Пусть горит Париж!

      Запах гари и стали окутал Париж. И этот вой. невесомо парящего над улицами столицы ветра… хотя какого к чёрту ветра? За окном были только крики и вопли, скандирующие о свободе. Жены, мужья, бродяги, юноши, кто-то ещё, проститутки — все они вышли на улицы столицы. Потому что начиналось. То самое начиналось!       Максимилиан Робеспьер стоял на балконе своей квартирки, опираясь на самый край и слушал. Внимал. Каждой клеточкой своего существова внимал тому, что творилось вокруг. Этот гул, гам, толпа. Невообразимо большая толпа надвигалась сражаться за то, во что они верили всей душой, и то, как считал сам Робеспьер, создал он. Подумать только, вся эта теория Руссо не оказалась пустым домыслам!       Его плечи приподнялись, когда он сделал глубокий вдох. Робеспьеру безумно хотелось запечатлеть этот миг навсегда в своей памяти. — Хорошо, — на выдохе произнёс он.       «Вперёд, поднимайте факелы и ружья! Эта несправедливость не имеет места быть во Франции! Свободные люди и свободные мысли! А любой кто посмеет встать на нашем пути обречён. Либо с нами, либо против нас. Иного пути нет, эти вельможи слишком долго принижали простой и честный народ. Пора дать им отпор!» — кричал Робеспьер на собрании якобинцев, обещая повести этих до безумия и жестокости желавших свободы людей. «Пусть горит Париж! Если такова цена свободы — гласили речи Робеспьера — то пускай пламя окутает и всю Францию!»       Максимилиан быстро спустился по лестнице, накидывая жилет. Ему нужно было быть там, на улице. Рядом с ними, французами, среди толпы. В ней. Её частью. Он тоже революционер. Тоже с ними! Хотелось бы Робеспьеру посмотреть в глаза всем, кто тогда говорил о его таланте. Да, да. Вы были правы! Он добился того, чего хотел! Свобода, равенство, братство. Надвигалось, уже надвигалось!       Робеспьер выбежал на улицу, попутно засовывая нож за пазуху. Закат. Словно небо заволокла кровь всех этих эгоистичных ничтожеств из Версаля. «Дворяне не достойны жить! — кричал в бешеном гневе мужчина всем и каждому из революционеров, — эти первое и второй сословие считают, что могут издеваться над другими людьми! Таким нет места на земле, пусть подохнут! Плакать никто не станет! И всем им подобным тоже ждёт смерть. Пусть умрут!»       Максимилиан лишь на секунду обратил свой взгляд к багровому закату и мысленно воззвал к человеку, которого почти не знал. «Ну что, отец? Стыдно тебе? Вот чего я добился, пока тебя не было рядом! Я чего-то стою! Я многого стою! А ты бросил нас, как только умерла мать».       Эмигрировал. Сбежал от нищеты, кризиса и прочей дряни в стране. Бросил одиноких детей с трупом матери. Но теперь Робеспьер выше его на голову. На две. На три! Он другой. Тот, кто заботился о благе Франции и равенстве всех жителей, от крестьян до монархов.       И это он ведёт народ. А его отец… бегает. Такой же слабый и безвольный, как Людовик. Если не хуже.       Максимилиан бежал сквозь небольшие улочки, бульвары, в поисках толпы к которой можно было бы присоединиться. А может он дойдёт до Марата, засядет там и будет обсуждать с остальными дальнейший ход событий. Да, именно так он и сделает!       Поворот, ещё один. Обежал дорогу. «Марат наверное уже заждался», — повторял про себя Робеспьер, даже не чувствуя дуло ружья за спиной. И тут упал. Его толкнул какой-то крестьянин, попутно повалив на землю вместе с собой. Крик солдата. Мужчина в ста метрах и в форме упал с раной на затылке. — Ч-что вы делаете?! — в гневе вскрикнул Максимилиан, вставая и отряхиваясь. Он тут же достал нож из-за пазухи и приготовился обороняться. — Я спас вам жизнь! — оправдывался крестьянин, указывая на упавшего солдата. — в вас целились, месьё Робеспьер. — Откуда вы знаете моё имя? — Да кто ж не знает, — крикнул второй, что стоял с окровавленной лопатой над трупом солдата, — мы были на площади, когда вы говорили речь. Свобода, равенство, братство!       С этими словами оба крестьянина подняли кулаки. Грязные, оборванные, с окровавленными лопатами и копьями в руках они казались Робеспьеру лучшим творением искусства. Не было ничего прекрасней этих уставших, измученных нищетой и голодом, но борющихся за своё счастье людей. Они улыбались. Улыбались ему, их лидеру. Да, чёрт возьми, их лидеру! — Я не подведу вас, — уверил их Максимилиан и тоже поднял в верх кулак. — Свобода, равенство, братство! — Будьте осторожней! — крикнул первый. — И возьмите ружьё этого солдата, — добавил второй. — У меня есть нож, это куда надёжней в ближнем бою. К тому же, Вам военное нужнее. И возьмите форму. Может кого обманите. Viva la la revolution!       С этими словами вождь якобинцев скрылся за поворотом.       Знали ли эти несчастные крестьяне, на что обрекли Францию, не дав погибнуть Робеспьеру? Понимал ли сам Максимилиан, что в недалёком будущем решит приговор половины из тех, с кем собирается встретиться? Гильотина рубит каждого. Сначала короля и королеву. Затем — подозрительных. А позже и главарей. Революция пожирает своих детей.       Понимал ли тот момент Робеспьер, что пуля, так и не пущенная солдатом стала гильотиной?