Чёрная магия

Аой – друг, товарищ, и брат. Всё как надо, всё как должно быть, и никак иначе. Уруха проникается к нему братским сочувствием, когда видит, как вдали ото всех и, в том числе, галдящего зала, Широяма, злобно смотрит на свои ноги в сапогах и с яростью расшнуровывает шнурки, дабы хоть немного освободить чрезмерно перетянутые голени. Ему тяжело нагибаться, он психует, отшвыривая от себя содранную на ходу накидку и уходит в гримёрную, громко хлопнув дверью. Они выступали вместе на сцене, как товарищи, и Аой ухитрился спасти Уруху от падения, ибо криворукие техники поставили подставку не там, где оговаривалось. И ноги оцарапали оба. Ну и как друзья они напиваются сейчас после вечера тяжёлой работы, где им приходилось быть развлекухой для большого скопления людей, внимающих каждому движению, вздоху и кивку головы, в некоторых местах даже против воли. Но они оба любили сцену, музыку, и атмосферу чужого восторга. Только вот кое-кто весь день был явно не в настроении. Аой не удосужился до конца снять сценический костюм, послав костюмеров к херам, и даже не смыл грим, быстро сбежав в гостиницу на такси. Он всё такой же яркой звездой дожидался товарища под дверью его номера с парой бутылок вина, и тот был вынужден отступить, понимая, что нужен сейчас без вопросов. Впрочем, и сам Уруха не лучше – он настолько жаждал нажраться в компании друга, что даже забил на линзы, тяжело давящие на глазное яблоко своим наличием на оных. Вот они оба подпирают спинами облицовку кровати, изредка обмениваясь комментариями. Но в основном напиваются молча, лениво глядя в никуда или друг на друга – подолгу, затяжно. Аой – не гей или что-то в этом роде, а ещё, когда надо, отличный собеседник с уникальной точкой зрения на всё. И так же молчаливый слушатель, способный на изменение выражения лица под стать чьему-то монологу. С годами стало понятно, что у них много общего. Циник по определению, Широяма – заинтересовал Уруху как личность, пожалуй, не меньше, чем его творческие способности. Поговорить о чём у них нашлось сразу, и первой темой, по секрету, было не их общее музыкальное направление и виденье оного, а именно оккультизм и зло, в его проявлениях. Тогда жаркие споры не затихали, и каждое слово разогревало оппонента. Они проспорили весь вечер и часть ночи, пока не нашли новую тему, чтобы растянуть её до утра. И честно: Урухе понравились его мысли и идеи. Да и сейчас, сколько лет, а их дружба только крепла: им уже можно было не говорить, как допустим сейчас, чтобы понять, что в какой-то композиции было бы неплохо использовать такой эффект, или что у кого-то проблемы с бабами. Лучше, чем с Аоем, Койю понимал друг друга только с Рейтой. В общем, к тому, что они сразу «нашли» друг друга, доказательства можно приводить очень долго. К примеру то, что происходит сейчас. Ведь в принципе, они бы и сегодня что-то обсуждали, разговаривали, если бы не вселенская усталость, которая разом свалилась будто за весь тур разом, вынуждая прибегнуть к языку «молчания». Но лид-гитарист как-то живее оказался, и поспокойнее, чего не скажешь о переменчивом товарище, погружающемся в хмельной сон после дня нервотрёпки. Уруха задумчиво покрутил бокал за ножку, глядя на разбросанную в ярости обувь Аоя, вперемешку с его нарукавниками, походу порвавшимися, не смотря на молнию. Аой был явно недоволен всем, и это отчасти нормально, но сегодня его будто прорвало: орал на всех, выгнал за дверь какую-то журналистку, которая лишь поинтересовалась, во сколько тот сможет освободиться для «пары вопросов». Еле сдержался, чтобы не сорваться на девушку из стаффа, долго отправлявшую на сцену самого Уруху, да и на сцене рвал и метал, пусть и не проявлял этого физически. Он был словно одержим, и его злоба – это почти обыденно во время тура, но не до такой степени… Друг явно просто устал и всё, что его могло спасти - это вот... Койю был только рад предоставить место и компанию. Ночь чернеет за окном, огни окон домов напротив отеля гаснут, и глаза самого Урухи начинают слипаться под тяжестью выпитого алкоголя и очень долгого концерта. Он вглядывается в спящего товарища, почему-то вспоминая о том, что грим Аоя в основном более ровный, и стрелки раньше были другие, и о том, как дурачились на записи альбома. Вспоминал, как Аой, пересматривая тайком записанное видео их совместных партий, говорил, что будь он приличным – то зацензурил бы всё и что потом их всё равно заставили бы убрать видео из доступа. Казалось бы, уже забылось и это, но отчего-то сейчас настигло. Возможно, всему виной алкоголь? Решительно