Точка слома

Сны Дрю были спутанными и неопределёнными, один плавно перетекал в другой и установить между ними какую-либо последовательность было крайне проблематично. Стоило мужчине сосредоточиться на одной картине в голове, как она расползалась, слово туман, уступая место другой. Всё приснившееся объединяло лишь одно: оно без исключения было болезненно и неприятно, словно непроходящий нарыв. Коротким ошмётком - детство, проведённое в тщетных попытках осознать происходящее вокруг. Первые пять лет жизни у очень строгого, воспитанного в военных правилах деда-альфы, когда родители были слишком молоды и беспечны, чтобы взять заботы о ребёнке на себя, затем ссоры уже между отцом и папой, причин которых Дрю по малолетству был не в состоянии понять. Железная дисциплина в военной школе, редкие увольнительные, первые опыты с алкоголем и жуткое похмелье, которое, впрочем, было не более страшно, чем последовавшее за ним дисциплинарное наказание. Первая влюблённость, робкая и несмелая, прошедшая также быстро, как появилась, и не оставившая после себя особенных глубоких терзаний. Затем - резкий нырок через время и пространство, и вот Дрю уже выбрасывает в их с Лукасом дом. Ох уж этот большой, но уютный дом в Марри-Бридже, до пошлости чистенький и аккуратный, с глубокими креслами и до скрипа выстиранным постельным бельём, с огромными суммами, уходящими на регулярную поливку газона, с нагреваемыми в холод полами. Максимально комфортная среда обитания для верхушки среднего класса, к которой прилагались отличные отношения с соседями и небольшой католический приход неподалёку. Впрочем, в церковь они с мужем не ходили. Они вообще редко покидали помещение после того, как здесь поселились. То есть, конечно же, Милтон редко покидал помещение, у супруга не было причин просиживать, а он и не хотел. Война закончилась, оставив своего героя опустошённым и измученным. Поседевший в тридцать, обречённый провести минимум несколько лет на таблетках, дёрганный и слабый, омега снискал у всей округи чувство крайнего сочувствия, которое, наверное, испытывают, когда видят покалеченных котят. К нему предусмотрительно не лезли, хоть и всячески показывали: "Ты можешь обратиться к нам в любую минуту". Даже правительство, по "вине" которого и состоялся этот переезд в новые хоромы из небольшой квартирки на окраине города, не слишком сильно пеклось о том, кого можно было так удобно демонстрировать в качестве примера правильного патриотизма. Медленное, тягучее погружение в болото забвения... Следующая вспышка - первый обжигающий удар по щеке. Щелчок, с которым старая плёнка отматывается назад. Больничная койка. Тяжелый, густой запах лекарств, который не выветривается, сколько ни держи форточку открытой. Синяки и ушибы уже не болят, не могут болеть по истечению целого месяца, разве что немного ноют на погоду, только и всего. От несильного осеннего сквозняка занавески колыхаются и слегка шуршат. Он мнёт в пальцах - тонких и длинных, с обглоданными до мяса ногтями - край одеяла. - У вас ещё есть время подумать, мистер Милтон, - мягко, но с некоторым скрытым нажимом произносит врач - пожилой коренастый бета. Почему-то все врачи - пожилые коренастые беты, по крайней мере, все, с которыми Дрю приходилось сталкиваться до этого. - Не все скоропостижные решения - правильные. - Мне не нужно никакое время, - практически аналогичным тоном, будто передразнивая, произносит омега. - Я уже принял решение и не буду о нём жалеть. - Но, - что он мнётся, этот престарелый прислужник Гиппократа? Неужели в нём играют радикальные настроения сбивающихся в кучки на пикетах пролайферов, которых в последнее время развелось непривычно много? Или всё то же государство даёт