Рукопись, найденная в Смолевичах

09 июля 18… года Ермуполис, о.Сирос, Эгейское море Наступила та тишина, про которую в романах пишут «мертвая». Женские голоса в дальнем углу вдруг затихли разом, как будто там не было вообще никого. Хозяин заведения, при звуках драки метнувшийся было куда-то в глубь здания и выскочивший обратно с растрепанной метелкой на крепкой ручке, на мгновенье застыл соляным столпом в проеме внутренней двери, потом быстро юркнул назад и заложил за собой засов. Разумнее всего повели себя матросы. Один счел за лучшее тут же упасть в обморок, крепко приложившись при этом головой об угол стола и лишив себя дальнейшего зрелища. А второй, не бывший в церкви уже лет пятнадцать, внезапно вспомнил, как мальчишкой пел в церковном хоре, как таскал его за ухо вредный регент брат Луи, и как он в отместку углем нарисовал статуе святого Людовика пышные усы и кудлатую бороду. Рука матроса сама потянулась ко лбу, но не успел он осенить себя крестным знамением, как красавец брюнет непонятно как оказался прямо вот совсем рядом, наклонился и, ласково улыбаясь во все тридцать два, но по впечатлению - аж в шестьдесят четыре зуба, произнес проникновенным шепотом: - Откушу руку! Матрос застыл, понял - и правда, откусит. Помедлил пару мгновений и решительно последовал за товарищем. - Слабак! Не везет Жанетте с экипажем, - оглядев с досадой два безжизненных тела, новоприбывший обратил свой взор на подозрительно затихший угол. Тишина там, впрочем, уже не была столь глубокой и полной. Все три монахини шумно дышали, неотрывно пялясь затуманенными глазами на брюнетов обнаженный торс. Самая старшая уже освободилась от разлатого головного убора, обнажив короткие каштановые вихры, рядом на полу валялась верхняя риза. Вторая, постанывая, распутывала на талии веревочный пояс. Третья, самая молоденькая и красивая, беспрестанно моргала рыжеватыми ресницами, покусывая намотанные на пальцы руки длинные деревянные четки, на конце которых болталось небольшое деревянное же распятие. Брюнет усмехнулся снова. Из угла раздался слаженный томный трехголосый стон. Лендер шагнул к монахиням. Шесть рук разом метнулись к его груди, сталкиваясь по пути между собой и отпихивая одна другую. Лендер выбрал ладонь, обмотанную четками, сжал ее в своей, пробежался пальцами до конца низки некрупных бусин и, резким движением оторвав крест, отбросил его на стол. Хоровой стон усилился, три голоса слились в исполненной надежды гармонии. Потом вдруг в его звучание диссонансом ворвалось досадливое пыхтение и нотки явного недовольства – две сестры, не поделив обтянутую тонко выделанной черной кожей правую ногу, устроили небольшую потасовку за право ее обнять как можно крепче, но быстро разобрались, и одна перенесла все свое внимание на левую, припав к ней с истовостью странника, нашедшего в пустыне колодец, и потянулась к поясному ремню, вздрагивая всем телом. Владелец ног не обратил на это особого внимания, приняв как должное, всецело занятый третьей миловидной сестрой. - Лендер, мы подождем снаружи, - раздался невозмутимый голос штурмана. - Пойдемте, мадемуазель, - Полину, которая, словно в трансе, мелкими шагами приближалась к стоящему к ней спиной рулевому, ухватили на предплечье и потянули к выходу. – Идемте, подобные сцены не терпят лишних глаз. Рулевой чуть двинул плечами, давая понять, что да, слышал, ступайте, не мешайте. С сожалением глянув на склонившуюся над столом крепкую спину, Полина неохотно подчинилась и выскользнула следом за штурманом в теплую темноту улицы. Стоны в углу поменяли свои модуляции, прервались коротким задыхающимся всхлипом, вскриком, потом еще одним, более протяжным, а потом… дверь захлопнулась. Через некоторое время к пришвартованной у дальнего конца причала