Отражение боли

Внезапно проснувшись от боли в грудной клетке, Арсений свернулся на постели калачиком, обхватив колени руками. Когда острая боль перешла на плечо, мужчина хрипло застонал и крепко стиснул зубы. Было ужасно больно. Настолько, что Попов часто-часто заморгал, чтобы слезы не покатились по щекам. И, черт возьми, это было отвратительно — практически каждое утро просыпаться от боли в той или иной части тела. Спустя пару мгновений боль прекратилась так же неожиданно, как и возникла. И испытывать это ощущение было куда более странно, даже спустя два года после того, как Арсения резко сложило пополам от боли прямо посреди спектакля в театре — благо, партнёры сумели обыграть сцену так, что зрители не заподозрили актёрский состав в непрофессионализме. Распрямившись, мужчина разлёгся на кровати «звёздочкой» и уставился в потолок. Из уголка левого глаза выкатилась-таки одинокая слеза, быстро исчезнув в мягких просторах подушки. Попов почувствовал влагу, но не обратил на неё никакого внимания. — Если бы я мог забрать твою боль, — прошептал Арсений, закрыв глаза ладонью. На душе было так гадко от осознания того, что он не может сделать, ровным счётом, ничего для того, чей образ написан в сердце самым острым пером в мире. Арсений точно знает, как выглядит невозможно длинный и нескладный паренёк, который любит строить из себя взрослого, отращивая внушительную щетину и почти всегда зажимая в тонких губах сигарету, как озорно блестят его зеленые глаза, как высоко приподнимаются брови в удивлении и недоумении, как при широкой улыбке появляются мимические морщинки вокруг рта и «гусиные лапки» возле прищуренных глаз, как дают отблеск многочисленные перстни на пальцах. Мужчина до мельчайших подробностей знает, как выглядит его соулмейт, однако он не знает его имени — даже не имеет предположений. Андрей, Никита, Артём, Саша — да как угодно могли его звать! Ещё пять лет назад Попов с наслаждением закрывал глаза, сосредотачивался и наслаждался образом жизнерадостного парня, а затем непременно звонил лучшему другу и хвастался любой новой деталью, которую смог уловить во внешности. Сейчас же мужчина был готов променять все на то, чтобы знать полное имя и фамилию своей пары — хотя бы фамилию! Дальше он бы потратил хоть шесть лет своей жизни, чтобы обзвонить и навестить всех Ивановых или Сидоровых в поисках человека, предназначенного ему ещё до своего появления на свет. Черт с ней, с этой внешностью — Арсений своими глазами в режиме реального времени сможет рассмотреть соулмейта! Он бы все отдал, чтобы знать имя своей пары, найти ее так быстро, как только это вообще возможно, и избавить от боли. Каждый раз чувствуя боль в своём теле, Попов ёжился от понимания того, что она возникает слишком часто для того, чтобы быть случайной. Конечно, фактор природной неуклюжести он не исключал, однако даже при всём невезении и кривых ногах невозможно натыкаться на выпирающие предметы поясницей или рёбрами практически каждый божий день. Его соулмейта избивали. И, судя по той боли, которая доходила до Арсения, сильно и жестоко. Арсений стиснул в руке край одеяла и резко принял сидячее положение. Рыкнув от злости, мужчина ударил кулаком по кровати, утопая кистью в воздушном одеяле; ему хотелось крушить и ломать. И он даже не знал, что больше заставляло чувствовать ярость: то, что где-то в мире существуют ублюдки, способные причинять людям такую боль, то, что он ничего не может сделать или то, что до его кулаков никогда не доходили отголоски боли. *** Размашисто написав на доске синим, за неимением белого, мелом название темы, Арсений упёрся бедром в край преподавательского стола и сложил руки на груди. Обведя присутствующих в аудитории студентов тяжёлым взглядом и, прицелившись из самодельного пистолета, сложённого из пальцев, в парня на третьем ряду, сделал выстрел. — Прокопенко Евгений, я вызываю Вас на дуэль, — по аудитории прошлись тихие смешки, а названный одними губами нецензурно выразился и встал с насиженного места. Девушка, сидевшая рядом с ним, начала судорожно листать тетрадь в поисках нужной информации. Если Попов не ошибается, то она испытывает симпатию к рядом сидящему — уже стоявшему — одногруппнику, поэтому он взял на заметку внимательно следить за её действиями, чтобы предотвратить любую попытку подсказать. — Итак, расскажите нам немного о временном периоде и происходивших в нем событиях, описывающихся в романе-эпопее Льва Николаевича Толстого «Война и мир», — улыбнулся Арсений, точно зная, что нерадивый студент не сможет ответить. Не то чтобы мужчина хотел или любил «валить» обучающихся — вовсе нет: он хотел вбить им в мозг элементарные основы. И если же эти основы не будут связаны с русской классикой, тогда хотя бы начинания в актёрском мастерстве. Все-таки молодежь обучается во Всероссийском государственном институте кинематографии имени С.