Рукопись, найденная в Смолевичах

8 августа 18… года Скалы на побережье Корнуолла — Как это — один? Не может он быть один. А Франя-то наш где? А, капитан? Винни мотал лохматой башкой направо и налево, глядя то на Роджера, то на Стаха, как будто они знали ответ и только из вредности не хотели сказать. — Где Франя-то?! — заорал он наконец и кинулся к дыре, явно собираясь вылезти обратно. — Куда Франю дели, я вас спрашиваю? Спасительная темнота подземного коридора уже начала оказывать на Стаха свое благодатное воздействие: он не возмутился, не рассердился, а просто придержал Винни за плечо. Тот дернулся раз, другой, но хватка у эмиссара была железная. Да еще и штурман ухватил за руку — тоже не дамскими пальчиками. — Спокойно, рулевой, — сказал эмиссар. — Лендер нам все расскажет. Как только доберется сюда. Может быть, ваш приятель зашел с парадного входа? — Ну да, — убитым голосом ответил Винни, — один с парадного, а второй — через заднее крыльцо? Вместе улетели, вместе должны были вернуться. Возразить Стах не успел — откуда-то из глубин подземелья раздался, усиленный стократ гулким пещерным эхом, жуткий вой: — УВЫЫЫЫЫ! От заунывного протяжного звука вздрогнули все. Роджер ухватился за эфес одной из своих сабель, Воронцов замер, вглядываясь в темноту, Михалыч, выставив вперед обе руки с выставленными рогулькой пальцами, забормотал что-то неразличимое, но при этом явно заклинательное, и даже Стаху стало не по себе. И только Винни, видно, от огорчения, не слишком озаботился новой напастью и даже не оглянулся посмотреть, что там такое. Темнота же выла почти без остановки. — Капитан Сакаи, — спросил Стах, — что это? — Не знаю, — прошептал Роджер. В прошлый раз ничего подобного ему здесь не встречалось. — Неужели ваши спесивые британские летучие мыши способны так вот… вопить? Вой меж тем изменился и звучал теперь громче — он явно приближался. Но чем ближе становился он, тем все более знакомые слышались в нем нотки, так что, когда из-за поворота коридора появился лиловый кролик, эмиссар даже и не удивился. Хотя передвигался кролик не совсем обычно — задом наперед. Увернув свой длинный хвост плотным рулетиком (наверное, чтобы не мешался под ногами), кролик упирался лапами в пол и, уцепив зубами край зеленоватого сюртука, тащил за собой пана Вениамина. — Сташек! — воскликнул доктор. — Господин капитан! Вы уже тут! Кроля, фу! Хватит! Но кролик был упорен и продолжал свой нелегкий путь, завывая истошно, хотя и слегка невнятно: — УФФФ! И замолчал только, упершись спиной в сапоги эмиссара и немного побуксовав на месте. — Ну наконец-то умолк, — в наступившей тишине стало слышно, что доктор очень озабочен. — Хорошо, что вы уже тут. Полагаю, с нашим Теодором что-то произошло и ему нужна помощь. Кролик подпрыгнул — невысоко, только чтобы привлечь к себе внимание, всплеснул ушами: «Нужна, конечно нужна!». И снова подцепил на зуб полу докторского сюртука. — Мы видели, как он прилетел, — сказал пан Вениамин, тщетно пытаясь освободиться. — Точнее, пролетел мимо. Причем летел как-то странно, как подранок с подбитым крылом. Кроля просто из себя вышел, видно, почуял что-то недоброе. — Ыыыы! — подтвердил кролик сквозь сюртучное сукно. — Да, мы его тоже видели, — Стах ткнул пальцев в клочок серого неба, видневшийся в неровном проеме входа. — Он полетел на шхуну. — Очевидно, иначе бы кролик не притащил меня сюда — Джилл сказала, что вы подойдете короткой дорогой. Кроля, ты молодец, а теперь отпусти же, мне некогда! И кролик вдруг послушно раскрыл рот. — Господа, прошу прощения, пропустите-ка, — доктор протиснулся мимо Сакаи и Воронцова, задев штурмана пухлым саквояжем, и решительно отодвинул с пути Винни. — Доктор, что это ты затеял? — спросил Стах. — Там сильный ветер! А если ты опять заснешь? Тебя размечет над всем побережьем! — Капитан, — доктор отвечал сухо и деловито, — прости, мне не до сантиментов — меня ждет пациент. Я должен идти. Он еще