепчет каждую ночь демон, прижимая к узким губам холодную и чуть морщинистую ладонь Ламаника, пачкает ту горькими слезами, беззвучно ревет до утра. А ведь все было как обычно… Да, господин всегда отличался своей худобой, но даже когда однажды он упал после очередного представления в обморок, никто и не удивился. Кроме Уилла, чью помощь гордый парень отклонил, объяснялся тем, что устал, и вообще, вид демона его еще больше выбешивает. И с каждым разом все по кругу, Ламанику было плохо — Уилл бегал за ним заботящейся собачкой, но каждый раз получал пощечины, ссадины, грубые отказы… В результате демон сдался, перестал обращать внимание, а теперь… Теперь его хозяин, его господин, лежит при смерти, камень на его груди медленно поглощает остатки сил, и, судя по блеклому цвету, осталось совсем немного… Время, почему ты так беспощадно? — Уилл… Шатен хрипит еле слышно, Уилл вздрагивает. Сейчас глубокая ночь, и, вроде как, Ламаник спал уже который час, демон сидел и покорно ждал рассвета, до которого, кажется, его господин… Нет, его любимый, не доживет. — Да?.. Голубоглазый едва слышно шмыгает носом, сжимает легонько ладонь в своей руке, касается дрожащими губами костяшек. Голос хрипит, сердце, которого нет, неимоверно болит, а тело, будто изнутри пронзает тысячами игл. — Уилльям… Какое красивое… — Ламаник заходится в громком и болезненном кашле, после еле слышно продолжает, — Имя… Демон лишь молчаливо хнычет, теснее прижимаясь к холодной ладони, не заметив даже, как слабой хваткой притянул шатен свободной рукой голубоглазого к себе ближе, так, что их носы почти касались друг друга. — Господин… Скулит беспомощно Уилл, смотря на брошь на груди, которая, оказывается, уже давно погасла. — Не плачь на моей могиле. Ледяные губы касаются полностью мокрых, узких, но таких родных. Уильям вздрагивает, прикрывает веки и закрывает свободной ладонью безжизненно пустые глаза своего любимого. Комната, в которой витает непроизвольный холод, пустота и запах смерти, наполняется теплыми и яркими лучиками солнца, что заскользили по мебели, стенам и двум полностью обездвиженным телам. — Поздно… Слишком поздно… Уилл содрогается в немой истерике, закрывает ладонью свой рот, уткнувшись светлой макушкой в грудь Ламанику. В грудь своему мальчику, которого, казалось, всего с два десятка лет назад прижимал к себе, шепча спящему парнишке на ухо разные успокаивающие заклинания на латыни, которые даровали спокойствие и мир… Мир… Он был миром для Уилла. Ламаник Глифул. Тридцать пять лет от роду. Снаружи — эгоист и конченный человек. Внутри — маленький мальчик с душой барашка и боязнью остаться совсем одиноким. «Простите, я все равно плакал на вашей могиле.»