8 августа 18… года
Ближе к вечеру
Противу ожиданий, саквояж со свистом прошил пропитанный ладаном и приправленный дымом догорающего костра воздух и, не встретив на своем пути никаких препятствий, тяжко плюхнулся на пол (внутри зазвенело и брякнуло), так что доктора развернуло почти на полный круг, и он едва не ткнулся носом в выступ стены — хорошо еще, что поблизости не нашлось никаких там сталактитов или сталагмитов.
— Ах ты ж, — даже в такой ситуации доктор удержался от более крепких выражений. — Стах, старый ты чёрт, чтоб тебя!
— Ну ты, Веня, даёшь, — с невольным уважением сказал Стах, выходя из тени. — Я едва увернуться успел. Вы что сегодня, сговорились, что ли? Что ты, что штурман… Ох, ничего себе! Это ты их — саквояжем?
— Да нет, Сташек, тут другое, — доктор лихорадочно проверял содержимое драгоценного саквояжа, потому что, кажется, пока он тут выказывал чудеса акробатики, что-то оттуда вывалилось, что-то мелкое, — тут, понимаешь ли, пауки…
— Опять пауки? Ладно, потом расскажешь, не до них сейчас. Идем! Раз уж ты здесь.
— Погоди, вот она, — пан Вениамин поднял с пола какой-то маленький и блестящий предмет. — Все же вывалилась!
— Доктор, — нетерпеливо прервал его Стах, — некогда. Я на секунду отлучился, мне послышалось, что ты кричал. Идем!
— Да-да, Сташек, прости, — виновато ответил пан Вениамин, — просто новая моя кюретка, совсем недавно выписал из Варшавы, жалко было бы потерять…
— Догоняй, Веня, — Стах уже шагал прочь, — если что — саквояж при тебе, лупи направо и налево. А я пошел, — и исчез за поворотом.
Доктор задержался еще всего лишь на мгновение, которое потребовалось, чтобы застегнуть замки, и припустился за другом с такой прытью, какой сам за собой и не подозревал, и почти догнал Стаха еще до того, как тот добрался до места, где кипела битва.
Почти — потому что Стах все же был быстрее. Стремительно пробежал он по узкому коридору, ведущему в просторный грот, где маленькая команда вампиров держала оборону против целой армии матросов Балфера.
Самые проворные из них, двое или трое, уже шли навстречу Стаху — на свою погибель. Эмиссар не стал церемониться, доставать кинжал из ножен. Трижды взмахнул рукой, и три тела повалились на камни одно за другим. Стах стряхнул с когтей багрово блеснувшие капли и выругался.
— Худо дело, доктор. Прут изо всех щелей. А нас мало. Нас адски мало! — и исчез в мелькании факельных огней.
Доктор, стараясь не поскользнуться на пролившейся крови, перебрался через тела, совершенно загородившие ему проход, и остановился, пытаясь понять, что же в гроте происходит.
В общем, Стах не соврал. Дело было худо. Дело было дрянь. Можно даже сказать, дело было швах.
В гроте кишела целая толпа. Пираты и впрямь лезли изо всех щелей, словно тараканы из-за выстуженной печи. Их было много, они напирали друг на друга, и казалось, не только они сами, но и тени их, пляшущие по стенам, стремятся как можно быстрее добраться до врага и покончить с ним любой ценой.
Из дальнего угла доносились звуки смачных оплеух — рулевой Теодор Лендер предпочитал расправляться с врагом лично, без посредников вроде сабли или кортика.
В самой середине грота сражался Винни. Его окружили со всех сторон, тыча саблями и факелами, норовя подпалить залитую вражеской кровью шкуру. Огромный медведь скалился и рычал, каждый взмах тяжелой лапы отбрасывал на камни не меньше трех человек. Некоторые падали и больше не шевелились, некоторые поднимались на ноги и наступали снова и снова, как бьющиеся в стекло мухи. Подоспел еще один отряд пиратов, они накинулись на медведя с новой, свежей силой. Но зверь держался стойко и сдаваться не собирался, только фыркал — работа у него кипела, да только вот конца этой работе не предвиделось.
Медведь угрожающе рыкнул и встал на задние лапы. Доктор даже залюбовался: до чего же четко! Хриплый рёв, удар лапы. Рёв, удар лапы. Пираты сбитыми кеглями валились во все стороны, так что вокруг Винни уже образовалась целая куча неподвижных тел, и выглядело это довольно жутко, но нападающих это, кажется, совсем не пугало.