А. Герасимова, а не в техническом ВУЗе — хотя даже там нужно уметь вовремя примерить на себя определённую роль, чтобы отвертеться от пересдачи зачета или выбить наилучшее место для практики. Первокурсник вытаращил глаза на Попова, бегло просканировал каждого рядом сидящего взглядом, молящим о помощи, и только после этого, услышав шёпот одногруппницы, скосил глаза вниз. Арсению, неоднократно видевшему такой «трюк», каждый раз было интересно: студенты и правда считают, что преподаватель настолько слепой или тупой, что ничего не замечает или думают, что их поведение совершенно не вызывает подозрений? Дождавшись, когда Евгений вдоволь ухватит информации с тетрадного листа и поднимет на него глаза, мужчина вопросительно приподнял правую бровь: «Ну что, все прочитал?». Парень, поняв, что ответ в любом случае не будет засчитан, тихо извинился и сел на место. — Молодой человек, Вы даже не попытаетесь логически поразмышлять? — хмыкнул Попов, в который удивляясь тому, как быстро можно стряхнуть с богатых, задравших нос детишек, спесь пафоса. Тот, словно подтверждая проскользнувшую мысль, отрицательно покачал головой и что-то пробурчал себе под нос. — Облегчу задачу: действия в романе-эпопее «Война и мир» — или «Война и общество» — развивались в разгар чего? — замолчав буквально на секунду, Арсений с гордостью выдержал эту театральную паузу, а затем продолжил: — Правильно — в разгар Отечественной войны 1812 года. Итак, — Попов, записав на доске дату, поставил в конце, после буквы «г», точку, громко ударив мелом по вертикальной поверхности, да так, что с него посыпались крошки. — Кто желает?.. — внезапно мужчина запнулся и схватился за щеку, обдавшую огненной болью. По аудитории прошёл шёпот, а Попов языком проверив сохранность всех имеющихся зубов, нахмурился и часто заморгал: боль появилась настолько неожиданно, что слезы невольно выступили на глазах. Сделав глубокий вдох, Арсений повернулся лицом к присутствующим, неодобрительно покачал головой и цокнул языком. — Ваше рвение к учебе настолько незаметно, что у меня разболелся флюс в знак протеста, — наигранно вздохнул Попов и закусил щеку изнутри, стараясь не морщиться от новой порции боли в правой голени. — Кто-нибудь хочет избавить самого модного парня на деревне от боли? У многих девушек стыдливо покраснели щеки от непристойных мыслей о помощи довольно молодому, подтянутому и невероятно сексуальному неженатому преподавателю; несколько парней понимающе хмыкнули. Однако ни одна рука не взмыла в воздух, как перо при заклинании «Вингардиум Левиосса» в любимейших всеми книгах и фильмах о приключениях Гарри Поттера — мальчика, совершившего первое убийство в 11 лет. — Никто? Никому меня не жаль? — театрально возмутился Арсений и всплеснул руками — Неслыханное неуважение! — тут в кармане джинс завибрировал мобильный телефон, оповещающий о входящем звонке. Остановив взгляд на первом попавшемся студенте — хорошо, на втором, потому что первым снова оказался Евгений Прокопенко — мужчина достал средство связи и возвёл глаза к потолку: звонившим был декан факультета, не по возрасту занудный, придирающийся и болтливый. — Абдулаева Эльгина, готовь ответ; я приду через минуту. В три шага преодолев расстояние от одного конца аудитории до другого, Арсений выскользнул за дверь и только тогда ответил на звонок, слыша, как загорланили оставшиеся без преподавателя в кабинете первокурсники. — Да. Слушаю Вас, — максимально деловым тоном сказал Попов, чтобы с самого начала разговора отбить у декана желание помусолить какую-нибудь левую тему. — Арсений, дорогой мой, — раздался в динамиках неприятный, режущий слух голос, — я знаю, что у тебя пара у моих первачков, поэтому я быстро. Попов ничего не ответил, чтобы случайно не подкинуть мужчине тему для обсуждения — бесполезного и скучного обсуждения. Пауза на телефонной линии должна была продлиться всего мгновение, но она затянулась, потому что декан, заслонив микрофон рукой, начал ворчать на кого-то. Арсений точно смог различить слово «драки». — Одного студента пришлось перевести с одного потока на другой по вполне объективным причинам — но это не так важно, а если захочешь, то потом сам узнаешь: я всегда до самого вечера в своём кабинете. Так, о чем это я? В общем, я хочу, чтобы ты занялся им — ты легко находишь подход к студентам: поговори с ним, помоги влиться в коллектив. Ну ты понял. Это тяжёлый случай. Я могу довериться тебе? Арсений нахмурился и поджал губы, напряжённо размышляя. С одной стороны, ему совершенно не составит труда побеседовать с очередным своеобразным первокурсником и помочь прижиться в новой группе и потоке. С другой же стороны, его напрягало услышанное ранее слово «драки» — судя по всему, парень не из робкого десятка, с характером. А Попов не любил связываться с людьми, которые предпочитают слову кулаки. Послав к черту на куличики все предрассудки, мужчина принял решение заняться студентом: все равно ему нечем заняться этим вечером. Спасибо Сереже, который умотал вчера в Воронеж на годовщину свадьбы родителей его соулмейта — Димы. Собственно, Позов также уехал — его же родители как-никак. В итоге, весь круг общения как на работе, так и вне её дружно укатил на поезде восвояси. — Конечно, Алексей Вячеславович. — Тогда после последней пары будь в лекционной на четвёртом