Мёртвое желание.

22 октября. Я шёл, не смотря под ноги. Вновь и вновь просматривал бумаги. Ещё тёплые, со смазанной краской. Пришлось сделать несколько копий того материала, что я нашёл в библиотеке. Бумаги есть, блокнота и девчонки нет. Печально. Да ещё информация какая-то странная. Больше походит на вымысел, чем на правду. Легенды, переплетённые с загадками прошлого. Покажу Абрамову, может он что-то об этом знает. Сегодня суббота и улицы полны людей. Я был удивлён, признаюсь. Давно не было столько народу на городской площади. Не было такого количества счастливых людей. Они были счастливы. Я грустно улыбнулся, тут же вспомнив её. Замотал головой, отгоняя её образ. Прошло семь дней. Всего семь дней с той роковой минуты, а мне кажется, что целая вечность – так долго течёт время без неё. А я пытаюсь выкинуть её из головы. Из головы, не из сердца. Головой я понимаю, что её уже не вернуть. Сотни девушек бесследно исчезли точно так же, как и она и их никто не видел, а я надеюсь вернуть Фелицию? Бог хитрый ребёнок, он забирает самых дорогих нам людей. И у меня нет ничего, что бы я мог предложить ему в обмен на неё. Но я хочу. Хочу обнять её. Это безумное желание, овладевшее мной, уже не даёт мне покоя. Это как паранойя. Не удивлюсь, если я закончу свои дни в специализированном учреждении. Я уверенным шагом шёл по площади, но внезапно остановился, кинув взгляд на памятник основателю города. Я остолбенел. Глаза от удивления расширились, бумаги выпали из рук. На каменном ремне была пряжка. С таким же символом, которой мы нашли у девушки. Точь-в-точь. - Семнадцатое июня тысяча восемьсот пятьдесят девятого года, - произнёс чей-то тихий голос. Я оглянулся назад в надежде увидеть обладателя голоса. Но позади никого не было. Я нахмурился, поняв, что недавняя мысль о психбольнице была не случайной. Через мгновение кто-то дёрнул меня за низ свитера. Я опустил глаза и увидел обладателя голоса. Это был невысокий худенький болезненного вида мальчишка, прижимавший к груди старого, облезлого плюшевого медведя с чёрными глазами-бусинками. Один глаз был почти оторван и висел на ниточках. Я посмотрел на столпившихся неподалёку детей и понял, что это группа детдомовцев, пришедших с воспитателями на площадь. Дети бегали и играли в лучах осеннего заката. Они были счастливы, улыбались и толкались. Все кроме одного. Кроме этого мальчишки, стоящего рядом со мной. Я видел, что он был одинок, но не выглядел несчастным. Видно, что замкнутый, проблемный ребёнок. Не общается со сверстниками, но его всё устраивает. Аутист. Он не изгой, просто другой. По-другому мыслящий. Я смотрел на него, а он смотрел на памятник. Наблюдал за тем, как солнечные лучи перескакивают с шляпы на плечи, пуговицы и брюки. Он улыбался. Наверное, думал о чём-то приятном. - Как тебя зовут? – не смотря в мою сторону, бесцеремонно спросил он. - Клим, - улыбнулся я. – А тебя? Он не ответил. Лишь стоял и смотрел на памятник. И тут я вспомнил о пряжке. Точно такой же знак. Но зачем он здесь? И какой смысл в себе несёт? - Это бесконечность. Вечные скитания, - посмотрев на меня чистым голубым взором, произнёс он. - Разорванная, - уточнил я. - Не-а, - покачал головой мальчик. – Время идёт, разрушает памятники. Вот и бесконечность стала половиной. Я не совсем понял его. Точнее не сразу. А потом пригляделся получше и осознал, что он был прав. Это не совсем то, что мне нужно. Раньше на ремне был знак «бесконечности», но под воздействием внешних факторов он превратился в разорванную «бесконечность». Обман жизни. Я вновь посмотрел на мальчугана. А он смотрел на меня. Признаюсь, никогда раньше не видел такого взгляда. Чистый, лазурный взор, проникающий тебе в душу. Глаза слишком светлые, почти бесцветные. На бледном лице их почти не видно, разве что ярко-синяя радужка выталкивает их из противной белизны. Я смотрел на него, не понимая, что со мной происходит. Знаете, как будто в душу залезли металлическими плоскогубцами и перерезали там всё к чёрту, а оголённые провода теперь брыкаются, как злые змеи и норовят ужалить, повредив старые раны. - Ты потерял кого-то дорогого, - дёрнувшись, произнёс он. – Любишь её. И всегда будешь любить, - он произнёс это медленно, не моргая. Мне было страшно, признаюсь честно. Воспитательница стала собирать детей вокруг себя, постепенно выстраивая их по парам. Заметила, что одного не хватает и окликнула мальчугана. Он, не сказав