шхуне приближались три почти незаметных во тьме силуэта, практически тени. Тени вели себя странно. Одна, в длинном светлом платье, все время полуистерически хихикала, то и дело сгибаясь пополам, чуть не роняя накинутую на плечи мужскую куртку. Вторая зябко обхватывала себя за плечи. Третья, самая крупная, крутила на пальце длинные монашеские четки, со свистом летающие по воздуху, и тоже негромко посмеивалась. Тени переговаривались. - Как вы ловко наподдали этому бандиту, штурман! - Да ладно, какие там бандиты, просто матросы в увольнительной. Не видели вы, мадемуазель, настоящих бандитов. А штурман у нас да, боевой. - Ваш штурман и сам бы справился, - тихо сказала озябшая тень. - Да справился бы, кто ж сомневается. Но жаль было такой случай упускать! Когда еще так повезет – сразу и драка, и монашки. - Ой, - тень в платье остановилась. – Они теперь все умрут? - Ну вот еще, - рослая тень пренебрежительно хмыкнула, - никто не умрет. Я, конечно, кровопийца, но трех монашек уходить до смерти… Себя жалко - они же привяжутся потом, а с ними с тоски пропадешь. Как начнут воспитывать, то не так, это не эдак - сам под святую воду полезешь! А мужиков я вообще не трогал – я как-то дам предпочитаю, и вообще… Внезапно четки сорвались с пальца и, отлетев в сторону, с тихим плеском шлепнулись в воду. Перед шхуной немым укором стоял, сложив руки на груди, эмиссар. Русская шхуна «Дмитрий» 10 июля 18… года Ермуполис, о.Сирос, Эгейское море Штурман и рулевой стояли перед эмиссаром. Пан Станислав, заложив ногу на ногу, сидел в кресле во главе стола в кают-компании и молча разглядывал своих подчиненных. У стены так же молча стоял доктор, сочувственно поглядывая на молодых вампиров. За закрытой дверью взволнованно и бесшумно топталась мадемуазель Полина, то и дело приникая ушком к деревянной переборке в надежде расслышать, что за нею говорят. Но там не говорили ничего. Эмиссар молчал. Он молчал уже минут десять, потирая рукой припорошенный сединой висок. С каждой секундой тишина становилась словно бы гуще, еще немного, и она пластами повиснет в воздухе, подобно собравшемуся над болотом туману. И с каждой секундой длившегося молчания рулевой словно становился чуть младше и ниже ростом. Головы он, правда, так и не опустил, но озорное веселье, плескавшееся в глазах, постепенно сменялось некоторой настороженностью. Штурман же, напротив, все больше выпрямлялся и смотрел строго и без смущения. Когда же, по ощущениям, эти двое сравнялись в росте, эмиссар, наконец, вздохнул: - Рулевой, потрудитесь объяснить… - Извините, мессир, - штурман сделал шаг вперед, дерзко перебивая эмиссара, - Лендер не виноват. - В чем? – эмиссар с интересом перевел на него взгляд. - Драку в таверне затеял я, и я готов нести положенное наказание. - Эй, погодите-ка, - встрепенулся Теодор, - наказывать – так обоих. Но по чести, мессир, наказывать нас особо не за что. Что же, надо было дать им отметелить ры… господина штурмана и облапать мамзель, вот так, за здорово живешь? - Лендер не виноват, - словно не слыша рулевого, повторил штурман. – Я позволил ситуации выйти из-под контроля, затеял драку, привлек внимание живых… - Юноша, ваше стремление отвечать за свои поступки весьма похвально. Но было бы полезно еще и научиться слушать, - в голосе пана Станислава громыхнул металл. – С вашего разрешения я продолжу. Рыжий закусил губу и отступил. - Итак, рулевой, потрудитесь объяснять свой… необычный, так назовем, внешний вид. Рулевой оглядел себя, словно только что осознав, что так и стоит перед эмиссаром полуголым, нечесаным, со следами быстро заживающих царапин на плечах и щеке. - А, это… Извините, эмиссар, рубаху я порвал случайно на баке – за гвоздь зацепился, а тут плотник подходит, говорит что-то, волнуется. Я