этаже: там и познакомитесь. Ах, знакомства! Новые люди, эмоции, связи! Помню, я в своё время так же познакомился с одной студенткой, а сейчас она моя жена… — До свидания, — коротко бросил в трубку Арсений и прервал связь. Конечно, это было некультурно, но декана снова понесло не в ту степь, а у него, между прочим, сейчас идёт пара, за время которой он должен успеть опросить многих, чтобы проставить баллы за домашнюю подготовку. Без хотя бы семи баллов за семестр обучающихся не имеют права допускать до сессии. Да и Попову не хочется под конец придумывать письменную работу — лишняя морока на свою же голову, ибо студенты все равно ухитрятся списать. Откинувшись спиной на стену, Арсений запрокинул голову и тяжело вздохнул: — Кочергу бы вам в одно место, Александр Вячеславович! — прошипел он сквозь зубы, после чего оттолкнулся от стены и развернулся, чтобы открыть дверь. И тут же вздрогнул от страха: прямо перед ним стояла та самая студентка, которой он, уходя из аудитории, сказал готовиться к ответу. — Давай так: ты ничего не слышала, я тебя не спрашиваю и ставлю к общей аттестации плюс два балла, идёт? Девушка приподняла брови в удивлении, но кивнула и довольно улыбнулась: правильно, даже знающему человеку не всегда хочется отвечать. — Я тогда, типа, в туалет пойду, — а вот над речью ей бы, конечно, не мешало поработать. Но по этому вопросу нужно обращаться к другому педагогу, который укатил в Московскую область. *** Вытащив из автомата, готовящего растворимую бурду под названием «кофе», стаканчик с «горячим шоколадом», Арсений сделал маленький глоток и тут же поморщился от приторной сладости напитка. Впрочем, особого выбора не было: либо горький, словно смесь всех самых отвратительных микстур, «американо», либо «капуччино», где пенной шапочки больше, чем самого напитка, либо то, что купил мужчина. После четырёх пар, сопровожденных шумом и гамом сотни студентов, мозг начинал работать с перебоями, поэтому для его бодрости нужно было выпить чего-нибудь сладкого. Неспешно поднявшись по лестнице с третьего этажа на четвёртый, Попов направился в лекционную. Остановившись перед дверью, мужчина выдохнул, натянул на лицо расслабленную улыбку и лёгким движением руки открыл дверь. К его удивлению, в аудитории был выключен свет. Щёлкнув выключателем, Арсений включил свет — благо, рубильник находился в паре сантиметров от дверного проёма — и прошёл внутрь, вертясь вокруг собственной оси в поисках одного-единственного студента. В голове проскользнула безумная мысль о том, что драчун решил в разговоре с ним тоже примерить кулаки — возможно, костет или биту — вместо слов. Усмехнувшись, мужчина посетовал на свою бурную фантазию, но развороты головы в ту или иную сторону стали резче и настороженнее. Дойдя до кафедры, Арсений увидел листок с размашистым — ещё больше, чем у него самого — почерком и остановился. «Ушел домой, потому что захотелось. Влом полтора часа ждать», — гласила записка. У Попова не было сомнений в том, кто оставил небольшое послание и кому оно было оставлено. Смяв в руке бумажку, мужчина одним точным движением кинул её в мусорное ведро чуть поодаль кафедры. Ещё раз окинув аудиторию усталым взглядом, он вышел из неё, предварительно выключив свет и закрыв дверь. — В «кошки-мышки» решил поиграть, паршивец? — пробормотал Арсений и выкинул в мусорку рядом с аудиторией стаканчик с недопитым на половину напитком. *** Арсений вцепился в дрогнувшую в пальцах чашку с горячим чаем второй рукой и крепко её стиснул — чтобы уж наверняка не упала. Мужчина сжал зубы и схватился за ключицу, охваченную острой болью. Но боль была настолько сильной, что ему пришлось со стуком поставить чашку на стол — напиток, разом напав на один край, пролился несколькими большими каплями на белоснежный стол — и согнуться, прижавшись грудью к коленкам, словно поза эмбриона могла уменьшить боль или помочь избавиться от неё. Попов не имел медицинского образования, да и за всю свою жизнь ни разу не ломал какую-либо кость — даже вывихов не зарабатывал! — однако с уверенностью мог сказать, что ключица его соулмейта только что была сломана из-за чего-то — возможно, неуклюжести — или кого-то. Он уже автоматически склонялся ко второму варианту, особо не рассматривая ушибы и травмы как результат невероятной «грации» длинноного парня, и это пробуждало в нем злость: на себя, на свою пару и на тех, кто был виновен в практически ежедневной боли их обоих. Когда Арсений снова смог контролировать свои тело и эмоции, он не разогнулся, а лишь опустил руки, безвольно повиснув. Было больно, но уже не физически, а душевно. И боль явно принадлежала ему самому — чувствовать эмоции и переживания своего соулмейта Попов не мог по причине того, что связь не была установлена до конца. Арсению хотелось кричать, и он был готов в сию же секунду выбежать на улицу в домашней одежде и, словно охотничья или полицейская собака, примкнув носом к земле, отправиться на поиски своей пары. Резко выдохнув, мужчина рывком распрямился на стуле и помассировал пальцами переносицу. Ему нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. Почему-то