говорил, а сам уже расплывался, прозрачнел на глазах, устремляясь вверх, к выходу, словно дым из печной трубы — большим округлым клубом густого зеленоватого тумана, и только пуговицы, упрямые пуговицы от сюртука, так и остались неизменно латунными и плыли, ускоряясь, в окружении мглистой дымки. А следом за пуговицами утянулся вверх докторский саквояж — тоже, то ли из профессиональной гордости, то ли из-за своего изрядного веса, не пожелавший развоплотиться. — Венька, стой! — крикнул Стах вслед улетучившемуся другу и даже попытался поймать за сохранившую еще подобие формы штанину, но тщетно — рука легко прошла через клок тумана в мелкую серую полосочку, а сверху, уже снаружи, раздалось недовольное:  — Стах, прекрати! С досады эмиссар стукнул кулаком в каменную стенку узкого коридора. Ну что ты будешь делать? Венька в своем праве. Да и вряд ли в этот раз заснет, судя по тому, как шустро и качественно он развоплотился. А значит, не стоит тратить время и сокрушаться. Нужно идти вперед. Он оглянулся: все смотрели на него. Михалыч и штурман со спокойным терпением, а оборотни, впервые сведшие столь близкое знакомство с таинственными обитателями мира неживых-немертвых, с опаской, особенно Винни. И только кролик сидел, уши торчком, шерсть дыбом, а глаза следили безотрывно за светлым пятном выхода, да нос тревожно шевелился. — Ведите нас, господин Сакаи. — А… А доктора мы, значит, ждать не станем? — решил все же уточнить Винни. Он предпочел бы дождаться, пока доктор вернется вместе с этим захворавшим упырем-рулевым (вот еще вчера кто бы сказал, что упыри тоже хворают, как все люди, Винни от души бы посмеялся), да и взять болезного за бока, тут же, на месте. Пусть ответит, как на духу: куда подевался Франя. Что с Франей случилось? Пусть ответит! А то ишь… — Не станем, — ответил Стах. — Раз пан доктор сюда добрался, то и обратно дорогу найдет. А нам еще нужно осмотреться и понять, что тут да как. Винни открыл было рот, чтобы возразить: дескать, вы идите, а я, так уж и быть, дождусь вашего доктора с вашим рулевым, заодно и пригляжу, чтобы с ними чего не вышло. Но поймал взгляд Роджера — и промолчал. Промолчал и кролик. Какой смысл спорить, если за тебя все уже решили? Нету никакого смысла. Тем более, что поступить, как сам считаешь нужным, можно и так, безо всяких лишних споров. Пусть себе идут: и Вожак, и чужаки, вдруг оказавшиеся своими, и штурман, и плотник… Пусть все идут, а он, кролик, останется. Подождет. Хозяин же совсем рядом, и с ним беда. Доктор поможет, и они вернутся вместе. Обязательно вернутся. И пусть потом Вожак бранится. Пусть даже отдаст кролика на растерзание барышням. Главное, что он, кролик, встретит хозяина на пороге тьмы и, если надо, будет с ним до самого конца… Кролик расчувствовался и шмыгнул носом, тихонько, чтобы не привлекать к себе внимания. — Ведите нас, господин Сакаи, — повторил эмиссар. Роджер посмотрел по сторонам. Собственно, он мог уже и не вести. Узкий коридор не оставлял особого выбора: или направо, где проход заметно забирал вверх и после пары минут ходу упирался в небольшую камеру, явно выдолбленную в скале рукой человеческой — судя по всему, в прежние времена контрабандисты держали там какие-то припасы, или же налево, где тропа шла вниз, уводя в глубину, в самую середину скал, к большому залу пещеры и нескольким ее отноркам. Роджер махнул рукой: — Туда, влево. Тропа немного петляет, но ведет прямо в грот. Винни, давай свет! И Винни разжег заранее припасенные факелы. Сразу же завоняло дегтем и горелой тряпкой, и по стенам заплясали длинные резкие тени. Стах поморщился, но делать было нечего — нормально видеть в темноте и Роджер, и Винни смогли бы только перекинувшись. Но если волк с легкостью смог бы проскользнуть по скальным коридорам, то здоровенный бурый медведь — навряд ли. Стах глянул на нависший низко над головой неровный каменный потолок. Даже ему хотелось пригнуться, чтобы не приложиться