Их вообще вряд ли что-то могло напугать. Доктор смотрел на кипящую перед ним драку, и опять пана Вениамина поразила отрешенная настойчивость, какая-то тупая и злобная обреченность, с которой пираты наступали, и тусклое, бессмысленное выражение глаз — одно на всех. Но понаблюдать повнимательнее да поразмыслить доктору не пришлось. Его заметили.
Два головореза самого отпетого вида возникли перед ним с саблями наголо и факелами наизготовку. Доктору показалось даже, что он вернулся во времени в недалекое прошлое: все было точно так же, как несколько минут назад, перед внезапной и спасительной атакой паучат.
— Бей его, — сказал один, и второй отозвался эхом:
— Бей его.
Пан Вениамин, не дожидаясь продолжения, ударил того, что оказался ближе — каблуком по колену.
Пират отскочил, но не упал. Зато неожиданно упал его товарищ, которого доктор и саквояжем не тронул. Рухнул на бок и, должно быть, изрядно приложился о камни пола головой, но заорал почему-то:
— Отпусти! Отпусти!
И дрыгал ногой, на которой, стиснув изо всех сил свои немаленькие клыки, бульдогом повис невиданный зверь неслыханного лилового окраса.
Пиратская кровь ручьем текла из-под кроличьих зубов, заливая короткую сиреневую шерсть, проникала в рот, щекоча горло, будоража сознание, наполняя лилового кролика новой, дотоле неведомой ему силой, так что глаза грызуна, до сих пор поблескивавшие скромно красноватым светом, загорелись буйным оранжевым огнем, знаменуя завершение таинственного процесса, начатого рулевым Лендером забавы ради за много сотен миль и, как казалось, давным-давно, чуть ли не тысячу лет назад — хотя прошло с тех пор не больше месяца. Кролик обратился. Окончательно и бесповоротно.
Сам он, правда, особой перемены не заметил. Ну, разве что почувствовал себя чуть бодрее (если это вообще было возможно), сильнее, да еще понял, что, пожалуй, еще никогда не пробовал ничего вкуснее вот этой теплой и красной жидкости, которая попалась случайно ему на зуб. М-м-м… И правда, очень вкусно. И еще хочется!
И кролик стиснул челюсти так, что кости пиратские не выдержали и хрустнули.
— Нога! — пират даже не вскрикнул, а вспискнул и зашипел от боли.
Его писк, как ни странно, расслышали. Сразу несколько человек обернулись посмотреть, что происходит, а посмотрев, поспешили к упавшему — не помочь ему, а прикончить еще одного вампира. Так что не успел доктор опомниться, как напротив него стояла целая банда.
Никогда еще, пожалуй, пан Вениамин не оказывался в таком безвыходном положении. Один против — сколько их там, семь? Восемь? Один против восьми. Делать нечего. Придется защищаться — как может, подручными средствами. Доктор переложил саквояж из правой руки в левую, потом обратно… «Эх, жаль, мензурки побьются, придется заново выписывать», — мелькнуло в голове совершенно не к месту. Какие, к чертям, мензурки? Кажется, карьера его стремительно движется к завершению.
— Кроля, ко мне, — позвал он, не слишком рассчитывая, что кролик послушается или хотя бы услышит — тот упивался своей самой первой, самой сладкой кровью (она, как известно любому вампиру, так сильно ударяет в голову, что часто становится для новообращенного не только первой, но и последней, если тот, опьяненный ею, не заметит вовремя рассвета или приближения толпы добрых поселян с косами и осиновыми кольями).
— Кроля!
Услышал ли кролик доктора, нет ли — осталось неизвестным. Кто-то свистнул — громко, залихватски, прямо-таки издевательски. Свист этот был пану Вениамину прекрасно знаком, но слышал его доктор в последний раз лет триста назад, не меньше.
— Эй, волчья сыть!
Стах стоял у самой стены, левее коридорчика, в котором застрял пан Вениамин. Как Стах там оказался, доктор не заметил — не до того было. Одежда на эмиссаре была изрядно потрепана, забрызгана чем-то красным, на глазах становящимся бурым, один рукав кафтана почти оторван.
— А ну, давай сюда! — крикнул Стах и снова свистнул, явно стараясь отвлечь пиратов на себя.