отмашку во всех медицинских учреждениях бороться за каждого нерождённого младенца из страха перед провалом в демографии? - Всё же, подумайте ещё раз. Не скрою, многие омеги идут таким путём, но также многие потом очень жалеют и... - Я никогда не смогу полюбить ребёнка, рождённого от неизвестного даже мне насильника, - уже откровенно холодно и неприязненно произносит Дрю, поднимая на врача глаза. - И скорее буду каждый день жалеть о решении его оставить, чем об аборте. Скажите только одно: я после этого ещё смогу родить? - Нет никаких оснований думать иначе, - доктор вздохнул и пожал плечами, убеждаясь в том, что переубедить пациента невозможно. - По статистике каждый третий омега хоть раз в жизни делал аборт. Если бы все они после этого становились бесплодными, страна была бы сейчас на грани вымирания. У вас выносливый организм. Если не будет никаких осложнений, то скорее всего, в будущем у вас всё прекрасно получится. Не получилось. Проходит полтора года после разговора в больнице. В анамнезе - обвинения мужа, звуки ударов, собственные поначалу злые, а потом бессильные слёзы, две проведённые в одиночестве течки и три сломанных пальца. Падение с лестницы, Лукас потом будет объяснять прибывшим врачам, что супруг "шагнул мимо ступеньки". И - разрывающая боль внизу живота. Дрю долго пытался загнать воспоминание куда-то в дальний угол памяти, долго отпаивал себя излишними дозами успокоительных, побочным эффектом которых была кратковременная потеря памяти, но, видимо, постарался недостаточно хорошо. Потому что в горячечном сне всё было воскрешено в памяти довольно живо и в красках. То, какие изумление и обиду он испытал, когда понял, что муж получает какое-то странное удовольствие, когда причиняет Дрю боль. То, как он старался не обращать на это внимание. Занял позицию, бывшую лицемерием по отношению к самому себе. "Ты пережил войну, переживёшь и мужа", "могло быть и хуже", "просто потерпи". Мягкий разговор с самим собой, попытка мимикрировать под происходящее, которая в итоге привела к тому, что то самое предполагаемое дитя, о котором он говорил с врачом, которое он пытался сохранить внутри своего тела и изо всех сил оберегал, скрывая его существование, не прожило в утробе и трёх месяцев, а он сам заработал очередной нервный срыв. Жёсткое: "Ты сам виноват" от невозмутимого Лукаса, когда тот уже во второй раз увозил его из больницы, на что Дрю поднял глаза, пытаясь встретиться с мужем взглядом в зеркале заднего вида. Но там были только собственные бледно-серые омуты, искажённые болезненным страданием. Насыщенно-лиловые мешки под глазами, казалось, были больше самих глаз. Год в тумане, притупляющем боль, пока цикл течек не был восстановлен. Лукас срывался всё чаще, "наказывал" за самые немыслимые проступки всё жёстче, но Дрю мало что помнил из происходящего. Кажется, тогда он был настолько сломлен и как результат безразличен к окружающему, что возвёл вокруг себя некую стену, нормализовавшую домашнее насилие, сделавшую его культурной нормой. Первая течка после выкидыша - почти привычная грубость, хоть немного смягчённая текущей по бёдрам смазкой. Вторая попытка организма выполнить своё, как считали многие консервативные политики и священники, прямое предназначение. Вновь неудача. …Кровь неестественная, слишком красная. Не хочется верить, что она настоящая, но другого выхода нет. Полгода семейных сеансов у психотерапевта, мощнейшие подавители, купленные в отсутствие мужа. Но легче почему-то не становится. Страх всё сильнее, он подкатывает к горлу, как рвота, и не даёт спокойно жить. Щипки, толчки, удары, кожа, прижжённая сигаретами. Дисциплинарный ошейник, снабженный особенными функциями, пробирающиеся через