макушкой. Что уж тут говорить о медведе? Еще бы не хватало, чтобы этот медведь взял да и застрял поперек коридора… Стаху вдруг живо нарисовалась дикая картинка: проход, намертво перегороженный всклокоченным зверем, засевшим плотно, как пробка в бутылочном горлышке, а все они рядком, один за другим (тесно же!) сидят и терпеливо ждут, пока медведь похудеет. И он, Стах — первый! А медведь порыкивает жалобно, затравленно косит лиловым глазом, да поделать ничего не может. А если он, храни нас силы Ада, вдруг возьмет да чего-нибудь испугается? Стах хаживал на медведей, и даже без ружья (ибо ружей о ту пору еще не слишком-то и было), и знал, как легко пугается и, главное, чем грозит испуганный медведь… Вот и выходит, что факелы — это меньшее из зол. Хотя и воняют. Ничего. Потерпим. Так, хватит! Довольно думать о чепухе! И все равно все время пути эмиссар отгонял от себя образ перепуганного медведя. Что, впрочем, не мешало ему внимательно приглядываться и примечать дорогу. Коридор, то слегка расширяясь, то сужаясь почти до тесноты, уверенно вел куда-то вглубь и немного вниз, не отвлекаясь на всякие пустяки, вроде боковых ходов и ответвлений. Но потом вильнул раз, другой, и за довольно крутым поворотом направо превратился в широкую галерею, тут уже и медведю было бы просторно. Потолок ушел вверх, обнаружив высокий свод, с которого свисали гирлянды каменных сосулек, и откуда-то издалека доносился непрерывно негромкий, но постоянный размеренный стук, словно где-то там затаился очень усталый, но и очень упорный дятел, из последних сил долбящий клювом в дерево: тук… тук… тук… — Слышите? — спросил Роджер. — Вода капает. Значит, скоро будем на месте. Они еще раз повернули направо. Звук капающей воды изменился, превратившись в гулкое шлепанье, словно упорного дятла сменила на посту не менее упорная и непоседливая жабка, а когда они прошли еще немного и оказались в довольно обширном гроте, вода уже журчала вовсю, пробегая звонким ручьем вдоль дальней стены — стены, которая, как показалось эмиссару, не матерью-природой была сотворена, а сложена кем-то и когда-то из обломков камней. Из грота коридор повернул налево — видно, чтобы не сочли его слишком предсказуемым, и дальше шел, слегка разветвляясь. Но заблудиться им тут было не суждено: за следующим изгибом пути темноту снова наполнили звуки, в происхождении коих Стах не усомнился ни на секунду: где-то за парой поворотов ворчливо распекал кого-то мосье Вольдемар Карасюк, вампир-аншеф. Слов было не разобрать, но это было неважно. Общий смысл угадывался даже через сталактитовые кущи: мосье опять был чем-то недоволен. Он не перестал бурчать и тогда, когда Стах и вся его команда вышли из коридора под своды большого зала. В зале было неожиданно светло: там тоже горели два факела, надежно воткнутые в расщелины каменного пола. Судя по всему, это магистра и сердило. — Надо же было додуматься! Запалить свет, когда в кои-то веки можно наконец дать глазам полноценный отдых — зачем? — бубнил он, восседая на своем дорожном сундуке, который стоял в окружении пачек драгоценной рукописи, саквояжей, тючков, свертков и прочих вампирских пожитков. — Я ведь уже объяснила вам, — магистру отвечала Джилл. Девушка держала на руках пушистый белый шар: Патрикевне все происходящее не нравилось, так что она постаралась свернуться в клубок, так плотно, как только получилось, чтобы как можно меньше соприкасаться с реальностью, которая ее совершенно не устраивала, а главное — чтобы не слышать зануду Вольдемара. Три пишбарышни сидели тут же рядком: Полина на чьем-то чемодане, Марья Сидоровна на самом большом тюке, увязанном из серого клетчатого пледа, а Натали — на высоком обломке сталагмита. И все трое, проявляя сплоченность и единодушие, спиной к мосье Карасюку. — Я ведь уже объяснила вам, — Джилл говорила терпеливо, словно объясняя неразумному ребенку, почему нельзя грызть сосульки на морозе, но голос ее начинал