***
Весна. Кажется, это время года Юри навсегда возненавидит. Вся эта красота вокруг делает ещё больнее его поломанной душе, потому что ушёл тот, кого он так любил. Жизнь в последнее время только и делает, что смеётся ему в лицо. Сначала умер отец, и едва Кацуки отошёл от этого… — Известный на международном уровне российский фигурист, пятикратный чемпион мира Виктор Никифоров скончался сегодня утром. Это стало огромным ударом для его друзей, семьи и поклонников. Как выяснилось, причиной смерти стала быстротечная лейкемия, которую спортсмен по непонятным причинам скрывал. Последнюю неделю он почти не выходил из дома, и вот вчера, на своей страничке в инстаграмме Виктор поздно ночью выложил благодарность всем тем, кто окружал его и просьбу не оплакивать. Медицинская экспертиза установила, что смерть наступила между пятью и шестью часами утра шестнадцатого апреля. Прощание с Виктором Никифоровым состоится девятнадцатого апреля, в три часа, на Новодевичьем кладбище в Москве. Далее о главном… — О боже. Мари и Хироко подхватили под руки пошатнувшегося Юри, уставившегося в пол пустым взглядом. Внутри японца что-то с треском сломалось, заполнив всё тело острой болью. Мягко оттолкнув руки матери и сестры, он ушёл в свою комнату, заперев дверь. Собравшись, спустя два дня первым же рейсом Кацуки вылетел из Японии. Мать ничего не сказала ему, вытирая слёзы, бегущие по лицу. Юри сам готов был зарыдать, но твёрдо решил при семье этого не делать. Два дня он рыдал в своей комнате, но этого слишком мало. В самолёте Юри рассматривал фотографии Виктора, на которых он всегда улыбался. Это были совместные фото, где они так счастливы - он даже нашёл фотографию, на которой улыбается Плисецкий. Интересно, как он отреагирует на смерть своего идола? Из глаз всё же потекли слёзы, которые японец поспешил вытереть, чувствуя себя слабым и беспомощным ребёнком. Обиднее всего было то, что даже ему о болезни ничего было не известно. Больно…***
— Юрий, что ты себе позволяешь?! Яков с грохотом треснул кулаком по столу, заставив вздрогнуть сидящих рядом Милу и Георгия. Плисецкий с равнодушным видом стоял, скрестив руки на груди и молчал. — Тебе всего пятнадцать! Ты же так мечтал о карьере во взрослой категории, и сейчас говоришь, что хочешь всё бросить, эгоистичный ребёнок? — Замолчи, старый маразматик… Я уже всё сказал. Мила осторожно дотронулась до плеча своего младшего напарника и тихо спросила: — Юр… Это из-за… Виктора? Стряхнув её руку, подросток раздражённо цыкнул и направился к двери. — Отстань, глупая баба! Это вообще никого не касается. До свидания. Ещё увидимся сегодня. После того как дверь за Юрием захлопнулась, Фельцман устало опустился в кресло, вытирая пот со лба. — Вы тоже можете идти. Скоро ехать. Нужно собраться с мыслями. Фигуристы молча кивнули и вышли, оставив тренера наедине с тишиной. За всю свою карьеру тренера Яков никогда не терял учеников так рано. Закрыв руками лицо, изрезанное морщинами, пожилой мужчина тяжело вздохнул. Он потерял не просто ученика. Он потерял сына.***
— Сегодня мы прощаемся ещё с одним талантливейшим человеком, который внёс большой вклад в историю Российского фигурного катания. Он принёс нашей стране множество побед, которые все, безусловно, будут помнить очень долго. Замечательная личность, которая… Юри краем уха слышал, как какая-то женщина громко говорит на непонятном ему языке. Виктор пытался учить его русскому, но это было так же легко, как сдвинуть с места гору. Целая толпа загораживала японцу гроб, в котором лежал Никифоров. Пробираясь туда, чтобы взглянуть на самого любимого в мире человека в последний раз, Юри искал в толпе знакомые лица. Заметил он и тренера Виктора, и напарницу Юрия и даже того фигуриста, которого, кажется, звали Георгием… Кацуки было плевать на провожающие его взгляды, на текущие по лицу уже без остановки слёзы. Хотелось кричать, разбить себе кулаки об асфальт, чтобы хоть как-то заглушить внутреннюю боль. Тут его резко хватают за руку, дёргая в сторону. Обернувшись, Кацуки застывает с широко распахнутыми глазами. Перед ним стоит Юрий Плисецкий, глаза его скрывают тёмные очки, а руки слегка дрожат. — Ты же попрощаться хочешь? Давай проведу. Бегущие по лицу слёзы мешают. Плисецкий тащит своего соперника мимо множества рыдающих людей, и спустя минуту Кацуки толкают в спину, открывая ему картину, от которой сердце медленно сжимается в комок, к горлу подступает тошнота, а дрожь становится неконтролируемой. Лицо Виктора такое умиротворённое, губы