Пришельцы

Их мир умирал, а Кагуя только и могла, что ждать. Разорванный на цветные лоскуты пространства-времени, он потерял форму, породив десятки тысяч реальностей. Осколки миров, разницы событий и путей развития разлетелись на многие века в стороны, не оставляя шансов вернуться к истокам. На который из цветных хрусталиков ей удалось сбежать, забрав с собой семя последнего древа, найдут ли они её, смогут ли восстановить силы, чтобы вернуться к потерянному равновесию? Кагуя не знала, но верила, ища среди холодных искр звезд приближение тех, кто даст надежду новому миру. Пускай тогда они потерпели поражение, но сейчас, взирая на собственные ошибки сквозь призму последствий, они смогут построить счастье. Их дом был разрушен. И дело не в том, что они подверглись атаке неведомых сил. Напротив: они сами стали врагами друг другу. Идеальное равновесие разбилось о копья гражданской войны, Священные леса опустели от эгоистичных желаний ее сородичей выжить. Сохли некогда могущественные деревья, сгнили на бесплодной земле листья и надкушенные плоды. Ветер гнал ядовитую пыль вдоль когда-то зеленых полей. Здесь все иначе. Здесь не было мистических сил, но опасно свистели метательные ножи, направленные в спины. И все же Божественное древо проросло, породив единственный плод, давая надежду. — Вы кого-то ждете, госпожа Ооцуцуки? — Они придут, — раз за разом отвечала Кагуя, чувствуя, как крупицы космической пыли оседают на ней, питая обессиленное многолетней войной тело. Энергия далеких миров должна была стать щитом, когда её братья вернутся. Кагуя знала, что время для них течет по-разному, но каждую ночь продолжала рассматривать рисунки млечных путей, веря, что не зря сохранила древо для будущего, в которое они верили, ради которого покинули разрушенный дом. Люди вверили себя в руки машины, позволив системе судить себя и убивать тех, кто нес потенциальную опасность. Но Макисима Сёго не был простым человеком, отчего око Сивиллы, глядя в упор, не видело всё то, что он успел натворить. Застряв здесь, он быстро распознал запах гнили в подворотнях бетонных высоток. Такой город не мог стать новым домом, Макисима чувствовал это, но сколько лет прошло, а он так и не избрал новый путь. Люди здесь — словно куклы. Безвольные марионетки, верящие гласу безликой системы Сивиллы. Мусор, который он сортировал на свое усмотрение. А охота, объявленная инспекторами и исполнителями, не больше чем игра, позволяющая убить время, чтобы набраться сил и исчезнуть из этого мира. Так он считал годы назад. Так было когда-то давно, и теперь приоритеты сменились. — Я не тот, кто ты думаешь, — смотря в глаза натравленному, как собака, исполнителю, сказал Макисима Сёго. Он перекинул бабочку опасной бритвы в воздухе и замер. Чувство превосходства пьянило, но он не терял голову. Только Когами он все равно слушал внимательно. Прошло слишком много времени, прочитано слишком много книг, чтобы знать наверняка, отчего люди столько же бесполезны, сколь и мусор в подворотнях, отчего Сивилла перестала считывать его коэффициент. И только Когами заставлял его сомневаться, держал стальными щипцами. Еще немного, и он разберется, отчего так тянет к глупому человеку. А пока... — Но мы уже соучастники — мы оба задумали мыслепреступление. Местные ветра дули в другую сторону, а по утрам город затягивал густой туман. Этот мир был другим: воняющий сточными водами, кишащий полчищами крыс и тех, кто называл себя жнецами и демонами. Эш застрял здесь и здесь же заполучил это имя. Он накапливал силу, но ее было чертовски мало, чтобы вернуться назад. Не вровень могуществу демона, что ошивался у ног мальчишки Фантомхайва. Запах чужеродной ауры, словно феромон, — бил по мозгам, затмевая разум. Но именно необузданная сила была причиной, по которой он ввязался в игру. Эшу нравилось новое тело, созданное для демона-Себастьяна. Нравился образ Анжелы Блан, которую выбрал специально для него, нравились крылья падшего ангела, сотканные из остатков чужеродной силы. И все ради того, чтобы слиться с демоном, имя которого пьянило, будто опиум местных аптек. Эш был уверен, что, став одним целым, он снова захлестнется потерянной когда-то мощью. И ее будет достаточно, чтобы вернуться домой, помочь сестре сохранить Божественное древо. Только где-то в сердцах Эш понимал, что увлекся нездоровой игрой, став пленником придуманной им же Анжелы. И теперь, замахиваясь тяжелым кнутом над обездвиженным Себастьяном, с удовольствием слыша, как толстый хлыст рассекает кожу, нехотя признавался себе: — Я никогда тебя не покину. Даже когда мы сольемся воедино. Ему нужна была Великая Волшебница. Или Великая Ведьма — без разницы. В мире, где сердца юных девиц аккумулировали невиданную энергию в самоцветах души, Кюбей выбрал образ, наиболее подходящий для собственных целей. Он ошибался, создавая из невинных девочек слабых волшебниц, уверяя бороться их против таких же ведьм. Их силы хватало только на то, чтобы заново крутануть колесо времени и, надеясь на удачу, найти ту самую розововолосую девчонку и склонить её к нужному выбору. Он редко получал отказ, но сейчас за плечом той, кто должна была стать Великой Волшебницей, стояла та, чей самоцвет души покрылся коррозией темных пятен. Еще немного, и она станет одной из сильнейших Ведьм. И этой силы хватило бы, чтобы покинуть мир. Только раз за разом пытаться достучаться до невинной Мадоки, смотреть, как покрывается плесенью некогда яркий самоцвет души, было до смерти увлекательно. Кюбей не понимал, что чувствуют несостоявшиеся волшебницы, но старательно собирал силу из самоцветов душ детей, заставляя их тускнеть с каждым разом. Только до сих пор он тратил ее на то, чтобы заново крутануть колесо судьбы, а не на то, чтобы найти Божественное древо, спрятанное среди тысяч измерений и параллельных миров. Поэтому, снова преграждая путь Мадоке, он с удовольствием начинал все заново: — Хочешь, я исполню твое желание? — Где же вы? — запыхавшись, спрашивала немое небо Кагуя. Горящие стрелы падали по обе стороны, и лишь высвобожденная сила позволяла им терять траекторию, оберегая хозяйку. Божественное древо было близко. Тянущееся кроной к самым звездам, оно оставалось тем, ради чего она бежала сюда. Единственный сочный плод среди когтистых ветвей — единственная надежда на счастливое будущее, о котором они столько раз говорили с братьями. А теперь она тратила силу впустую, стараясь спасти наивную Айно, что все равно пала от стрел, выпущенных людьми. — Вы где? — отбрасывая на несколько метров врагов, повторяла Кагуя, чувствуя, как под ребрами стучат два маленьких сердца, о которых еще никто не знал. Никто из братьев не отозвался. Небо оставалось все так же глухо, а люди — все так же глупы, чтобы желать своей гибели. Пальцы сжали мясистый плод. Сок брызнул в рот приторной сладостью, вместе с ядовитой мощью, хранимой запретным фруктом. Древняя чакра накрыла волной, наполнила до краев, замещая собой и страх, и разум. Слабый огонек последней затухшей мысли. Её мир умирал. И в этом мире предстояло родиться её сыновьям.