предательски подрагивать. — Свет нужен. Во-первых, так капитан и остальные быстрее нас найдут. Времени у нас мало, тратить его на поиски в потемках глупо. А во-вторых… — Хватит чушь городить! — магистр аж подпрыгнул, так что в сундуке что-то зазвенело. — Найдут! Как же, будут они нас искать! Они давным-давно смылись! Высадили нас и смылись! Бросили на произвол судеб! Сначала этот ваш капитан дружка своего для отвода глаз нам подсунул, а потом и тот смылся. Доктор этот так называемый! Коновал заштатный! И нечего их выгораживать: во-первых, во-вторых… Никто за нами не придет! Как раз в этот момент пушистый шар в руках у Джилл зашевелился, и Патрикевна одним невесомым и точным прыжком оказалась на плече у Роджера, да так, что пламя факела в его руке даже не дрогнуло. Магистр же при виде вошедших не смутился и даже не запнулся, а продолжил сходу, как будто наизусть твердил: — Явились наконец-то, бездельники… А дружок ваш сбежал! Вместе с зайцем. Только вы его и видели! Но магистра никто не слушал. Не успели они оглядеться, как из коридора стремительно выкатился лиловый кролик. Глаза его горели синими огнями, и вся шерсть до последнего волоска стояла дыбом — кролик был очень взволнован. Следом за ним в клубах зеленоватого тумана выплыл докторский саквояж. Очень медленно и аккуратно саквояж опустился на пол, и туман соткался в склонившегося над ним озабоченного доктора. — Фу! Фу, я сказал, — доктор бесцеремонно отпихнул сунувшуюся под руку длинноухую кроличью голову. — Заберите его кто-нибудь. Первой подскочила мадемуазель Полина, ухватила кролика поперек живота, оттащила в сторону. Кролик упирался всеми четырьмя лапами и даже ушами, но барышня была настойчива. С заметным усилием она подняла кролика, прижала к груди и начала шептать ему что-то в правое ухо, наверное, утешая. Но утешить получалось не очень — барышня и сама не слишком понимала, что происходит. Кролик пытался разглядеть поверх докторова плеча, что там, в саквояже творится, и жалобно поскуливал от переживаний. — Так, господа, расступитесь, — сказал пан Вениамин. Потому что все присутствующие не хуже кролика толпились вокруг плотным кольцом. И только магистр остался сидеть, где был. Правда, шея у него удлинилась раза в полтора и вытянулась по направлению к доктору и его саквояжу: как ни пытался мосье Вольдемар изобразить надменное безразличие, любопытство оказалось сильнее. Полулысая голова магистра покачивалась над плечами в слегка припачканном фраке, так что со стороны вампир-аншеф напоминал сейчас любопытную и тощую злобную черепашку. Но никто его особо не рассматривал: все взоры устремлены были на пана Вениамина. Доктор отщелкнул замки и раскрыл саквояж. Теодор был там. Завернутый в носовой платок, наверное, чтобы не зацепился за что-нибудь крыльями — всяких острых и опасных предметов внутри саквояжа было предостаточно - лежал он поверх медицинского имущества. Выглядел нетопырь скверно: короткая черная шерсть, прежде блестящая и бархатистая на вид, потускнела и как будто свалялась, зверушка, словно собираясь закричать, то и дело растопыривала широкую пасть, усеянную мелкими, но острыми даже на вид зубами, но так и не проронила ни одного звука. — Доктор, что с ним? — спросил, опередив капитана, штурман. Пан Вениамин не ответил. Быстро размотав платок, он уложил нетопыря на каменный пол пещеры. Звякнули металлические инструменты. Нетопырь коротко и как-то приглушенно пискнул. Доктор выпрямился — в руке он держал пинцет с зажатым в нем обломком светлого металла. — Ну, вот и все, — с облегчением сказал пан Вениамин. — Как вы, голубчик? Нетопырь расправил крылья: теперь было видно, что одно из них порвано. Марья Сидоровна охнула так, что едва не погас ближний к ней факел: — Батюшки-светы, да как же его угораздило? — Ничего, ничего, — ободряюще говорил доктор, проворно собирая свой инвентарь. — Смотрите-ка, капитан, это, кажется, серебро… Немудрено, что он не смог принять