кожу разряды тока, четыре неудачных попытки побега, после одной из которых Лукас угрожает тем, что в следующий раз переломает ему ноги, засунет в задницу и скажет, что так и было. Щелчок, плёнка отматывается назад. Дрю десять лет, он бежит с отцом по казавшемся тогда бесконечным полю, пытаясь заставить воздушного змея взлететь, и заливисто смеётся. Дрю двадцать восемь, он рыдает в поезде, едущем в его родной город. Отец звонил несколько часов назад, просил торопиться: папа в больнице, состояние критическое, нужно ехать. Пару минут назад перезвонил. Теперь позвал на похороны. Двадцать пять, перевод по службе в Аделаиду. Город располагает к себе: бурный, живой, весь в зелени, да и работа спорится. Один из штабистов периодически поднимает на него глаза и слегка улыбается краем губ. Высокий, красивый, породистый, с длинными светлыми волосами. Наконец подходит, зовёт выпить как-нибудь кофе. Представляется как Лукас Фокс. Щелчок, кадр испорчен. Часть воспоминаний не сохранилась, поели крысы. Щелчок, щелчок, щелчок... *** Лиам неприлично широко, чуть ли не с щелчком зевнул, прикрыв рот ладонью. Юноша ужасно устал за ночь, пришедшуюся не на празднование, как у всех нормальных людей, а на особенно тяжёлое в виду новогодней специфики дежурство, но пойти домой спать с чувством выполненного долга не мог. Привезли нового пациента, увидев которого, главврач объявил, что возьмётся за новичка сам, а затем сообщил и без того страшно вымотанному Уилсону, что он теперь приставлен к мужчине и может не отвлекаться на других больных. Подобный приказ вызывал некоторое любопытство: что же это за человек такой, которому полагается отдельный медбрат? Пациент был без сознания, а во сне стонал и метался, так что определённо не мог сам потребовать такого отношения. Разгадка оказалась весьма прозаичной: больной оказался майором в отставке, во время войны прославившимся если не на всю Австралию, то точно на весь город или даже административный округ. Такие крупные шишки всегда имели ряд поблажек и осматривались куда более тщательно, чем "простые смертные". Вот только диагноз обескураживал. Не так часто в мирное время в больницу привозят военных со всеми симптомами совершённого над ними сексуального насилия. Лиам терялся в догадках, главврач нервничал и звонил в полицию, поскольку происшествие отчётливо пахло криминалом, но ясности больше не становилось. В какой-то момент этот цирк стал ещё фантастичнее: позвонил Виктор и, пообещав, что потом всё объяснит, настойчиво поинтересовался, нет ли в больнице медицинской карточки человека с таким-то именем. И назвал нового пациента. Дрю Милтон, ещё раз повторил про себя Уилсон, стараясь запомнить имя человека, с которым в ближайшие дни ему придётся проводить довольно много времени. Тридцать пять лет, пол - омега. Странный человек, которому никак не дашь его возраст, хоть он и находится в бессознательном состоянии и выглядит неважно. Местами седые волосы и морщины на лбу как у пожилого человека, угловатое тощее тело скорее подойдёт пятнадцатилетнему подростку, а искажённое болью лицо явно на кадр не старше тридцати. Но не доверять официальным документам основания, вроде как, не было. Лиам вздохнул. К своим двадцати двум годам медбрату уже довелось оказаться в отношениях, которые можно охарактеризовать как абьюзивные. Он вышел замуж рано, когда ему едва исполнилось девятнадцать, и уже через месяц после начала семейной жизни испытал на себе жестокость и чёрствость супруга. Поначалу тот просто позволял себе грубить Уилсону и придираться к нему по мелочам, потом уже мог отвесить оплеуху... Когда муж оставил юноше огромный синяк под глазом, он молча собрал вещи и ушёл. Переехал из небольшого