отставив бокал, Такашима тянется, и его голова от этого простого действа становится ещё более ватной, не способной на здравую оценку ситуации. Уруха человек любопытный и моральные нормы ему несколько чужды. Поэтому, как только приходит дурная мысль поцеловать Аоя, вот просто так – тот это делает, мотивируя тем, чтобы узнать, крепко он спит или нет. Койю забивает на то, что тот может проснуться и прописать ему в нос, но пальцы отчего-то мелко дрожат. Даже если проснётся, то будет слишком пьян, чтобы утверждать, что ему это противно. Губы не сразу попадают по назначению, оставив дыхание на алых, искусанных губах друга, и Уруха, выругавшись, меняет положение головы, коротко касаясь своими губами кисловатой кожи с безвкусием грима и терпкостью сигарет. Мгновение, и ничего не происходит. Уруха чувствует себя оскорблённым. Он шипит, и снова притыкается к губам, коротко, но более настойчиво. Он, наконец, слышит шумный вздох, и только решает обрадоваться, как опять ничего не происходит. Вкус вина уже и на своих губах похож на какое-то сумасшествие. Вот она - чёрная магия. Уруха неведомо чего злится, силой налегает на сонно замычавшего Аоя, а затем чувствует, как того резко приводит в чувство ощущение тяжести. Он толкает ладонью друга, но тот буквально вгрызается в нижнюю губу Аоя, до синяков сжав плечи. Баба бы уже заверещала и начала вырываться, а тот же только ещё раз толкает, но никакого эффекта это не оказывает. Алкоголь превращает это интимное действо в смех, в забавную шутку, и Такашима тихо ржёт в промежутках, когда хватает воздух. Аой, изначально воспринявший это враждебно, расслабляется, неожиданно пошло вцепляется в волосы товарища на затылке, будто притягивая ближе и меняя настроение. Уруха не закрывает глаза, впрочем, как и Широяма, они ловят взгляды друг друга. Держатся достаточно близко, но не вплотную. В промежутках между вдохами он слышит грубое и низкое, даже рычащее: "Чёрт, это охрененное ощущение…", и решает, что да, это именно так. Никаких нежных поглаживаний, или что-то вроде этого, никаких слащавых касаний, никакой тупой робости и смущения. От поцелуев больно не только из-за десятков укусов, обрушившихся градом на плоть, но и просто от странной страсти, не похожей ни на какую другую. Аой, оттолкнувшись от облицовки кровати, садится ровно, и тянет Уруху на себя, совершенно вульгарно облизывая его губы, и впечатывает очередной болезненный поцелуй, от которого больше сам и страдает – тонкая кожа жутко горит и печёт. Он чувствует, как музыкальные пальцы проходятся по его шее, немного придушив, и вот его уже силой хватают за челюсть, оттягивая ту вниз. Аой ругается в поцелуй, но заводится сильнее. Усталость и гнев как рукой сняло, оставляя только горячую похоть, и языки соприкасаются друг с другом и хочется причинить боль, дабы наслаждение достигло всех уголков тела. Вот Койю и реагирует быстрее друга, больно вгрызаясь в мягкие ткани, чувствуя, как под бутафорским безвкусием и остатками кислоты проступает настоящая тёплая кровь. Язык принимает металлический вкус и Аой довольно охает, упиваясь дёргающим ощущением боли. Он жмётся губами к губам, продлевая дискомфорт и жжение, наслаждаясь болью и низко шепча о том, что это восхитительно. И неожиданно громко стонет, когда нижнюю губу настигает второй укус, но больше восторженно, чем злобно. Поцелуй завершается слишком резко, Уруха рывком отстраняется, и оба, помолчав какое-то время, начинают громко смеяться, облизываясь, подчёркивая несерьёзность произошедшего. На часах четыре утра, буквально через три часа обоим вставать и переться в аэропорт, но как-то всё мало волнует. Спать хочется жутко, и Уруха укладывается на место, откинув голову назад, на кровать. Он вынимает линзы, одну за другой и выкидывает их в сторону. Такого добра навалом. - Что это было? – смеясь, спрашивает Аой, и косится на друга. - Твоё грёбаное вино, – Уруха смотрит на разбросанные вещи и деланно кокетливо предлагает. – Ты же не против совместного сна? Аой пьяно ржёт, но всё же кивает, до сих пор одурманенный ощущениями. До него всё дойдёт позже, а может, и вовсе не дойдёт. Он не желает даже подниматься, просто выпрямляя ноги и тихо говорит: - Если не проснусь сам – можешь меня отпинать. Зубы используй в крайнем случае. Уруха кивает, и укладывается точно так же, потягиваясь. Ему не хочется что-то ещё делать, и он забивает на всё, наконец отдаваясь в царство Морфея следом. К слову, настроение у Аоя с утра, не смотря на то, что его пришлось и вправду будить и похмелье не заставило себя ждать, было крайне хорошим.