Рудигер фон Хазард.
Родился: Англия. Лондон.
Пребывал на момент происшествия: Америка. шт. Луизиана. Новый Орлеан.
Ныне же пребывает в психиатрической лечебнице «Лайн Хэвен». Северная Америка.
Люди всегда стремились к прогрессу, знаниям, путешествиям и открытиям. Я не был исключением и в век действительно важнейших открытий я тоже посмел внести свой вклад, да только об этом моем открытии не узнает более ни единая живая душа, только лишь мой дневник.
В 1918 году мне было 22 года и я, воображая себя отважным первооткрывателем, отправился за океан. До этого я уже успел посетить Африку, Египет и Восток. На этот раз путь мой пролег в земли Америки.
Сумев преодолеть большую воду и добраться до штата Луизиана, я остановился в Новом Орлеане. Местные жители всякое рассказывали о болотах. И помимо аллигаторов, их пугали духи и суеверия. Будучи скептиком до мозга костей меня не очень волновал тот факт, что по топям бродят призраки.
Я неделю провел в местной деревне, где иной раз разрешал себе разговоры с местными. Частенько под вечер с скрипучих сверчками болот возвращался старый пьяный охотник и его истории будоражили и волновали мою кровь сильнее всего. Возможно, так случилось от того, что байки из уст охотника приправлялись его специфическим видом. Охота на аллигаторов – опасное и зачастую дело приносящее большие потери. Однако судьба была благосклонна к этому человеку на всем его жизненном пути.
Местные привыкли называть охотника Ругару. От чего-то считая, что охотник на аллигаторов и есть тот самый оборотень с болот, что пугает людей своим жутким воем. Тем не менее мужчине было все равно, что говорят люди, он вел отшельнический образ жизни где-то на болоте и приходил в деревню лишь чтобы запастись провизией, продать крокодиловую кожу, приобрести новые заказы и отведать плошку знаменитого местного супа Гамбо. В основном Ругару общался лишь с приезжими, закупающими кожу, с парой землевладельцев и местным шаманом. К нему он приходил исключительно под покровом ночи. И с уст жителей деревни разносилось: «этой ночью все будет спокойно». Позже я узнал, что они имели ввиду: никто не истерзает и не утащит овец. Однако, тогда я еще не видел никакой связи между Ругару и овцами. Лишь когда я прибыл обратно в Лондон, я осмелился вспомнить это прозвище и проштудировать библиотеки, но до тех пор я был в неведении и считал неприемлемым донимать местных жителей, расспрашивая об их опасениях на счет охотника, возможно, посчитав, что тайное должно остаться тайным и мне не стоит портить знание об этом человеке.
Шаман принимал охотника всегда, и прощались они лишь под утро.
С Ругару мне удалось познакомиться лично, тогда я отметил, что у него не хватает на правой руке трех пальцев. Когда я спросил, аллигатор ли изуродовал так его руку, мужчина лишь усмехнулся и с чего-то вдруг решил меня посветить в совсем иную историю. От него-то я и узнал о странном таинственном культе, упоминания о котором мне еще нигде не встречались, а местные обходили эту тему стороной.
Ругару рассказывал мне о месте и разрисованных в страшных масках фигурах, о ночных гулах и вое, что гуляет меж утопленных в воде деревьев. Но ему не удалось сбить мое любопытство и отговорить от путешествия на болота. Однако, видимо, почувствовав ответственность за то, что рассказал мне все это, он хоть и тяжело, но согласился провести меня до приблизительного места проведения обрядов этого культа.
Перед тем как отправиться этим вечером на болота, я заглянул к шаману. Это оказался довольно любопытный худощавый старичок с кольцом в носу и навешанными на шею амулетами. Он также пытался отговорить меня от этой поездки, но в отличие от Ругару, который просто предупреждал об опасности в виде аллигаторов, шаман аргументировал свои слова тем, что духи не любят, когда их тревожат. Я был непреклонен, и шаман, видимо, убедившись в моей упрямости, повесил мне на шею один из своих амулетов. Маленький деревянный цилиндрик, исписанный неизвестными мне символами, которые я не встречал ни в одной научной книге или культуре, должен был защитить меня от чего-то ужасного и неукротимого. Я, конечно, тогда отнесся к этому скептически и лишь из уважения к заботе старшего не снял эту безделушку при выходе, а потом и вовсе про нее забыл.
