Она вернётся

Здесь невозможно понять день сейчас или ночь. Огромное полутёмное пространство, кое-где расцвеченное бледно-жёлтыми сполохами ламп, уменьшено тройной решёткой до размеров небольшой комнатки. Изящная женская фигурка ловко повисает вниз головой на привязанных к железным прутьям канатах, длинными светлыми волосами почти касается пола. Томно изгибается, напрягает каждую мышцу. Тянется тонкими пальцами к бьющему сквозь решетчатый потолок одинокому белому лучу, отсюда очень похожему на солнце. Харли холодно всё время сидеть на полу. Секунды, минуты, часы, дни текут размеренно и неторопливо. Никто не нарушает её уединения. Не как в первые дни. Тогда били резиновыми дубинками и током, а отключив камеры – просто ногами. Пытались насильно кормить, унижали, гоготали во всё горло, наслаждаясь её беспомощностью. Но почему-то всегда покрепче перехватывали автоматы и резво отступали назад, стоило только хрупкой светловолосой девушке на мгновение поднять взгляд невинных голубых глаз и растянуть разбитые в кровь губы в медленной, блудливой улыбке. Зверьё всегда чует опасность. «Мне скучно, кооотик! Поиграй же со мной…» - шепчет Харли Квинн, вжимаясь хорошеньким фарфорово-кукольным личиком в грубую сталь решётки. И очередной громила на глазах всего отряда поспешно пятится прочь. А из его неестественно расширенных зрачков плотным, почти осязаемым потоком выплёскивается, заполняя окружающее пространство, густой, липкий, пробирающий до костей животный страх. О да, её боятся… Два десятка здоровенных, потных, вооружённых до зубов мужланов боятся её – Харли Квинн. Бледную, растрёпанную, полураздетую, босую. Сломанной куклой распростёртую на грязном холодном полу и бешено хохочущую им в лицо из-за подключённых к смертоносному напряжению железных прутьев. И правильно делают, что боятся. Потому что она выживет. Потому что вырвется отсюда. Потому что отомстит. Искупает весь мир в сладкой горячей жидкости, цвет которой так удачно повторяет любимая помада! Никакими замками её не удержать, а смерть не посмеет явиться за тёмным, жутким, жалящим, словно раскалённые иглы, безумием, что когда-то звалось её душой. Харли умирала слишком часто, это перестало быть забавным. Она вернётся, королева Готэм-сити, вернётся к своему королю. Ибо боль для неё намертво сплавлена с наслаждением. Страх давно перешёл в страсть. А воля замирает и растворяется в щемящей нежности при виде сумасшедшей улыбки, расцветающей на бледно-блудном лице и крохотными золотыми искорками вспыхивающей в прохладной глубине зелёных глаз. Те, кто упёк её за решётку, не учли одного важного обстоятельства: женщина, обезумевшая от любви, способна на всё.