Рубиновый дым

У Эрика по венам никотин. Иногда кажется – порежься и из раны потечет густой и горький серый дым. Он оплавит своим жаром железные колечки в брови и губе. И металл потечет по коже, прожигая насквозь - до костей. Только Эрик лишь губы кривит от таких мыслей. Он большой, он сильный, физической боли он не боится. Душевной, в общем-то, тоже. Нет у него души. Только черные полосы под белыми ребрами – чернильные, как татуировки на бледной коже: на шее, спине, руках. А Кристина, Кристина вся светлая, будто светится изнутри, будто под кожей смуглой скрываются языки пламени. И в жилах у нее кровь – алая, солоноватая. От ссадины на скуле скатывается в ямку на шее рубиновыми каплями – маленькие драгоценные камни сыплются вниз. И врать она не умеет – Искренняя, - с детства не научили. Поэтому грушу в зале бьет ожесточенно, все глядя украдкой на Эрика. Он смеется. Борись, девочка, бейся. Сражайся с демонами внутри. Эрик не глуп далеко, знает, как и из чего извлечь выгоду. Да Кристина и не отпирается вовсе, стоит лишь надавить посильнее. Глазами зелеными в серые и шепчет: «Люблю», пряча алеющие щеки под темными вихрами. А Эрик не принц, Эрик любить не умеет и не хочет, в общем-то, если подумать. Эрик хочет получать, не давать. Забирать, забирать, забирать. И он берет. Прижимая тонкие запястья к простыни, до боли надавливая пальцами, до синяков – их ровно пять на каждой руке. А на шее оставляет укусы – острые зубы рвут теплую кожу, обнажая полоску крови. Засосы расцветают багровыми пятнами по ключицам, жесткие холодные губы обхватывают темную горошинку соска. Эрик не входит, Эрик вбивается, рыча сквозь зубы. Он заставляет стонать, выгибаться, отчаянно царапать ногтями по его спине. Он ломает, болезненно рушит и собирает вновь – так, как ему одному и надо. А Кристина, Кристина сильная. Она язвит и грубит, огрызается. Изворачивается, как дикая кошка. И вроде бы внутри – железо, бетон, - да только она все равно – ломается. Не как послушная кукла, как хлесткая ветка от урагана. Эрика забавляет. Как она сопротивляется, как она бежит от него. Потом – возвращается, а смотрит в сторону, избегая зелеными серых. И Эрик хватает за подбородок – жестко и грубо, поворачивает к себе. А девочка макушкой едва достает ему до плеча, а руки слабо упираются в грудь. Эрику смешно, Эрику весело. Искренняя ему не нужна, ни к чему она, ни_за_чем. И любить он не учится, не нужно ему. Да только, когда Кристина срывается, падает с лестницы, кричать хочется, бежать к ней. А Эрик лишь смотрит, смотрит на ключицы острые, на синяки и ссадины, вцепляется в волосы. И шепчет, и шепчет беззвучно: «Люблю». Люблю. Люблю. Люблю, Искренняя.