На улице было темно, когда Ругару под взволнованными взглядами жителей увел меня из деревни. Мы пришли к краю болот, где была привязана его лодка и охотник там же проинформировал меня, что, если я выпаду за борт, он не полезет меня доставать и не станет мне помогать ни коим образом. Эта жестокость была обоснована ночной активностью опасных рептилий, я понимал на что иду и храбро согласился с условиями, еще не зная, какой контракт заключил с этим дьяволом в тот миг.
Плыли мы молча. Единственным источником света был факел и мелькающие то тут, то там светлячки. Тишина нарушалась всплесками воды и стрекотом насекомых. Ругару пристально смотрел на воду и мерно греб, движения его были тихими, а взгляд смотрел вперед и время от времени стрелял в сторону. В эти моменты я предполагал, что он улавливал движение, потому что после каждого такого метания глаз, раздавался либо всплеск, либо шорох.
Кромешная тьма заволакивала все пространство, окутывая своими зябкими щупальцами. Факел был плохим источником света, его пламя все время плясало и огонь охватывал слишком мало пространства, но за неимением лучшего варианта, я его боготворил.
Ругару по-прежнему греб молча, хотя с его уст иногда все-таки срывался натужный тихий хрип, от этого звука по спине шли мурашки, так что я старался не смотреть в сторону своего проводника, что обернулось впоследствии для меня не лучшим образом.
В очередной раз, когда в неловкой гнетущей тишине охотник захрипел и я отвел взор, мой слух уловил в этом хрипе слова: «дальше не поплыву». Непривычный и звонкий стук весел в этой тягучей тишине, шелест одежды, борт немного покосился вправо, затем влево. И когда сильные ручищи схватили меня за шиворот, было поздно уже что-то предпринимать. С затравленным всхлипом меня выкинули в болота, как слюнявого щенка, я по своей глупости подумал, как приманку. Но вопреки всему, пока я отплевывался от застойной, гнилой воды и снимал с лица липкую тину, Ругару уже отплыл достаточно далеко и оттуда крикнул:
- Остров за твоей спиной!
Не имея ни малейшего понятия, как буду потом выбираться и забыв затаить обиду на проводника, я все-таки поплыл к берегу.
Возможно, даже будучи отщепенцем, Ругару либо выведал у шамана пару легенд о местных болотах. Либо охотник и без всяких легенд, по чутью ли, видел, куда лучше не встревать со своей любопытностью.
Помнится, кто-то из местных жителей рассказывал мне о беглых рабах, что скрывались на болотах от жестоких хозяев. Однако, ни один не выжил, ибо все были сожраны аллигаторами. И говорят, духи мертвых до сих пор бродят меж деревьев, отбрасывая свои тени.
Нельзя было оставаться на месте, а вероятность стать реальной наживкой для аллигаторов слишком высока, я выгреб к берегу и, ступая по мягкому илистому дну, все-таки дошел до более твердой почвы и тогда-то из глубины островка и донесся мерный стук, как сердцебиение громадного существа. В моем случае любопытство, как всегда, оказалось сильнее страха перед легендами, оно же и взяло верх над здравым смыслом.
По мере продвижения вглубь острова, удары «сердцебиения» становились громче и отдавались, переходя через ноги, в моей груди, где, вторя им, и билось сердце. И кроме этого странного, давящего на нервы боя, больше ничего слышно и не было, будто даже сам остров напрочь поглотил все звуки.
Плутая меж деревьев и идя на звук, не имея пути отступления или плана побега в случае форс-мажора, я думал лишь о странном бое, предполагая, что это всего лишь бой тамтамов. Но кому пришло в голову отбивать этот жуткий ритм ночью посреди болота, имеющего такую неприятную репутацию?