городка, в котором вырос, в столицу административного округа, записался на курсы медбратов, как-то тянул на скопленные деньги, пока не было работы. В общем, выкрутился. После истории со своим мужем особенного уважения по отношению к альфам Лиам не испытывал. К тому же, в больнице ему зачастую приходилось наблюдать за тем, как представители "сильного пола" бросали своих возлюбленных, если те по той или иной причине оказывались надолго прикованными к больничной койке, что только добавило баллов в копилку доводов против отношений с кем-то из них. Несколько лет Уилсон прожил один, перебиваясь во время течек с подавителей на секс-игрушки, затем неожиданно - он никогда не позиционировал себя как гея или бисексуала - сошёлся с омегой, и этими отношениями был доволен. Но о своём прошлом не забывал, и по возможности старался помочь каждому, кому приходилось оказаться в аналогичной ситуации. В случае с Милтоном история была определённо более запущенной, чем когда-то у него самого, поэтому Лиам пока не знал, как можно поддержать больного за исключением профессиональной помощи, оказывать которую было его непосредственной работой. Юноше оставалось только выполнять эту работу как можно более тщательно. За час, проведённый с пациентом, за состоянием которого было приказано следить, Уилсон расчесал растрёпанные волосы Дрю, несколько раз проверил, не сбилась ли игла от капельницы с питательными веществами, ещё несколько раз промакнул специальной влажной губкой его пересохшие губы, и просто кидал со своего места на Милтона обеспокоенные взгляды. Когда стало понятно, что тот уже не мечется и не бредит, а просто спит, Лиам подуспокоился и вернулся к своим делам, принявшись тщательно переписывать конспект по философии из университетского учебника в тетрадь, подчёркивая ключевые слова и выбрасывая ненужное. Несмотря на своё не слишком престижное образование, Уилсон очень увлекался философией и даже ходил вольным слушателем на занятия в местном университете, так что всё свободное время он посвещал подготовке к лекциям. Парень так увлёкся процессом, что почти забыл о том, что совсем рядом лежит пациент, но тот напомнил о себе, негромко что-то пробормотав. Лиам тут же поднял глаза на Дрю. Тот пробормотал что-то ещё напоследок, потом резко распахнул глаза и попытался приподняться на подушках. Получилось не очень, мужчина тут же со стоном сполз обратно, но уже не отключался, что радовало. - Где я? - чуть хрипловатым голосом спросил омега. - В Аделаидской больнице, - с готовностью откликнулся Уилсон. - Вам что-нибудь нужно? Может, воды? - Не отказался бы, - согласно кивнул Милтон. - Какого, кстати, хрена я здесь забыл? - А вы ничего не помните? - Лиам обеспокоенно обернулся от кулера, из которого наливал воду в одноразовый стаканчик. Только амнезии для полного счастья не хватало. Дрю поморщился, пытаясь восстановить не самые приятные воспоминания о новогодней ночи. Вот Лукас приходит домой в состоянии какого-то странного, почти лихорадочного подъёма сил, пугающе широко улыбается, бодрым голосом объявляет, что они "сейчас будут праздновать". Он почти заставляет супруга выпить с ним вина, - тот поначалу пытается отказаться, зная, что с подавителями оно сочетается не слишком хорошо, но в итоге всё равно вынужден пить - много курит и смеётся каким-то своим шуткам. Чем пьянее становится Лукас, тем более пугающие ноты приборетает эта напускная весёлость. - Шалава ты всё-таки, Дрю, - произносит он неожиданно, после того, как долго говорит о чем-то совсем другом. - Шлюха. До сих пор удивляюсь, как тебя терплю. - О чем ты? - глухо и тихо бормочет Милтон, уже догадываясь, чем закончится новогодняя ночь, но желая оттянуть неизбежное. - Да