ни слова, направился к ней. А я стоял, не понимая, что же думать. - Мотя, - обернувшись и сжав мишку, громко произнёс мальчуган. Он так сильно сжал бедную игрушку, что одна из бусинок-глазок не выдержала и отвалилась, покатившись ко мне. Я улыбнулся мальчику и помахал рукой, он нахмурился, надулся, развернулся и зашагал прочь. А я усмехнулся, подобрал бусинку и положил её к себе в карман. - Привет, - зайдя в дом, поздоровался я. Абрамов сидел на кровати, подставив руку под голову, и смотрел в окно. Я прошёл в дом, открыл холодильник и налил себе стакан молока. Выпил и почувствовал себя человеком, честно. А то устал, как собака. - Как дела? – повернувшись к другу, спросил я. Он промолчал. - Как день прошёл? Опять молчание. Я не понял юмора, если честно. Я вымыл стакан и затем подошёл к Иванычу. Он сидел в таком же положении, даже глазом не моргнул, не посмотрел на меня. Вы просто не представляете, как себя начинаешь неуютно чувствовать, когда двухметровый небритый мужик тихо и неподвижно сидит у себя на кроватке. Ути-пути. - Алло, - я помахал рукой у него перед носом. – Что-то случилось? - Да, - обиженно ответил он. Я удивился. - Что же? – я сел на стул. Мне прям интересно, что он скажет. - Ты не купил пирожных. Я выпал. Минуты три подбирал челюсть с пола. Чего, простите? Пирожных? Какие к чёрту пирожные?! - Ч-что? – переспросил я. Может, показалось. - Глухомань пятиугольная, - фыркнул он. Ну, ещё лучше. - Я всегда, когда бываю в городе, покупаю пирожные, - объяснил он. А-а-а, так вот оно, в чём дело оказывается. Пирожные значит-с. Я не экстрасенс, уж извиняйте. - А сказать? - А догадаться? Я моргнул. Мне кажется или это моя жена? И плевать, что двухметровый волосатый мужик. Суть одна и та же. Вообще здорово. - Что там с символом? – оживился он. Ничего себе он темы переводит. - Да не знаю. Вот, - я протянул ему бумаги. Он быстро просмотрел их и надолго задумался. По истечении некоторого времени он заговорил. - Мне нравится теория с разрывом границ времени, - произнёс он. - Я тоже остановился на ней. Решил, что эти создания, как протест времени. Они идут против природы, против эпохи. Против жизни и человечества. - Согласен. Но не сами же они это всё делают. За этим стоит кто-то, ведь так? – посмотрев на меня, спросил он. - И? - Значит нам надо найти того, кто стоит за ними, а точнее, - он посмотрел наверх, - над ними. Дай-ка мне эту штуку. Я достал их кармана закутанный в платок серебряный символ и протянул Абрамову. Он взял его, развернул ткань и пристально оглядел знак. Через несколько мгновений он вскочил с кровати, подбежал к столу, выдвинул один из многочисленных ящиков и после недолгих поисков достал оттуда лупу, а затем вновь вернулся на кровать и принялся рассматривать недавнюю находку. - Вот оно! – радостный возглас раздался в комнате. Я подпрыгнул на стуле от неожиданности, честно. Я уже почти задремал – так долго он искал это «что-то». - Что там? – потянувшись, спросил я. - Фирменная печать умельца, который это делал, - он протянул мне знак и лупу, а затем указал место, куда смотреть. Знаете, а я не удивлён, что Иваныч так долго искал её. Надо же было поставить её внутри, на боковой стенке. Явно умелец. - «Янко»? – прочитал я. - Именно, - кивнул мой напарник. – Если стоит клеймо, значит это ручная работа. А у нас в окрестностях всего несколько кузниц. - Правда? – удивился я. Это мне в укор, конечно же, но я думал, что кузнецы уже давным-давно ушли в прошлое. - Раньше было три. А сейчас не знаю, - пожал плечами мужчина. – Но ты завтра это узнаешь, - он радостно похлопал меня по плечу. – Пойдёшь на разведку, искать «Янко». - А ты? - Сторожить нашу спокойно-буйную буду. - Она там до сих пор? - Ага, - кивнул он. – Спит. Ничего с ней там не случится, никуда не убежит, а как умрёт, там мы посмотрим, что у неё внутри. Что пожирает её силы. - Как ты думаешь, - я встал со стула. – Зачем нужен этот амулет внутри тел? - Не имею ни малейшего понятия, - пожал он плечами. – Может, как фирменный знак? Или суеверие какое? Что если знак выхода за границы реальности, то так оно и будет? Хотя откуда мне знать. Я всего лишь хирург… -…дровосек, - вставил я. Ну, не удержался, да. - Малец, вот за что я тебя люблю, так это за чувство юмора! – он смеялся долго, протяжно, заливисто. Нет, не стоит меня любить. Я немного не такой. Лучше люби пирожные, они вкусненькие. А я как-нибудь без этого обойдусь.