слегка приоткрыты, ресницы словно белый пух, венчающий его глаза. Эти губы целовали Юри, эти ресницы целовал он сам… Боль внутри становится невыносимой. Солнце светит всё так же ярко, но для Кацуки всё вокруг кажется серым, унылым и бесполезным. — Скажи, что для тебя самое неприятное? — Мм, твоё отсутствие. Когда тебя нет рядом, мне неуютно, словно я совсем один. Ты… Уезжаешь завтра? — Да. Но клянусь, это ненадолго. Максимум на недельку. Ты же не сердишься? Юри-и… Виктор смеётся, повалив хохочущего Кацуки на пол и щекоча его бока. Затем целует в губы, от них спускаясь к шее и плечам. Тепло. Стиснув плечи руками, японец вспоминает каждую частичку Виктора, каждое его прикосновение. И с каждым воспоминанием сердце отдаётся гулким стуком. Не выдержав, Кацуки падает на колени и лихорадочно целует холодные руки Виктора. Глухие рыдания вырываются наружу, и Юри кричит - громко, с надрывом. К нему бросаются несколько охранников, но перед ними возникает Плисецкий и что-то объясняет высокомерным и громким голосом. После подросток подходит к стоящему на коленях Юри и тянет его за руку прочь, тихо шепча. — Пора. Сейчас будут закапывать. Кацуки хочет вырваться, тянет руки к Виктору, но голос его не слушается, как и тело. — Пусти. — Глупый тупица! — Голос русского срывается на крик. — Его не вернуть, понимаешь?! Твои рыдания не воскресят Виктора! Гроб закрывают крышкой и заколачивают. С каждым забитым гвоздём Юри чувствует, что и его душу накрепко заколачивают. — Идём. Японец удивлённо поднимает голову, услышав как голос Плисецкого дрогнул. Следующая фраза и вовсе заставляет Кацуки обернуться и посмотреть на собеседника своими заплаканными глазами. — Отойдём поговорить? — Х-хорошо. Но… — Ты ещё сможешь побыть с ним наедине. Даю слово.***
— Скажи, Юрио… — Чего? — Можешь ли ты перед разговором снять очки? — А я обязан это делать? — Как хочешь. Я просто… Плисецкий фыркает, и тёмные очки оказываются в его руках. Глаза подростка опухшие и красные, мешки под ними выдают с головой длительную бессонницу, а губы искусаны. Как Юри мог этого не заметить… — Чего пялишься, япошка? — Прости. Так о чём ты хотел поговорить? — Для начала. Вы с Виктором встречались? Японец устало закрывает глаза. Тяжело вздыхает и достав из кармана очки осторожно надевает их, сняв линзы. — Да. Юрий резко хватает его за воротник и встряхивает, громким голосом крича ругательства на своём языке вперемешку с английским. — Тогда почему ты, тупица, не знал о его болезни? Или знал? Почему не сказал?! — Я не знал потому, что Виктор мне ничего не говорил. Он уехал месяц назад. Обещал вернуться. Говорил, что через неделю. Я ждал, думал, что у него дела… — Я мучился. Юри стискивает зубы чтобы не заплакать снова, и Плисецкий продолжает. — Я не знал что с ним, и эта неизвестность приводила меня в дикое бешенство. Я подумал, что Виктор опять мается дурью, но когда узнал… Я чуть не рехнулся. Перебил в квартире всё, что только можно. Выплакал все слёзы, которые были! Понимаешь меня? — Думаю, даже больше, чем кто-либо другой. Я люблю его до сих пор. Я лишился части своей жизни. От моего сердца оторвали целый кусок, который уже никто не вернёт. — Иди. Я тебя провожу. Я услышал всё, что хотел. — Чего? Юрий поднялся со скамейки и направился обратно к кладбищу. Кацуки двинулся за ним. На могиле Виктора людей уже не было, но зато там было целое море цветов. В том числе и любимые Виктором белые розы. Юри вдруг вспомнил о том, что забыл в самолёте целую корзину с этими цветами. Чувство вины стрельнуло в голову, но почти сразу же исчезло. Плисецкий ткнул японца в плечо. — Рейс самолёта в семь вечера. Закажешь такси. Вот хороший шофёр, скажешь что мой знакомый, довезёт бесплатно. — Ты у нас случаем не из банды какой? — Заткнись. Юрий отдал брюнету карточку с номером, и развернувшись зашагал прочь. — Юрио! — Чего ещё? — Спасибо. — Иди к чёрту, липучка японская! И чего Витька в тебе нашёл… Плисецкий ушёл. Оставшись один, Юри посмотрел на часы. Ровно шесть. Несколько минут есть. Кацуки подходит к мраморной плите, на которой выгравировано имя, даты рождения и смерти, и ещё что-то. Прислонившись к этой плите лбом Юри шепчет слова «люблю» и «за что», сжимая пальцами те самые белые розы. — Я люблю тебя. И никогда не предам. Затем Юри поднимается, кидает на это место ещё один прощальный взгляд и тяжело вздыхает. Я тебя никогда не забуду. Ветер треплет чёрные волосы, и в шёпоте берёзовых листьев листьев слышится знакомый смех. Тихий, но такой тёплый… Я знаю. Спасибо.