всё о старом, не беспокойся, - "успокаивает" муж. - Пять лет прошло, я всё забыть не могу. Надо же было такую змею на груди пригревать, - Лукас снова пугающе скалится, тянется через стол, чтобы погладить вздрогнувшего омегу по впалой щеке. - Изменял ты мне, даже скрыть не смог. Впрочем, все омеги изменяют. Жаль, что я не гей, - альфа подливает себе ещё вина, его глаза горят уже совсем фанатичным блеском. - Когда я приехал к тебе больницу в Дарвине пять лет назад - подумать только, летел через всю страну! - я сразу это понял. Конечно, война, но я думал, что убью тебя, когда увидел в больнице полумёртвого и пропахшего незнакомыми альфами. - То есть ты хочешь сказать, что я сам напросился? - тихо, но зло уточнил Дрю. - Я этого не говорил, - Лукас приподнял палец вверх и снова улыбнулся. Медоточивая улыбка и такой же голос, такие сладкие, что сразу не почувствуешь яда. - Я говорил, что все омеги изменяют. Мой герой вытрахал стране победу, пока я натёр на жопе мозоль за работой. Выпьем за это, - мужчина плеснул себе остатки вина, отсалютовал Милтону. - До сих пор не могу поверить, что я так легко оказался одним из рогатых супругов. - Если ты думаешь, что групповое многонедельное изнасилование - это измена... - Дрю начал против желания вскипать, хотя в глубине души прекрасно понимал, что этот тягучий тон и все эти слова - всего лишь провокация. Не мог себя сдержать, как ни пытался: ярость рвалась наружу. - Изнасилование... Какое сильное слово. Знаешь, мне кажется, этот термин давно надо упразднить, о каком изнасиловании может идти речь? Омеги - течные дырки, им лишь бы подставить зад и... - Хватит! - сорвался, воскликнул громко и резко. Лукас приподнял вверх левую бровь, как бы в качестве первого предупреждения. - ...И позволить первому встречному себя нагнуть, - закончил он и сделал небольшой глоток. - Тебя ведь тогда ещё и чистить пришлось, ухитился от кого-то залететь в этом вонючем подвале. В подвале! Как дешёвая проститутка! - Тебе лучше знать, - сквозь зубы прошипел Дрю, но не получил ответа на эти слова. - Может быть, ты поэтому так и не родил? Хоть чем-то вы, шлюхи, должны оправдывать своё существование, а ты этот минимум выполнить не смог. Три раза за два года - не слишком ли много? А потом и вовсе течки пропали. Никчёмное и бесполезное создание... - Заткнись, Лу, - Милтон сверлил взглядом накрахмаленную скатерть, изо всех сил пытаясь сдержать себя, понимая, чем может быть череват взрыв, но получалось не слишком хорошо. - "Заткнись"? Я правильно тебя понял? Тебе не нравится то, что я сказал? Правда глаза колет? - Лукас поднялся из-за стола, обогнул его, положил ладони на плечи Дрю, от чего тот вздрогнул. - По-моему, милый, ты оборзел. Боль от разрывов и повреждений, запах крови - мерзкий и неприятный, где-то на фоне матерящийся муж, вызывающий скорую, недоверчивое "Пройдёмте-ка с нами, мужчина, во время простого секса так не рвут" от врача, какие-то процедуры. Остальные воспоминания терялись в тумане обезболивающих. - Что-то помню, - осторожно произнёс Дрю. - Но почему я под капельницей? Мне вроде только жопу порвали. - У вас очень ослабший организм, - вздохнул в ответ медбрат. - Придётся потерпеть, вам ещё пропишут кое-какие лекарства, когда лечащий врач определится с тем, какие именно нужны. Вы плохо питаетесь? - Можно и так сказать, - усмехнулся Милтон. Недавно Лукас в очередной раз наказал - за что, омега уже не помнил - голодом. Когда он ел в последний раз? Два дня назад? Три? В желудке неприятно тянуло. - Я так и думал, - Лиам снова вздохнул и подал мужчине стакан. Дрю благодарно кивнул, сделал глоток и не без интереса окинул юношу взглядом. Совсем молоденький, точно меньше двадцати пяти, а