вспомнился философский монолог Матвиенко, который прозвучал лет пять назад на новогодней попойке «элитных» преподавателей вуза. Под элитой Сережа подразумевал круг относительно молодых и небузящих преподавателей: он, Арсений, Дима и Паша. В тот день поводом выпить — читать как «хорошенько надраться в самую рукоятку топора» — было не только ознаменование нового года, но и проблема личного характера в жизни Воли: его соулмейт, возмутившись новостью, что его избранник одного с ним пола, нашёл Пашу и предложил вложить значительные денежные средства в научный эксперимент, в процессе которого учёные попытаются разгадать «секрет» пар, а также, образно говоря, разрезать нить их совместной судьбы. Паша, ещё год назад принявший пол, разницу в возрасте и национальность своего соулмейта, в тот момент окаменел, а потом, отшутившись или нагрубив — его шутки всегда граничили с оскорблениями — сбежал. И лишь позже, опрокидывая в себя стопку за стопкой, рассказал о том, как отстойно чувствовать физическую боль соулмейта, который разбивает в кровь кулаки о стену, негодуя, что ему в пару досталась не восточная красавица с длинными шелковистыми волосами и упругими формами, а анорексичный мужик с одной большой язвой вместо рта. Сережа, уже изрядно растерявший адекватность во время длинного монолога друга, отпихнул Диму, плюхнулся рядом с Волей и закинул ему руку на шею, притянув к себе так, чтобы их головы соприкасались. «Я тебя понимаю», — так начал ответный философский монолог Матвиенко, словно не замечая пары — недоуменной и раздражённой пары — под боком. Впрочем, далее он объяснил, в чем именно понимает мужчину: Позов-то тоже не был в восторге от новости, что ему всю оставшуюся жизнь придётся провести с самым что ни на есть мужиком — даже не со слащавым мальчиком, который по манере общения и стилю в одежде напоминал бы девушку — первое время он пил, практически не просыхая — благо, было лето, сессию студенты уже сдали, и можно было не беспокоиться о том, что кто-то из преподавательского состава или обучающихся увидит его в состоянии, которые обычно называют «в говно» — и буянил: нарывался на драки, крушил легко разбиваемые вещи в доме, затем ранился о них в состоянии аффекта. И тогда Сережа, в то время пребывавший в ситуации и состоянии Паши, впервые задумался о том, что предпочёл бы вовсе не иметь пары, чем чувствовать отголоски её боли, и если бы была возможность, он бы продал и квартиру, и машину, и даже свою почку, чтобы заплатить за данную процедуру. Однако со временем душевные терзания под влиянием связи отпустили Диму, и, как можно заметить, Матвиенко теперь купается в заботе своего соулмейта. Пашу не особо воодушевил рассказ Сережи, но, насколько знает Арсений, его соулмейт частенько забирает эту образованную язву с работы, даже если та заканчивает намного позже, чем планировала. Арсений впервые задумался о том, согласился бы он избавиться от чужой боли, то есть разорвать связь со своей парой, быть тем, кому не суждено найти того самого, идеального для него человека, но взамен чувствовать только собственную боль. Попов взъерошил волосы на голове и издал отчаянный рык. Он точно знал, что не откажется от своего соулмейта: он знал, как тот выглядит, и он знал, что тот выглядит идеально. Конечно, внешность играла не малую роль, но Арсению важнее — как бы это по-девчачьи ни звучало — душа: и он знал, что восхитительные зеленые глаза мерцают холодным льдом для всего мира, но только не для него. Арсений слишком влюблён в образ своей пары, чтобы допускать мысль о её потере. *** Зажав телефон между плечом и ухом, Попов перебирал листы в сумке, пытаясь найти нужный документ. Поиски осложнял поток студентов, спешащих на улицу покурить, и его собственная несобранность, которая обуславливалась тем, что Арсений с самого утра всматривался в толпы людей, надеясь найти свою родственную душу. Область поиска уменьшилась в разы — Попов испытывал двоякое ощущение от причины, по которой это случилось — благодаря наличию сломанной ключицы. Утром, опаздывая на работу, мужчина лично в руки принял какую-то папку с документами или чем-то таким от Алексея Вячеславовича и второпях запихнул её в сумку, решив позже с ней разобраться. Арсению забывчивости не занимать, поэтому, конечно же, он благополучно запамятовал о папке, о чем в данный момент очень жалел: он — не Гай Юлий Цезарь: много дел одновременно делать не может. Наконец нашарив пальцами гладкую поверхность, он вытянул нужную вещь на свет и тут же чуть не чертыхнулся: студентка, не рассчитав своих возможностей, задела плечом Попова, и тот еле удержал телефон на месте. Денег у Попова было и так в обрез — не хватало ещё тратить их на починку средства связи или покупку нового. — Нашел? — нетерпеливо спросил голос на другом конце провода, и Арсений закатил глаза и выдохнул негромкое «да» в трубку. — О-ох, как же мне повезло! Я тебе не ту папку отдал, представляешь? Они у меня на столе рядом лежали, так я не посмотрел на их содержимое, и дал тебе первую подвернувшуюся. Голова моя, головушка — отдохнуть мне пора! — Вам её занести в кабинет? — довольно грубо перебил собеседника Попов, будучи крайне недовольным лишней морокой на свою голову. Вчера так много всего произошло, что его эмоциональное состояние было нестабильным: любая мелочь могла вывести из состояния равновесия, а мужчине не хотелось бы наговорить или сделать лишнего. —...