С моим приближением к источнику звука, у меня не осталось сомнения в том, что это кто-то вполне из рода человеческого бьет по тамтаму, но человек – не значит отсутствие опасности. Однако, надеясь на здоровое психическое состояние неизвестного, я приблизился к давно разрушенной, оплетенной плющом каменной постройке. И когда я затаился, чтобы удостовериться, что звук шел с поляны за стеной, бой прекратился, а вместе с ним и замер я, привалившись к каменной стене. Едва я заглянул за угол, то наткнулся взглядом на поляну, где посредине горел большой костер. Там, на траве, находились человекоподобные существа, ростом чуть меньше нормального человека, а лица их были настолько уродливы, что мне захотелось тут же зажмуриться. Однако преодолев желание, я постарался не акцентировать на этом внимание и смотрел по большей части на их руки и следил за действиями. Существа прыгали, как шальные, вокруг огня, вскидывая руки и тряся ногами.
Мной одолела неясная тревога и тихий ужас. Эти движения существ на поляне напоминали мне о чем-то давно забытом и оставленном, будто этот культ и место покинули из опасений разбудить что-то неведанное и осквернить нечто тайное. Возможно поэтому я так и не нашел сведений об этом культе. Так что теперь я старался запоминать как можно больше, любопытно глотая все увиденное и услышанное, при этом чувствуя неясную дрожь в мышцах и неопределенный страх.
Привалившись к стене, я стал продвигаться вперед на пляшущий свет. Чувствуя в груди противоречивые желание: бежать и познать тайну, – я продвигался и не спускал взгляда с фигур. Но то, что случилось дальше, заставило меня замереть и затаить дыхание. Я почувствовал, как от увиденного, похолодела кровь и окаменели ноги, не позволяя мне более приближаться к опасности.
Я бы не решился описать то, что увидел, если бы не тот факт, что после я оказался заточен в психиатрической больнице и заранее знал, что мне никто не поверит. Сейчас же я рад, что эти записи приняли лишь за бред сумасшедшего и очередную легенду болот, более никто после меня не отправится в ту часть Луизианы в поисках правды и ведомый любопытством.
Пламя костра взмылось вверх, треща как саранча и плюясь искрами в бескрайнюю тьму неба. Жаркие руки огня тянулись к прыгающим вокруг фигурам, и, как звери, хрипя, существа подходили близко-близко, щекоча пятки горячими языками. Бой тамтамов возобновился с новой силой и мощью. Исполнитель, как заводная мартышка, не сбивался с дурманящего ритма и бил-бил-бил.
Теперь же подобные звуки вызывают во мне неудержимую дрожь и панический ужас. Бой глубоко забрался в мою память и сидит там, в голове, как вредный жук в стволе дерева.
Тени, что отбрасывали фигуры на землю и разрушенные стены, больше не были хоть как-то похожи на человеческие. Длинные щупальца, вытянутые морды, беспалые множества конечностей – все они тянулись к горящим углям, как к родному дому.
В тот момент я понял, что все достигло своего пика: бой стал громче и быстрее, движения хаотичнее и бессмысленнее. И все наконец замолкло, заглохло как мотор, погружая поляну в давящую тишину. Лишь костер тянулся выше к небу, выпуская из своего горячего нутра что-то бесформенное и жидкое. Оно заскрипело, как ржавые петли калитки, растеклось беспомощно по земле и вспыхнуло синим огнем, обретая форму, с какой я однажды имел дело и сталкивался в запретных книгах о забытых культах. Там, где описывалась книга безумного араба «Некрономикон», я прочел о жутком существе Ктулху. И теперь столкнулся с ним в яви, лицезрея жуткий силуэт, что смотрел на меня поглощающим взглядом своих глаз и глаз своих рабов. Тогда я осознал, что все меня видят, и бросился прочь, охваченный паникой.