И это ему удалось. Восемь человек удивительно дружно развернулись налево и ринулись на зов, почти не сломав строй. Одному пришлось для этого перескочить через лилового кролика, урчащего над своей жертвой, что он и проделал, не сбавляя хода и проявив завидную прыгучесть.
В глазах наступающих, сменив тупую отрешенность, загорелись неяркие искры азарта и предвкушения легкой добычи: деваться этому упырю было некуда, пираты приближались плотной, хотя и кривой шеренгой, отрезав все пути к отступлению. Так что недолго ему оставалось ухмыляться — какой бы он ни был упырь, а поди-ка, выстой против восьми клинков и трех факелов.
Бежать свирепой восьмерке пришлось недалеко, не более пяти шагов — тем легче должна была стать их добыча, и, видно, предчувствуя скорую победу, они умудрились развить приличную скорость.
Тем суровее оказалось столкновение с реальностью, а если точнее — с желтоватой и полосатой стеной пещеры. Потому что упырь, которому совершенно некуда было деться, сделал именно это. Продолжая недобро ухмыляться, он делся невесть куда, и не успевшие затормозить целеустремленные пираты один за другим да со всей пиратской дури врезались в покрытый причудливыми известковыми наростами камень. Треск ломающихся костей заставил содрогнуться даже ко многому привычного доктора.
Крайний в шеренге, бежавший чуть медленнее и от того сумевший-таки приостановиться, пострадал меньше прочих — он расквасил нос о какой-то сталагмит, но порадоваться своей удаче не успел. Так же ниоткуда упырь появился снова. В руке у него был зажат узкий и длинный кинжал, но пускать в ход клинок он не стал. Обошелся коротким ударом рукоятью в висок.
— Вот так вот! — сказал Стах с горьким удовлетворением и повернулся к доктору. — Ты цел?
— Цел, — пробормотал пан Вениамин.
— Что-то ты как будто в этом не уверен? — эмиссар усмехнулся невесело. — Что это? Обратился-таки наш сиреневый заяц… Вовремя, ничего не скажешь.
Кролик, не замечая ничего вокруг себя, как раз оставил в покое своего первого укушенного, наверное, потому, что тот, вконец сомлев, перестал барахтаться и лежал недвижим, и трепать его за измочаленную ногу было уже совсем не так забавно. Тем более, что из нее уже почти перестала сочиться такая вкусная, просто язык проглотишь, кровь. Зато вон сколько ее натекло вокруг! Неужели же дать пропасть такому ценному продукту? И кролик высунул язык, примериваясь к ближайшей, даже на вид аппетитной, лужице.
— Кроля, фу! Ты что ж это делаешь, братец? Запомни раз и навсегда — с пола не есть! Веня, объясни ему!
Но воспитательные беседы пришлось отложить на потом: зоркий взгляд эмиссара выхватил вдруг из кипевшей вокруг заварухи фигуру рулевого.
***
Теодору приходилось туго.
Поначалу все шло неплохо. Да нет, даже очень хорошо. Встретиться с пиратами лицом к лицу было, конечно, не так забавно, как морочить им голову девами в беде, но зато и не так омерзительно, как от змеебабы уворачиваться. И уж конечно, гораздо достойнее, чем ползать на карачках за мелочью, пока другие за тебя отдуваются и крошат пиратское войско в капусту. Что и говорить, сел он с этими монетами в такую лужу… Даже не сел, а плюхнулся. По самые уши. Так что честная драка сейчас была Теодору как манна небесная: пока кулаками машешь, о своем позоре думать некогда, знай успевай поворачиваться.
И Теодор успевал. И по первости молотил пиратов направо и налево, не уступая рычащему неподалеку медведю. Ну, почти не уступая. Все же у медведя размах лап побольше. Да и когти, как ни обидно это признать обращенному вампиру, подлиннее. И все равно — сначала они держались почти на равных. Теодор упоенно лупил в пиратские морды, а на тычки и порезы от их кортиков и сабель просто не обращал внимания. Невольно подражая Винни, махал руками в четком ритме, приговаривая под каждый удар:
— Не лезь… Соблюдай… очередь…
Лендер увлекся. Особо не оглядываясь по сторонам, он тем не менее постоянно чувствовал: свои — рядом. Винни ревел под боком. Где-то за ближним выступом стены звонко пела сталь — там держал оборону Воронцов: еще до того, как горячим дыханием боя их разбросало по сторонам, рулевой успел приметить, что рыжий штурман отдает предпочтение клинку. Ну, да это кому как удобнее. Вот капитан дрался попеременно, то кинжалом, то клыком, то врукопашную, появляясь то тут, то там, видно, где нужнее было, и исчезал внезапно, чем немало озадачивал противника. Теодор даже позавидовал немного: «Тенью ходит!» Он так не умел. Сиреневой молнией, умудряясь поспевать за капитаном, метался туда-сюда, подшибая пиратов под коленки, лиловый кролик…
И казалось, что вот-вот придет победа, что она совсем уже близко, надо только еще чуть-чуть поднажать.