а? Да-да, я буду у себя, занеси, пожалуйста, а я тебе нужные документы отдам. Арсений со вздохом развернулся и пошёл напролом, стараясь не потерять по дороге к лифту что-нибудь из вещей. Поняв, что образ наикультурнейшего, доброго и понимающего человека в глазах вышестоящего преподавателя стоит под угрозой, мужчина заставил свой голос стать бархатным и располагающим к беседе: — Чтобы не путать папки, я обычно клею на них цветные стикеры разных цветов, или же одного, но подписываю коротким словом. Это помогает, — на самом деле, мужчина никогда так не делал, потому что у него была всего-навсего одна папка, в которую он клал самые важные документы, а все остальные просто аккуратно засовывал в сумку. В крайнем случае, когда ему позарез нужна была ещё одна папка, он просил её у лучшего друга, а тот любил роскошь поэтому даже обычные «чехлы» на документы были фирменными. Сложно было бы их перепутать, когда одна стоит сто с началом рублей и выглядит ровно на эту сумму, а другая — от восьмисот до тысячи рублей. — Это же идея, спасибо, мой дорогой! Осталось только стикеры купить… — воодушевился декан факультета, которому явно понравился непрямой совет Попова. — Я Вам куплю, не беспокойтесь, — пообещал ему Арсений, прекрасно зная, что это в полной мере вернёт ему хорошую репутацию в глазах Алексея Вячеславовича. — Я как раз сегодня хотел прикупить канцелярию, — тут же добавил он, чтобы не дать собеседнику воспротивиться его доброму порыву. — Как же мне повезло с тобой: культурный, добрый, заботливый… Я бы свою дочь выдал за тебя, будь она на десяток лет старше! — Это уже слишком, — пробормотал Попов и, услышав, как декан переспросил его, сказал совершенно другое: — Я уже выхожу из лифта, буду через минуту. Не дав собеседнику ответить, Арсений завершил звонок — и вовремя: ключицу, которую вчера сломал — или которую сломали — его соулмейт, отозвалась адской болью, которую он не смог мужественно вытерпеть. Вскрикнув, мужчина на глазах у нескольких студентов привалился плечом к стене и сполз по ней. Молодые люди в растерянности быстро ретировались по аудиториям, из дверей которых вытянулись руки со смартфонами, которые хотели заснять что-нибудь интересное, что потрясло бы весь университет. Не видя перед собой совершенно ничего — какие телефоны или испуганные обучающееся? — Попов почувствовал, что буквально задыхается от боли: все тело будто парализовало, и он не мог сделать ни вдоха, ни выдоха. В ушах зазвенело, а глаза застила пелена из слез. Арсений сжался в комок, не понимая и не зная, что делать. Лишь спустя несколько мгновений, долгих и мучительных, мужчина свободно вздохнул и почувствовал, что боль начала отступать. Когда дыхание пришло в норму, гул в ушах испарился, а слезы были вытерты рукавом рубашки, Попов почувствовал, что на её место приходит ярость, смешанная с отчаянием. Возникло чёткое осознание того, что он ненавидит мир, в котором живёт: он чувствует лишь часть боли своей родственной души, знает, что с ней происходит, но ничего не может сделать. Ему приходится просто жить и наблюдать — точнее, чувствовать — как где-то совсем рядом его соулмейт проходит тысячный круг Ада. И это ломало его изнутри. Как он может защитить свою пару, если даже найти её не может на протяжении десятков лет? С осторожностью распрямившись, Попов натянул на лицо улыбку и помахал в камеры рукой, и те сразу же исчезли. Чеканя шаг, Арсений стянул с себя маску, думая лишь о том, что сделает первым, найдя свою родственную душу: выбьет из неё все дерьмо, которое заставляет её быть пацифистом до кончиков ногтей, или же разберётся с её чересчур агрессивными «поклонниками»? *** Проводив взглядом последнего выходящего из аудитории студента, Арсений с удовольствием потянулся, издав сладких стон. Тело ныло и просило полноценного расслабления: сон, массаж, ароматерапия, йога. И мужчина с удовольствием занялся бы вечером чем-нибудь из вышеперечисленного, но на сегодня было запланировано аж две встречи: сначала со студентом, который вчера совершенно наглым образом улизнул из-под его носа, а потом — с давними друзьями, с которыми не виделся из-за загруженности на работе уже около года. Наскоро запихнув в сумку ноутбук и папку, которую днём обменял у Алексея Вячеславовича, Попов мысленно пометил, что вечером обязательно её откроет и прочитает кое-какие характеристики некого фантомного студента, который должен был появиться на сегодняшнем семинаре, но так и не дошёл, видимо, занимаясь своим любимым делом — драками. И чем больше Арсений думал об этом, тем больше раздражался: какие-то отморозки, которые тоже любили решать дела кулаками, причиняли боль его соулмейту. Всё бы ничего — в студенческие годы Попов и сам пару раз получал по лицу по причине и без — но