Я бежал и мне казалось, что существа наступают мне на пятки и само божество из огня тянет ко мне свои драконьи лапы. И куда бы я ни глянул, всюду: на стволах деревьев, на земле – мне виделись тени извивающихся щупалец, бросающихся мне под ноги, норовя ухватить.
Помню, я добежал до болота, услышал плеск воды и тогда мои силы отступили, бросая на произвол судьбы, но не отключая сознание. Я глотал воздух, глядя в небо, и слышал, как меня настигают. Мне хотелось только одного: оказаться подальше от проклятого места. И я невольно заскулил, как забитый пес. На груди что-то потяжелело, будто на меня положили булыжник. Тогда я попытался столкнуть его, чтобы глотнуть воздуха, но руками вместо камня ухватился за подаренный шаманом деревянный цилиндрик. Зачем-то я обхватил его пальцами и сжал, как последнюю надежду.
В этот же момент рядом что-то грузно опустилось в воду и на меня упала чья-то тень. Преследователи уже почти настигли болота, но тут над ухом раздалось грозное рычание, какое мне ранее не доводилось слышать ни от одного зверя, а затем волчий вой. И все затихло. Я потерял сознание.
***
Много воды утекло с тех пор. Все, кому я пытался рассказать о случившемся, вскоре начинали смотреть на меня косо. А вернувшись в родной Лондон, родители и все близкие испугались, что я тронулся умом. Возможно, их насторожил факт того, что я помешался на древних культах и завалили кабинет книгами и старыми газетами. Однако, новое увлечение не казалось мне безумием.
Со слов родственников, порой я сутками не выходил из комнаты. Но я знал, что готов потратить много часов, лишь бы найти хоть что-то подобное, с чем мне довелось столкнуться. И никто не понимал моего рвения. Мне не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. А солнечный свет резал глаз, как лезвие бритвы, и казался мне убийственной пыткой.
Служанка сказала моей матери, что, когда она пыталась одернуть шторы, чтобы впустить лучи солнца, я сорвался и накричал на нее, нервно ударяя кулаком о стол. Но я этого не помню.
Вскоре брат заявил, что при попытке вывести меня на улицу, я укусил его за руку и заперся обратно в кабинете, более никому не позволяя войти.
Терпение родителей кончилось в тот день, когда я услышал доносящийся с улицы бродячий оркестр. Готов поклясться, что тот барабанный бой был точь-в-точь как в ту злосчастную ночь на Луизианских болотах. Со слов отца я вбежал в гостиную с кипой бумаг в руках и бросил их все в горящий камин, а когда пламя с желанием накинулось на жертву, я закричал, словно увидел что-то в собственной тени на стене, и убежал на кухню, где попытался с помощью кухонного тесака отрезать себе руку.
***
Калитка территории больницы Лайн Хэвен приветливо распахнулась, доброжелательно приглашая войти. И я бы поверил ее намерениям и намерениям величественного готического здания передо мной, если бы не ржавый скрип петель, не мрачные тени в углах и не стерильно-белый халат на моем лечащем враче и форма медбрата за его спиной. Лечащий врач хотя бы фальшиво улыбнулся в отличие от санитара и представился, а после сказал, что должен поговорить с моими родителями, а пока Тайлер проводит меня в мою палату. Уже тогда, с порога, психиатрическая лечебница показалась мне фальшивкой. И в тот миг мне снова захотелось бежать со всех ног, как в ту чертову ночь на болоте.
Но санитар крепко схватил меня под руку и потащил к парадному входу больницы, как на плаху. Я мог лишь поднять на мужчину глаза и с немым вопросом смотреть: «за что?» Но в ответ видел на жестком лице равнодушие. Хотя рыжина его волос как-то внушала в меня какую-то веру в светлое будущее. Я не думал, что могу довериться этому человеку, но мне этого хотелось. Тогда он заметил мой пристальный взгляд на себе и улыбнулся так тепло и по-родному, что невольно опешив от такой искренней улыбки, я и не заметил, как он завел меня в холл и дверь больницы с жутким грохотом захлопнулась за нашими спинами.