В какой именно момент ход боя переломился, Теодор не понял. Но только вот все чаще и глуше взрыкивал устало медведь, все выше становились кучи неподвижных тел, завалившие почти все проходы, и сам Теодор то и дело оступался на залитом кровью полу. А пираты все не кончались. Улучив короткий миг, рулевой прислушался: пещера была битком ими забита. «Они завалят нас трупами», — всплыли в памяти слова капитана.
Теодор поискал его взглядом. Кажется, настала пора звать на подмогу? Но капитан был занят — против него стояли аж восемь человек, и ему пока было не до рулевого.
Но очень и очень многим было до него: Теодор как-то внезапно обнаружил, что окружен со всех сторон двойным кольцом обнаженных сабель, и одна из них не только приставлена острием к его груди прямо напротив сердца, но уже и пропорола насквозь рубаху и рассекла кожу.
Рулевой невольно отшатнулся и замер — второй клинок проткнул спину под лопаткой, и довольно глубоко.
Оборачиваться нетопырем, когда тебя проткнули сразу с двух сторон, должно быть, не очень-то просто. До сих пор Лендеру проделывать такого фокуса не приходилось.
Не пришлось и теперь.
За спиной словно пронесся порыв шквалистого ветра, раздался яростный скрежет металла, и клинок, воткнувшийся в лопатку, исчез. Двойной сабельный круг распался: составлявшие его пираты частью повалились наземь, частью отскочили, и к покрытой порезами спине рулевого прижалась другая, прикрытая полосатой матросской крупной вязки фуфайкой.
— Чёрт, приятель, вот это называется вовремя! — с облегчением воскликнул Лендер и опустил кулак на ближайшее подвернувшееся темя.
— Не за что, — сухо ответил Воронцов.
В обеих раскинутых в стороны руках штурман держал по сабле, одна явно была только что приобретенным трофеем. Лезвия, покрытые свежей кровью, отрезвили наступавших — они слегка осадили назад, и Теодор, ловя момент, крикнул во все горло, перекрывая звуки драки.
— Капитан! Пора?
Стах понял его с полуслова:
— Давай!
Рулевой спокойно и обстоятельно, словно стоял у штурвала в полный штиль, а не торчал посреди вражеской толпы, ощерившейся сотней стальных лезвий, вложил четыре пальца в рот и свистнул.
Изрядно свистнул, надобно заметить! Это был не лихой короткий посвист капитана, нет, это была целая рулада, начавшаяся тройным коленцем и перешедшая в тонкий и высокий, в какой-то момент переставший быть слышимым уху человеческому звук.
Сначала показалось, что ничего не происходит. Но тут воздух наполнился странным шорохом, шуршанием и шелестом. Те, кто должен был, услышали предназначенный им сигнал.
— Пригнись! — крикнул рулевой.
Обхватив штурмана за плечи, он заставил того присесть на корточки и сам опустился рядом.
Летучие мыши выполнили свое обещание — как и полагается истинным британцам, давшим слово чести.
***
Серые тучи неслись над миром, ветер трепал тощую косицу Фрэнка и задувал за воротник, заставляя поминутно ёжиться от холода. Он стоял на борту теперь уже своего корабля и медленно, маленькими глоточками, наслаждаясь почти забытым вкусом, тянул дегтярно-черный и обжигающе горячий кофе из большой жестяной кружки — других на «Рататоске» не нашлось.
Такая посуда для кофе не подходила совершенно. Кофе нужно пить из фарфоровых чашечек, похожих на лепестки магнолии, белых и полупрозрачных. И уж, конечно, только полные профаны кладут в чашки сахар. Естественную горечь благородного напитка следует заедать крошечными сдобными сухариками с запеченным в них целиком миндалем или круглым мягким печеньем с лимонными цукатами. Ничего похожего на борту «Рататоска», разумеется, не было — чего и ждать от этих северных варваров?