степень зверства превышала все рамки. Тряхнув головой, Арсений проверил рабочее место, чтобы через минуту не возвращаться обратно, проклиная себя за забывчивость. Когда же он ничего не обнаружил из своих вещей, то буквально выпорхнул из аудитории, ощущая некий прилив сил, открывшееся «второе» дыхание. Он хотел как можно быстрее разобраться с делами в пределах университета, а потом с чистой душой уйти в отрыв. Конечно, насколько это было возможным при осознании, что на следующий день ему вставать в пять утра и вести две лекции и столько же семинаров. Вообще, «уйти в отрыв» у Попова означало то, что он выпьет одну-две бутылки пива, скурит пару предложенных друзьями сигарет и ляжет спать в час ночи, а не в двенадцать. Дима с Сережей любили шутить на тему того, что Арсений, судя по образу жизни и трактовки «отрыва», ни разу в жизни не был на вечеринках, а только на балах с менуэтами. Нажав на кнопку вызова лифта, мужчина внезапно задумался над тем, как проучить нахального студента, который вчера слинял от него, потому что ему было «влом ждать». — Арсений, ты взрослый мужчина, а не ребёнок, — пробормотал Попов, пытаясь не поддаваться ребяческому голосу в голове, который нашептывал поступить точно так же — уйти по своим делам, тем самым заставив парня ощутить те же самые эмоции: досаду, раздражение. — Ну серьёзно… — Дрон, ну ты его, конечно, вчера знатно отделал! — из-за поворота вышло трое парней, которые заставили Попова замолчать, чтобы не произвести впечатление сумасшедшего, говорящего с самим собой или воображаемыми друзьями. Невольно навострив уши, Арсений сложил руки на груди: то ли он раньше просто не обращал внимания, что подрастающее поколение жестоко, то ли это резко обострилось в последнее время, словно насилие вошло в моду — как, например, носить рваные джинсы, после того как несколько звёзд шоу-бизнеса показались в таком виде на улице. Как преподаватель он должен знать практически обо всем, что происходит в стенах ВУЗа, в котором работает — по крайней мере, именно так оправдывал свое чрезмерное любопытство Попов. — А чё этого педика жалеть-то? Арсений вздохнул: сколько лет прошло, а люди до сих пор не могут понять элементарных вещей, которые заложила природа. В мире, где все предрешено за человека ещё до его рождения, никто не выбирает, с какой ориентацией рождаться. Ты хоть с сотней девушек переспи, но если суждено быть с мужчиной, то так оно и будет. — А то! Надо было ему ещё что-нибудь сломать, чтобы перестал огрызаться, — поддакнул голос, ранее обращавшийся к «Дрону». И тут Арсения переклинило. Шанс, что эти отморозки что-то сломали именно его соулмейту, был ничтожно мал — и, честно говоря, мужчина очень бы не хотел, чтобы это оказалось так: пустой коридор, он один на один с теми, кого вот уже долгое время мечтал порвать голыми руками на британский флаг, накопившееся за день раздражение и напряжение. С трудом взяв себя в руки, Попов, проигнорировав звонок приехавшего лифта, с нечитаемым выражением лица повернулся в сторону вальяжно шедших студентов. — Молодые люди, не хотите ли поделиться, кого это вы там не пожалели? — приподнял брови мужчина, и парни синхронно замерли, будучи пойманными, считай, с поличным. Услышь их разговор какой-нибудь другой преподаватель, менее пацифичный и до зубного скрежета правильный, страх не овладел бы ими. Но с такими людьми, как, например, Арсений, надо быть настороже: идя к выше поставленному лицу, они не будут чувствовать себя «стукачами» и любыми способами добьются наказания провинившихся. В данном случае, наказанием являлось отчисление. Чтобы исключить возможность опорочения имени высшего учебного заведения, ещё двадцать лет назад ректор подписал указ об отчислении студентов за насилие: драки, издевательства, унижения, а в прошлом году — за мат в речи. Успеваемость у парней не была хорошей, так они ещё и по контрактам учились, отчислить их — плёвое дело. — Итак? Мне бы хотелось услышать ответ на свой вопрос, Андрей — Дрон, если Вам будет угодно. Парень с правой стороны чуть наклонился к, видимо, главарю этой шайки и шепнул ему на ухо «валим», однако тот не сдвинулся с места. У него, в отличие от остальных, мозги хоть немного работали в правильном направлении: даже если они сумеют скрыться, преподаватель уже знает их в лицо, поэтому найти нужные файлы с данными на них не составит особого труда. Да и вести себя по-детски не хотелось. Если уж их поймали, то надо до самого конца вести себя как мужчина, а не сбегать, поджав хвост. — Ваши бы мозги — да в нужное русло, Андрей, — подметил Арсений, желая парню в скором будущем соулмейта с правильными понятиями и адекватное окружение, которые смогут повлиять на того и направить на «путь истинный». Слова Попова словно что-то задели в голове парня, и тот в миг поменялся в лице: в глазах появилось осмысление, а с губ пропала противная усмешка. Но Андрей быстро взял себя в руки, не желая сдавать позиции перед «корешами». Надменный взгляд с нотками нахальства и ехидства столкнулся с холодным взглядом мужчины. Подобно собеседнику сложив руки на груди, он хмыкнул; весь