может, и вовсе двадцатка, с медного цвета волосами, - наверняка крашеные, таких огненно-рыжих ни у кого не бывает - подстриженными под каре, выбивающееся из-под медицинской шапочки, острым лисьим личиком и большими тёмно-карими глазами. В ноздре блестит какой-то камушек, глаза обведены тонким кантом черной подводки, на переносице татуировка - маленькая красная точка, которые обычно рисуют себе омеги в Индии. От паренька чувствовался несильный запах каких-то благовоний. В общем, ни дать ни взять молодой представитель богемы левых взглядов, увлекающийся буддизмом. Но почему-то работающий медбратом в больнице. Чудны дела твои, господи... - А где Лукас? - не желая отвлекаться на приятную внешность юноши, Дрю решил сразу перейти к тому, что приятным никак не назовёшь. - А Лукас это... - Мой супруг, - с каким-то почти истеричным смешком пояснил Милтон. - Его должны допросить в полиции. Понимаете, по характеру травм, ну... - парень замялся. - Это изнасилование, - подсказал Дрю. Надо же, какой трепетный цветочек достался, говорить даже боится о случившемся. "Жопа есть, а слова нет". - Да, - с облегчением выдохнул Лиам, радуясь, что ему не придётся самому уточнять. - Главврач приказал не допускать его к вам в палату, а санитары заперли в подсобке до приезда копов. - Молодцы какие, - негромко произнёс Милтон себе под нос. - К вам сегодня должен прийти человек из полиции и задать некоторые вопросы. Но я не впущу его, если вы ещё не готовы. - Всё в порядке, можете не волноваться, - успокоил паренька Дрю. - Я очень долго к этому готовился. *** Джулиан Сеймур - высокий худосочный бета с мышиного цвета волосами до лопаток, вечно одетый во всё серое, возглавлявший в свои тридцать отдел по борьбе с домашним насилием - всегда вызывал в Нормане смешанные чувства. Восхищение зачастую граничило с раздражением. Джулиан не привык церемониться, разговаривал со всеми отрывисто и грубо, зачастую - матом, не заботился о приличиях, но всё равно был полиции на хорошем счету как работник в высшей степени выдающийся, и это звание с лихвой окупал. Но всё же человек он был весьма... Специфичный. - На трёх хуях я вертел, кто куда подавал заявление! - гаркнул Сеймур вместо приветствия, проигнорировав протянутую для рукопожатия руку Ли. - Это не твоя работа! - Поговори по этому поводу с начальством, - Норман скрестил руки на груди, никак не выдавая своё раздражения, которым самоуверенного бету пронять было невозможно. - Я договорился, дело - моё. - Переведёшься к нам в отдел - будет твоим! А пока что я не припомню, чтобы ты получал специальное свидетельство о том, что достаточно квалифицирован для общения с травмированными омегами. - Ну да, твой метод "трижды послать, припугнуть и пожалеть" действует куда лучше, - Ли позволил себе хмыкнуть. Иногда они с Джулианом были почти приятелями. Когда последний не вёл себя, как сучка. То есть, очень редко. - То-то все травмированные тебя как огня боятся. - Никто пока не жаловался, - непривыкший к тому, чтобы с ним спорили, бета нахмурил брови такого же мышино-безрадостного оттенка, как и волосы. - Слушай, друг, не отдохнуть бы тебе? Государственный выходной всё-таки! Иди, посиди с сыном, например. - С ним Виктор, и ты прекрасно знаешь, что у нашей доблестной полиции государственные выходные - не повод для безделья, - не повёлся альфа. - Тогда иди занимайся своим полем деятельности. Выковыривай петарды из собачих жоп... - Я не ветеринар. - Ну или котят с деревьев снимай! - И не пожарник, - Норман уже откровенно развлекался. - Тьфу, блядь, пошёл нахуй! Я не ебу, чем вы занимаетесь в своём отделе, и знать не хочу! - У меня есть соответствующий ордер от начальства, - жёстко и чётко проговорил Ли. Не