толком не понял, что именно, но только понял – наших бьют. Ну и побежал как был. - Ну, насколько я знаю, не побежал, а сиганул прямо через борт, - вмешался доктор. – Что крайне неразумно. Крайне! Вы могли промахнуться и попасть в текущую воду – и что бы мы тогда стали с вами делать? - Я? Промахнуться? Ни за что! – рулевой даже засмеялся, настолько диким показалось ему такое предположение. Значит, нетопыря они уже не заметили. Ну, или делают вид, что не заметили, выяснять он не собирался. - А вы понимаете, что разгуливать нагишом в людном – да даже и в безлюдном, если на то пошло – месте – это несколько экстравагантно? - Понимаю. Ну пока бы я стал переодеваться, им бы там наваляли по первое число. - Не наваляли бы, я бы и сам справился, - негромко и упрямо произнес штурман. Эмиссар поднялся с кресла и неспешно подошел к провинившимся. Со штурманом они были практически одного роста, а вот чтобы заглянуть в бесстыжие глаза рулевого, Станиславу пришлось поднять голову. Молодой вампир замер, но глаз не отвел. - А, позвольте спросить, вот это – что такое? – эмиссар протянул руку и подцепил пальцем что-то шуршащее, зацепившееся за ухо мятежного рулевого. – Как я понимаю, чеснок? Теодор, кажется, впервые за вечер слегка смутился. Черт, он про это совсем забыл! Полузасохшая-полусгнившая головка прошлогоднего чеснока так всю ночь и проболталась на ухе. - Вам не кажется, что такое украшение несколько неподобающе? – эмиссар держал чесночину за усохший хвостик на вытянутой руке и брезгливо морщился. Пахло украшение действительно мощно. Тут не только вампир, тут святой озвереет. - Ну да, воняет… чеснок же! Случайно зацепился – висел где-то там, от дурного глазу, что ли. - Ну и как, помогло? - Да пока не жалуюсь, - рулевой замолчал, не зная, что еще сказать в свое оправдание. Доктор за спиной капитана беззвучно что-то произнес, и Лендер, уловив его знак, наконец, сказал то, что следовало с самого начала: - Извините, эмиссар, виноват. - Да оба хороши! – пан Станислав перевел взгляд на напряженно молчащего штурмана. – Ну а вы, штурман… Как вы могли дать ситуации настолько выйти из-под контроля? Если вы сопровождаете девицу, должны оценивать опасность за двоих. Это уж не говоря о том, что поставили под угрозу секретность нашего здесь пребывания! Дверь распахнулась, и в кают-компанию, не выдержав, влетела мадемуазель Полина. За дверным проемом обозначилось все оставшееся население шхуны – переминался с ноги на ногу корабельный плотник в парусиновых штанах и тельняшке, белой тенью проглядывала в сумраке Натали, сочувственно причмокивала и похрустывала чем-то (интересно, чем?) Марья Сидоровна. Магистр тоже стоял рядом и злорадно ухмылялся. - Пан Станислав! - Полина кинулась к эмиссару, ухватила его за обе руки и умоляюще посмотрела в глаза. – Миленький, не наказывайте их! Они не виноваты! Они оба такие… лапочки! - девушка оглянулась на молодых вампиров. - Если бы вы видели, как это было здорово! Штурман меня защищал, а господин Лендер… Оба подсудимых дружно закашлялись, словно наконец до них добрался запах чеснока, и девушка, неловко оборвав фразу, повторила: - Не наказывайте их! - Мадемуазель! – вмешался магистр, - Эмиссар сам знает, что делать, - он вошел в кают-компанию, решительно взял девушку за руку и потащил вон из помещения. – Матросня – такой народ, разберутся без вас! – и дверь за ними захлопнулась. Станислав устало посмотрел на доктора. Вениамин молча развел руками. Ну чем можно наказать молодого вампира? - Так. Штурман – вам выношу порицание. И оба – борт не покидать вплоть до прибытия в пункт назначения. А в качестве наказания – избавить нас от чесночной вони. Как хотите, хоть полы драйте, хоть магию применяйте. Свободны. Лапочки! - Нет, ну а что? Что вы на