его вид выражал безмолвный вызов. — Если Вам так интересно, посмотрите сами в туалете. Сердце Попова зашлось в бешеном ритме: за пару минут до окончания пары он почувствовал боль в скуле, челюсти и губе, значит, его соулмейту неслабо заехали пару раз по лицу. Вполне возможно, что один из ударов мог рассечь губу, и парень остался в туалете, в котором его избили, чтобы остановить потерю гемоглобина. — Любопытство — не порок, Андрей, а вот насилие в стенах этого ВУЗа… — Арсений кинул последний взгляд на парней, запоминая выделяющиеся черты лица, стиль одежды и присутствующие на теле аксессуары, представляя «крокодиловы слезы», когда им придут повестки из военкомата. Может быть, хоть там поубавят нахальства. — Доброго вечера. Плюнув с высокой колокольни на преподавательский авторитет, Арсений буквально сорвался с места — благо, низкий старт не взял — и практически бегом направился к мужскому туалету. По мере приближения он чувствовал, как сердце болезненно ухает в груди, а дыхание перехватывает. Возможно, это всего лишь последствия неспортивного образа жизни, однако Попов предпочитал думать о том, что его организм ещё молод и полон сил как в студенческие годы. Увидев в конце коридора нужную дверь, в помещении за которой был включён свет, мужчина сбавил темп. Внезапно он почувствовал некий страх: что, если там и правда будет его соулмейт? Что сделать в первую очередь? Что сказать? Арсений нахмурился и остановился, не смея войти внутрь. Ирония судьбы: он около тридцати лет ждал встречи со своей парой, и теперь, когда он, возможно, её отыскал, боится увидеть. Нахмурившись, Попов почувствовал всплеск злобы на самого себя. Решительно схватившись за край двери, он распахнул ее и тут же уткнулся носом во что-то твердое, тёплое и шипящее от боли. — Глаза разуй, — грубо прозвучал мужской голос над ухом Арсения, и тот вскинул голову, встречаясь с карими глазами, которые с каждым новым мгновением расширялись от шока, пока не стали похожи на пятирублёвые монетки. Открыв рот, парень силился что-то сказать, но из горла вырвался лишь тихий хрип. Громко сглотнув, он боязливо отвёл взгляд в сторону. — Извините, Арсений Сергеевич… С губ мужчины сорвался смешок: парень, вдвое массивнее его, да ещё и выше, а также имеющий неплохую для своего возраста щетину, скукожился перед ним и чуть не трясся от страха как чихуахуа. Попову в какой-то момент стало жаль парня: из-за семейных проблем, а потом серьёзных проблем со здоровьем, у того отсутствовали баллы за последнюю в семестре промежуточную аттестацию — по некоторым дисциплинам даже семи баллов не набиралось, а это грозило скорейшим отчислением — поэтому все вокруг так давили на того, что уже почти до смерти забили, морально, конечно же. И теперь от в меру остроумного и образованного студента осталось лишь его подобие — жалкая тень, испуганно дёргающаяся от каждого шороха. — Вольно, Илья, — легко улыбнулся Арсений, отдернув себя от того, чтобы панибратски похлопать его по плечу. — Все в порядке. А тут, случайно?.. — Илюх, ты там надолго завис? У меня, походу, пластырь на локте отклеился, — раздались шаги и звонкий голос за спиной Ильи, и Попов привстал на носочки, чтобы посмотреть поверх плеча парня. Как только он это сделал, то почувствовал, будто кто-то применил на нем заклинание «остолбеней». Вышедший из глубины помещения парень также замер на месте, не в силах сделать и вдоха. — Ты!.. Голос волшебным образом подействовал на Арсения, и тот, потеснив Макарова, в считанные мгновения оказался нарушителем личного пространства. — Я, — словно на автомате отозвался Попов, не в силах выудить хоть одно осознанное предложение в омуте неудержимого потока мыслей. Громко сглотнув внезапно возникнувший ком в горле, мужчина забвенно протянул руку к лицу парня и кончиками пальцев коснулся разбитой и припухшей губы. Приглушённый хлопок двери был неслышен в звуке резко втянутого сквозь зубы воздуха. Парень дёрнулся в сторону, пытаясь уйти от боли, и Арсений тут же отдернул руку, оставляя её в считаных сантиметрах от кожи. Собственную губу слабо кольнуло. — Идиот, тебя драться в детстве не учили?! — к общему удивлению рыкнул мужчина, схватив парня за подбородок, однако не тревожа кровоподтёки и синяки на лице. Попов старался держать себя в руках, замечая на коже своего соулмейта разных оттенков разной давности синяки, тонкие шрамы и кровоподтёки, но это было выше его сил. Почувствовав что-то твердое, упирающееся в район солнечного сплетения, Арсений опустил взгляд вниз и поджал губы: тёмный гипс-фиксатор, закреплённый на руке и тянувшийся по плечу к, видимо, ключице — под плотной тканью футболки было не разглядеть — выглядел крайне болезненно. — Может, некому было учить! — бойко ответил парень. Но уже в следующую секунду его, как и Попова, запал пропал, оставляя за собой неловкую тишину. Щеки обоих представителей мужского пола обдало жаром стыда и смущения. — Прости. — Прости, — практически одновременно с парнем произнёс Арсений, сверля взглядом фиксатор. Он так иррационально смотрелся на руке его соулмейта, что мужчине хотелось