человеческий облик. Но каков молодец — долетел, считай, на честном слове и на одном крыле! Просто сказать не могу, какой молодец. Думаю, еще минуты две-три, и он сам сможет поведать нам обо всем, что видел и что с ним случилось. — И куда Франю дел, — непреклонно добавил Винни. — Хотя, конечно, вот так вот, чтобы не мочь обратно перекинуться — это просто жуть. Ничего не скажешь. Стах поддержал пана доктора под локоть, помогая тому подняться с колен. — Понимаешь ли, капитан, — доктор с некоторым трудом разогнулся. — Ох, спина моя, спина… — Что, неужели болит? — удивился Стах. — Да нет, конечно, — усмехнулся пан Вениамин. — Но что-то плоховато разгибается. Должно быть, от сырости. Ничего, пройдет. А скажи-ка, как в этот раз у меня получилось, а? Туманом-то? — Неплохо, неплохо, — проворчал Стах. — Смотри-ка, да у тебя весь сюртук в чем-то… Где это ты так запачкался? Дай-ка, отряхну. — Где? — доктор попытался заглянуть себе за спину, что ему, разумеется, не удалось. — Это я, наверное, стены обтер. Ну, пока летел. С непривычки, знаешь ли, сложно рассчитать, особенно на поворотах… — Да погоди, что ты, право слово! Не лучше нашего кролика! Не вертись. — Ты понимаешь ли, капитан, — говорил доктор, пока Стах старательно оттирал его спину, — вот он лежит там на палубе и никак не может перекинуться из нетопыря обратно. Зрелище, прямо скажем, устрашающее. Будто второй раз умирает. И крыло в клочья. Его как можно быстрее нужно было убрать с дневного света в темноту. Ну вот, я и… — Синие шмели… Рулевой лежал на камнях, вытянувшись во весь свой великолепный рост, и бормотал что-то невразумительное: — Шмели… Синие… При этих словах Сакаи и Джилл переглянулись, а Винни в нетерпении сжал кулаки. Ну, по крайней мере в одном они могли быть уверенными: до «Сигуре» нетопырь добрался. Кролик на руках у Полины затрепыхался, забил ушами и замахал лапами так, что удержать его не было никакой возможности, да барышня и не старалась. Но как кролик ни спешил, первым около вернувшегося в человеческий облик Лендера очутился не он. — Штой-то?.. Бредит, никак? — спросила Марья Сидоровна. Каким-то непостижимым образом кикимора оказалась сидящей прямо на полу подле раненого, голова Теодора покоилась на ее коленях, а сама она осторожно расправляла рукой спутанные пряди темных волос рулевого — черный шелковый платок с веселеньким желтым рисунком усиками потерялся где-то в суматохе странствий. — Бредит, а? Доктор? Пан Вениамин уже был рядом. — Так, ну-ка… Кроля, пусти-ка меня. Зрачки в норме, клыки на месте… Рука… Ну, тут нужно время… В общем так, — доктор потрепал Теодора по плечу. — Ничего страшного. Пару часов покоя — и будете как новенький. — Да как же? Шмели-то, синие? — волновалась кикимора, украдкой любуясь Теодором: перенесенные страдания придавали тому еще больше романтического флёру. Хотя, казалось бы, куда уж больше? — Да ты лежи, голубчик, лежи. Что ж ты подпрыгиваешь? Доктор велел лежать! — Нету у нас пары часов на «полежать», — сказал Стах. Теодор думал точно так же. Стиснув клыки, он сел, вырвавшись из цепких пухлых пальчиков Марьи Сидоровны в нитяных митенках. Кролик волновался, лез ближе, норовя заглянуть хозяину в глаза и удостовериться, что с ним все в порядке, щекотал усами. Рулевой погладил его по лиловым ушам: — Кроля, не суетись. Я в порядке. И тут же, опровергая собственные слова, охнул: стоило пошевелить рукой, как плечо отдалось пронзительной болью. Теодор оттянул ворот рубахи и посмотрел. Под левое плечо словно ударила молния: черный след пауком разбегался по руке во все стороны от небольшой, но глубокой ранки, нанесенной метким и коварным метателем серебряных звезд. Чем дальше от раны, тем светлее были темные полоски, да вдобавок еще и бледнели прямо на глазах, будто выцветали. Так что доктор прав: через пару часов все пройдет, и рулевой Лендер снова будет полон сил. Как огурчик. Только вот прав и капитан. Пара часов — это очень