для того ведь он совершил скачок до участка ранним утром первого января, чтобы убраться восвояси просто из-за того, что Джулиан чем-то недоволен. - Поэтому Милтоном займусь я. Иди лучше со своими бугаями-помощничками с его мужем разберись, тут санитары его загнали в кладовку и близки к самосуду. Сеймур расхохотался, представив себе эту картину: уважаемый подполковник, увешанный всеми возможными наградами, сидит в кладовке, запертый там санитарами. - Ладно! - наконец выдохнул он. - Чёрт с тобой! Но потом с тебя причитается. Ненавижу, когда лезут в мою работу, - бета откинул назад мешающие волосы, которые будто из принципа никогда не завязывал в хвост и не заплетал, и сверкнул голубыми - единственное яркое пятно на непримечательном лице - глазами из-под стёкол прямоугольных очков. - Замётано, - легко откликнулся Норман. Отдать Сеймуру "причитающееся" всегда было легко. Достаточо в ближайшие выходные сводить его за свой счёт в ближайший бар. Выпить этот прохиндей всегда любил. *** "Да уж", - горько умехнувшись, подумал Ли, подходя к дверям палаты Милтона в предусмотрительно накинутом поверх повседневной одежды белом халате. - "Вторая наша встреча произойдёт в ещё более приятной обстановке, чем первая". Норман ожидал, что застанет Дрю в печальном состоянии тела и духа, но тот выглядел вполне сносно: уже пытался приподниматься на кровати и выглядел вполне прилично. Напротив за маленьким столиком сидел рыжеволосый юноша в форме медбрата и чистил апельсин. От него пахло так знакомо, что Ли невольно повёл носом, пытаясь понять, чем или кем именно. Ну точно! От парня почему-то несло Виктором. Тот, конечно, говорил, что у него в больнице есть некий туманный "знакомый", но характер запаха говорил о том, что отношения у этих двоих не вполне дружеские. Что ж, об этом Норман ещё расспросит бывшего мужа с пристрастием. И уж точно знатно повеселится. - Прошу прощения... - прокашлявшись, произнёс Ли, привлекая к себе внимание омег. - Я из полиции. Мне нужно поговорить с мистером Милтоном, - альфа достал из кармана удостоврение и продемонстрировал его присутствующим. - Да, меня предупреждали, что вы придёте, - тут же всполошился медбрат, торопливо поднялся с места и двинулся в направлении умывальника, чтобы отмыть руки от апельсинового сока. - Если вы позволите, я хотел бы поговорить с мистером Милтоном наедине, - подчеркнул Норман. - Да, без проблем, - не стал спорить рыжеволосый омега и направился к выходу. Перед тем, как открыть дверь, он обернулся. - Мистер Милтон, если я вам буду нужен, нажмите кнопку вызова персонала, и я сразу приду. - Спасибо, Лиам, если будете нужны, нажму, - кивнул Дрю. Его голос был чуть хрипловатым, говорил омега с некоторым трудом, будто ему не слишком часто приходилось взаимодействовать с людьми. - Ну что ж, - тем же тоном добавил омега, попытавшись улыбнуться, когда медбрат покинул помещение. - Снова здравствуйте. - Доброе утро, мистер Милтон, - кивнул Норман, придвигая к себе стул, чтобы на нём устроиться: всю беседу с потерпевшим так не простоишь, особенно, если она затянется. - Не очень-то и доброе. Уверен, есть куда более приятные способы встретить новый год, чем ранним утром допрашивать кого-то в больнице. - Я вас не допрашиваю, - автоматически поправил Милтона Ли. - В любом случае, я сам выбрал эту работу. - Мы с вами видимся уже во второй раз, а я до сих пор не знаю вашего имени, - невпопад откликнулся Дрю, отводя взгляд. Видимо, ему всё же было некомфортно общаться с альфой. Прав был Джулиан, ему не хватает пресловутой квалификации. - Норман Ли. Можете просто называть меня Норман. - Норман, - послушно повторил Милтон, словно пытаясь таким образом сохранить имя у себя в памяти.