меня так смотрите? – эмиссар не выдержал первым. Проштрафившиеся удалились восвояси, доктор молчал, сидя за столом. Эмиссар начал нервничать. - Да нет, все правильно, - с усмешкой сказал Вениамин. – Они провинились, они должны понести наказание. Но… Стах, ты сам-то как бы поступил? - Да ладно, Вень, что я, не понимаю, что ли? Все правильно. Я бы еще и не так врезал, чего там. Только слухи теперь пойдут. И чеснок этот, гадость такую, на борт приволокли. Фу, пальцы до сих пор воняют! Но наказать я их должен был, ты же понимаешь? Доктор согласно кивнул. Положение, конечно, обязывало. - Но с молодежью нам, кажется, повезло. – Станислав глянул на доктора и увидел, что тот улыбается. – А штурман, я смотрю, кремень. Никогда бы не сказал, что он первым в драку полезет. А Лендер? Как это он, с голым пузом-то? Спасибо, хоть срам прикрыт. И оба лапочки. С головкой чеснока на ухе! А я, заметь, миленький! Эмиссар и доктор переглянулись и дружно расхохотались. Рулевой и штурман стояли на палубе. Порт спал. Никто не бегал с факелами, не звонил в колокола, не бежал к причалу с дрекольем. Значит, все обошлось. Наутро никто из живых и не вспомнит, что да как там было, синяки скоро заживут, только ночами иногда будут сниться странные сны. Ну, может, кто под луной гулять полюбит… - Ну что, штурман, считайте, выпили мы с вами брудершафт! Давай на ты? – рулевой протянул рыжему руку. Тот помедлил секунду и протянул в ответ свою. - Давай. Теодор? - Лучше Тед. А ты – Денис? Дэн, да? - Годится. На исходе апреля следующего, 18… года Католический монастырь Св.Марии Милосердной, Стамбул В лазарете монастыря наконец установилась тишина. Предписанный уставом покой. Правда, благолепия достичь теперь получится не сразу. Сестра Алекси сидела за столиком в пустой палате и быстро вносила данные в толстую тетрадь, отмечая выбывших. Поступивших сегодня, к счастью, не было. Выбыли – сестра Маргерит, уехала еще утром, направляется в миссию в Анатолии, сохрани ее Господь, и младенец мужеского полу, некрещеный, родился меньше месяца назад здесь же в монастырском лазарете, направляется в приют ордена бенедиктинок в Стамбуле. Сестра Алекси прикусила кончик деревянной ручки по привычке, пронесенной через всю жизнь, и мягко улыбнулась. Мальчик был черноглазый и темноволосый, чем вообще-то здесь, в Турции, никого не удивишь, но до того славный, что все сестры, работающие в лазарете, то и дело бросали работу и проводили большую часть времени над колыбелькой, то решив снова перепеленать малыша, то показывая ему козу рогатую, а по большей части просто смотрели на него и умиленно и отсутствующе улыбались, забывая обо всем и даже пропуская колокол, призывающий к молитве. Пора, пора передать мальчишечку в приют, там о нем и позаботиться есть кому, сестры более опытные. Так, нужно еще закончить сопроводительное письмо. Оно, собственно, уже готово, составлено по утвержденной форме, осталось лишь дописать пару слов. Сестра Алекси взяла исписанный каллиграфическим почерком лист бумаги и задумалась. Имя младенцу дадут уже в приюте, а вот фамилия… Что там говорила бедняжка сестра Маргерит? Тендер, кажется? Или Лендер? Или как-то иначе? Алекси не осуждала заблудшую, всяко бывает в жизни, и каждый получит по грехам своим, только вот историю можно было бы придумать и поправдоподобнее! Вампиры, вы подумайте! И это – на исходе девятнадцатого столетия! Чем головы забиты у молодежи, даже в монастырях – не знают самых элементарных вещей! Всем известно, что от вампиров детей не бывает. За дверью раздались тяжелые шаги сестры-экономки, спешащей за документами. Сестра Алекси встрепенулась, окунула стальное перышко в чернильницу, твердой рукой вывела: «Фамилия – Бендер», промокнула лист пресс-папье и запечатала в конверт.