Зато большая кружка замечательно согревает озябшие руки. И вообще, вот если подумать, так ничего плохого нет в том, чтобы все-таки добавить к кофе кусочек сахара. Или два. Если он, конечно, есть. Фрэнк вздохнул и помешал в кружке здоровенной ложкой. На «Рататоске» сахар был. А маленькие сдобные сухарики с огромным успехом заменил ломоть сероватого подсохшего хлеба, так кстати нашедшийся на камбузе его нового корабля.
Ибо теперь «Рататоск» принадлежит ему, Франческо Ксаверио Фумагалли. Честный выигрыш в честной игре. И времени на это потребовалось совсем немного, каких-то десять-двенадцать часов или около того. Ну, кто же мог подумать, что суровые северяне настолько азартны и так несоразмерно повышают ставки в надежде отыграться — с каждой партией роя себе яму все глубже и глубже, так что дело было кончено вскоре после полудня.
Фрэнк посмотрел на берег. Там, за широкой полосой свинцово-серой воды, спинами к морю сидели рядком на песке одиннадцать братьев Йёргенсен, и ветер раздувал их буйные рыжие шевелюры. Да, азарт — вещь жестокая. Все одиннадцать братьев были голыми. Совсем. Фрэнк отчетливо видел огромные мурашки на их посиневших спинах. Надо было все-таки уговорить их не ставить на кон последние штаны. Ну, ничего не поделаешь. Ставка была сделана, и теперь одиннадцать пар не слишком чистого исподнего лежат неопрятной кучей тут же, на палубе «Рататоска».
С другой стороны, так — больше гарантий, что братья останутся смирно сидеть, где велено, еще три дня (именно такое условие поставил Фрэнк в последней партии), а не побегут телешом по берегу и не всполошат жителей прибрежных деревень. Честный выигрыш в честной игре. Ну, почти честной. Да, пришлось немного подмухлевать с одним на всех йёргенсеновским сознанием, но кто про это узнает? Так что будут сидеть, как пришитые. Как велел Франческо Ксаверио Фумагалли.
Которому, кстати, пора возвращаться к своим — вечер близился, невидимое за тучами солнце шло на закат, и вода поднималась. И он давно бы уже убрался. И уберется. Как только допьет эту невообразимую и восхитительную кружку крепчайшего и сладчайшего кофе, тем более, что борьба с единым в одиннадцати головах сознанием довольно сильно его измотала. А тут — такая возможность подкрепиться. Он только сейчас осознал, насколько скучал по кофе. Чёрт бы побрал этого Балфера!
После того случая у Фарерских островов весь быт на «Сигуре», простой, но надежный, налаженный многолетними усилиями Винни, пошел прахом. Ни одного выгодного фрахта, они издержались до последнего пенни! И это при том, что он, Фрэнк, мог раздобыть денег — сколько угодно, за полчаса в любом порту и в любом кабаке, где нашлась бы компания и колода карт. Но увы!
Стоило Фрэнку не то что применить хоть малую толику своих способностей, а просто подумать об этом, как в порту тут же возникали мачты Балферовских кораблей, и приходилось удирать со всех ног и парусов. Это уже потом они догадались — Роджер догадался — что Балфер чует магию Фрэнка, чует и идет по ее следу, как грейхаунд за лисой, не давая передышки. На игре пришлось поставить жирный крест, так что они обнищали до полного изнеможения. Фрэнк вспомнил переваренную подгоревшую овсянку и передернулся.
— Стуре! Стуре! — раздалось вдруг на берегу. — Зачем ты позвал меня в викинг?
Среди одиннадцати голых Йёргенсенов бродил двенадцатый, вполне одетый, взывая к своему старшему младшему родичу, но вотще — тот сидел неподвижно, глядя отсутствующим взглядом прямо перед собой, отплевываясь, если ветер задувал ему в рот длинные пряди рыжих волос.
Но Фрэнк этого уже не видел. Опустевшая кружка из-под кофе стояла себе на палубе у борта «Рататоска». Крупная пестрая птица, борясь со встречным ветром, летела между серых рваных облаков, время от времени пугая малочисленных чаек непривычным для них тревожным криком:
— Рьрьрьрь!