сорвать его и выкинуть в ближайшее мусорное ведро. В видениях Попова его избранник всегда широко улыбался, смеялся, неуклюже двигался, то ли танцуя, то ли дёргаясь в припадке, размахивая здоровыми, без всяких повреждений, руками. Поэтому то, что он видел перед собой сейчас, казалось ему неправильным: все эти синяки, раны, шрамы, переломы, губы, искривлённые в болезненной гримасе, уставшие, без единого огонька задоринки, глаза. Сравнивая свою жизнь с его, Арсений ощутил укол вины. Он не знал всей истории детства и подросткового периода парня, однако был уверен, что, заявив о том, что его жизнь была в любом случае лучше, Акелла бы не промахнулся. Прокашлявшись, мужчина снова поднял взгляд на лицо соулмейта, замечая его оценивающий взгляд. — Как мне к тебе обращаться, страдалец? — М-м, Антон. — «Мантон»? — удивился Попов, приподняв брови. — Ну хорошо, что хоть не «Гандон» послышалось, — пробурчал «Мантон» и хотел скрестить руки на груди, но, почувствовав под подушечками пальцев неприятную ткань фиксатора, засунул здоровую руку в карман штанов. — Ругаешься? — хмыкнул Арсений, демонстративно складывая руки на груди. Не то чтобы это было так принципиально для него, однако хотелось, чтобы его соулмейт был не сквернослов. Сам он, пережив подростковую пору, когда ругаться похлеще сапожника было признаком взрослого человека, перестал употреблять в речи матерные слова. — Будто бы ты такой приличный, каким пытаешься выставить себя перед всеми, а особенно перед Алексеем Вячеславовичем, — закатил глаза Антон, и Попов хмыкнул: подловил его малец — от бранных слов он все ещё не может избавиться в своём лексиконе. С существующей политикой и экономической ситуацией в стране невозможно было по-другому. В следующее мгновение Арсения словно окатило ледяной водой: — В смысле? Откуда ты это знаешь? — нахмурился мужчина, упорно отметая мысль, что парень мог знать о том, что они соулмейты, до их сегодняшней встречи. Проследив за потупившимся в пол взглядом, Попов поражено выдохнул: — Ты знал, что мы связаны! Вздохнув, Антон сжал в кармане штанов ладонь в кулак, сильно стиснув ткань в пальцах, и горько усмехнулся. — Знал. А смысл был бежать к тебе с радостными воплями и визгами? Такой, как я… Нам было бы лучше никогда не встречаться. И все это дерьмо с болью: это же просто одна огромная и несмешная шутка того, по чьей вине мы рождаемся с предопределённой судьбой, — парень отступил от Арсения на шаг, но тот мгновенно преодолел расстояние. — Я не могу защитить себя — это мои проблемы. Но знать, что кто-то ещё чувствует твою боль — это отвратительно. Тебе должно быть в первую очередь… Договорить — «доистерить», — подметил Попов — Антону не дал Арсений, обхватив его руками за шею и притянув к себе, чтобы впиться в тонкие губы настойчивым поцелуем. Мужчина почувствовал лёгкий отголосок боли в нижней губе, а также услышал болезненное шипение парня, но лишь зажмурился, смягчив напор. Вопреки своим громким высказываниям, о том, что им лучше было бы не встречаться, Антон практически сразу сдался «победителю» на милость, неуверенно отвечая на поцелуй. Оторвавшись от губ парня, Попов, привстав на носочках, прислонился своим лбом ко лбу Антона, ловя его жадные вдохи. — Как бы ты ни скрывался, я бы рано или поздно тебя нашёл. Парень поджал губы, но Арсений видел, как они дрожат, так и норовя растянуться в ту самую широкую улыбку, которая не раз снилась ему по ночам. Делано скривившись, Антон цокнул: — Фу-у, давай без телятины — я тебе не тёлка. — Как скажешь, мурмышонок, — вытянув губы трубочкой, пропищал Попов и прыснул от смеха над уморительным выражением лица соулмейта. Слюняво и с громким характерным чмоком поцеловав его в нос, Арсений отступил на шаг назад. Осмотрев Антона с ног до головы, он недовольно поджал губы и схватил его чуть ниже локтя здоровой руки, потянув на себя. — Пошли, раны нормально обработаю. Потом подождешь меня пару минут — с переведённым студентом поговорю — и отвезу тебя домой, чтобы «Время приключений» у тебя не случилось по дороге. — Ну, второй пункт в твоём списке можно исключить, — парень провёл языком по нижней губе и скривился, задев рану. Столкнувшись с непонимающим взглядом Попова, он закатил глаза. — Ты хоть раз папку с личным делом открывал? — мужчина отрицательно мотнул головой, и Антон, снова закатив глаза, прошептал: «Боже». — В общем, открыв её, сможешь полюбоваться моим безупречным лицом и полными паспортными данными. Шастун Антон Андреевич, приятно познакомиться! Несильно ущипнув парня за худую руку, Арсений вздохнул и потащил его прочь от туалета, плохих воспоминаний и старой жизни. Возможно, его соулмейт ещё та заноза в одном месте, однако ему это определённо начинало нравиться. Стоит ли говорить о том, что, после того, как стало известно — об источнике этих сведений история умалчивает, а мы не будем показывать на кое-кого высокого, массивного и с внушительной щетиной — что Арсений Сергеевич, уважаемый преподаватель — соулмейт Антона, на теле последнего за прошедшие пару месяцев появилось лишь пару синяков, и то из-за природной неуклюжести.