долго. — Капитан, — сказал рулевой, глядя на Стаха снизу вверх. — У меня куча новостей. Штурман протянул Лендеру руку и рывком поднял его на ноги. Теодор снова охнул и кивнул в знак благодарности: сам бы он сейчас вряд ли смог подняться. — Давайте свою кучу, — ответил Стах. — Только коротко и ясно. — Где Франя? — мрачно спросил Винни и почесал нос увесистым кулаком. Коротко и ясно не получалось. Как рулевой ни старался. То есть сначала-то все было и ясно, и достаточно коротко: и как «Сигуре» увели из-под носа у Балфера, и как Фрэнк одним махом двенадцатерых не то, чтобы убивахом, но обезвредил и надежно на берегу задержал. И велел передать, что это он, Фумагалли, разом вывел из строя треть вражеского флота и за него можно не беспокоиться, он явится на подмогу при первой же возможности. Джилл с облегчением вздохнула и улыбнулась Роджеру, тот сохранял сдержанную серьезность, но глаза оттаяли и потеплели. Хотя на самом деле готов был расцеловать долговязого вампира в обе щеки. Патрикевна, до этого столбиком сидевшая на плече у Роджера, фыркнула, улеглась привычным воротником и, кажется, задремала. А Винни сначала разжал кулаки и перестал хмуриться, а потом снова их сжал и бормотал неразборчиво что-то не слишком дружелюбное: опять, дескать, за свое, не доведут ведь карты эти окаянные до добра, ей-ей, не доведут… Но вот Теодор начал рассказывать про свой обратный путь, и от «коротко и ясно» не осталось и следа. Как ни пытался рулевой доложить о вещах важных, ну, там, сколько пушек на борту у вражеского флагмана, какова команда и каков ход, всякий раз сносило его на невнятный рассказ о чудовищной твари, атаковавшей его, просто пролетавшего мимо, с изощренным коварством и особой жестокостью. Кролик сочувственно жался к хозяйским ботфортам, но помочь, увы, не мог. — Да что за тварь-то? — после третьей попытки рулевого Стах потерял терпение. — Толком говорите! — Ну, — бормотал Теодор, потирая здоровой рукой глаза, — она такая… голосистая… — Голосистая? Пела она вам, что ли? Сирена? — Да нет, капитан… Она такая… Жуть, в общем, какая… — при воспоминании Теодор передернулся от отвращения и зашел на следующий круг. — Тварь такая… Змея подколодная… — Вы, голубчик, успокойтесь, — вмешался доктор. — Ну-ка, давайте по порядку. Как тварь выглядела? — Говорю же — змея. — Так, хорошо. Змея. И она вам… пела? — доктор жестом остановил капитана: погоди, не лезь! — Нет, шипела, как змеям и положено, — несчастным голосом отвечал рулевой. — А почему же голосистая? — доктор говорил спокойно, с вежливым и искренним интересом, как будто они по-прежнему сидели в полной безопасности в кают-компании «Дмитрия» и беседовали только для развлечения. — Ну же? Вспомнили? Теодору не нужно было ничего вспоминать. Такое забыть и хотел бы, да не получится! Но как только он пытался описать змеебабу другим, как язык переставал ему повиноваться и вместо слов вылетал какой-то детский лепет. Вот ведь позорище какое! — Ну, — ласково, как деревенского дурачка, спросил доктор, — неужели не помните? Теодор растерянно оглядел ждущих ответа товарищей. — Она… такая… И выразительно очертил руками две огромные округлости на уровне своей груди. Подумал и добавил еще две, ближе к подмышкам. Барышни переглянулись и захихикали, магистр презрительно сморщился: «Всё о своём! Сколько волка ни корми…», а Винни, не скрываясь, покрутил пальцем у виска. — То есть? — переспросил доктор и посмотрел на Стаха. Стах, судя по всему, был согласен с Винни и даже немножко (редкий случай) с магистром. — А глаза у нее были? — внезапно для всех спросил штурман, и Теодор с благодарностью повернулся к нему. — Не было глаз! А сиськи — были! Голые! И много! Во сколько! — Теодор снова обрисовал несколько обширнейших окружностей. Почему-то после слов штурмана он наконец-то смог это сказать. — Ламия, — негромко сказал Воронцов. — Древнее и очень живучее создание. Крайне опасно как ночью, так и при свете дня.