***
Мягкий приглушенный свет свеч освещал их расслабленные фигуры, устроившиеся на полу в одной из комнат дома Сенджу. Они пили сакэ, очень кстати оказавшееся в закромах у хозяина, и наслаждались компанией друг друга. Хаширама без умолку болтал, бурно жестикулируя, а Мадара лежал, подперев голову рукой и слегка зажмурившись от чувства приятного удовлетворения, изредка вставляя свое слово в бесконечный жужжащий поток и кратко отвечая на вопросы, задаваемые Сенджу. Время давно уже перевалило за полночь, когда Мадара, едва соображая из-за большой концентрации скаэ в мозгу, решил, что ему пора идти домой. Сообщив об этом Хашираме, который тоже еле стоял на ногах, он уже начал медленно подниматься с пола, как Сенджу с криком «Нет!» свалился на него и они оба покатились по полу. — Ты чего? — удивленно спросил Мадара. Хаширама, глупо улыбаясь, посмотрел на него снизу вверх. — Вряд ли я доберусь до постели сам. Если ты уйдешь, кто мне поможет? «Мне как бы добраться» — подумал про себя Учиха, но вслух ничего не сказал. Оторвав свое тело и тело Сенджу от пола, он потащил последнего в соседнюю комнату, поражаясь тому, как внезапно потяжелел Хаширама. Наконец, достигнув конечной точки пути, Мадара скинул Сенджу с плеча, твердо собираясь уйти, но его что-то опять затормозило. Это была рука Хаширамы, ухватившая Учиху за край кимоно. — Что еще? — с легким раздражением спросил Мадара, оборачиваясь. — Посиди со мной, — Хаширама заглянул в черные озера глаз Учихи, и в его голосе прозвучала мольба. Вздохнув, Мадара упал на край постели друга и застыл, глядя в одну точку впереди. — Знаешь, — проронил Сенджу через какое-то время, — иногда я скучаю по временам, когда мы были детьми. Не по тому, что все убивали друг друга, нет. А по тому, что отношения между нами были проще. Учиха повернул гривастую голову в его сторону. — Что ты имеешь в виду? Хаширама, помедлив, положил свою ладонь на его предплечье. — Потому что мы тогда или дружили, или соперничали. А сейчас… — Он замолчал. — Что сейчас? — Мадара начинал закипать от того, что не понимал происходящего и от того, почему Сенджу внезапно стал таким неразговорчивым. — Потому что… — Хаширама снова запнулся и, подумав, что раз уж он поддался дурману сакэ и начал этот разговор, то надо его закончить, и выпалил, — потому что я уже давно отношусь к тебе не просто как к другу. Учиха непонимающе на него уставился. Мысли в голове упрямо пытались преодолеть клубы алкогольного дыма и собраться в логическую цепочку, но безуспешно. Сенджу, видя, что Мадара не понимает, о чем он говорит, рывком оторвался от постели и впился ему в губы. Этот странный поцелуй продлился всего пару секунд, пока мозг Учихи, наконец, не обработал информацию и его хозяин не отпрянул в изумлении от Хаширамы. — Сенджу, — Мадара в ужасе смотрел на него, не в силах поверить в то, что произошло, — ты… ты что вообще делаешь?! — Мадара, — Хаширама медленно облизнул губы и посмотрел на него исподлобья, — неужели ты никогда не чувствовал, что наши узы куда сильнее, чем дружеские? Неужели никогда не мечтал о том, чтобы стать единым целым, сильным и мощным? Он поднялся и, пошатываясь, двигался к Мадаре, который пятился от него, слегка мотая густой шевелюрой. — Неужели ты думал, что я так много времени стараюсь проводить с тобой только потому, что считаю тебя своим лучшим другом? И что я просто так до сих пор не имею возлюбленной? Ты никогда не видел связь между этими событиями? Спиной Учиха почувствовал холод стены. Справа угол, а слева только что закрыла путь к отступлению рука Сенджу. Его зажали. — Слишком долго мечтал, слишком долго шел, и теперь мне нет смысла отступать, — глаза Хаширамы оказались прямо напротив глаз Мадары. Первая волна шокового оцепенения прошла и Мадара нашел только один способ выпустить свои эмоции наружу — разозлиться. — Ты с ума сошел?! Оставь меня в покое! — он толкнул Хашираму в грудь и рванул к выходу, но тот с неожиданной силой вцепился в Учиху и они пыхтящим клубком упали на пол. Чакру использовать не было смысла, ибо они были слишком пьяны. Такая возня продолжалась довольно долго, пока Хаширама не сел на Мадару сверху, обездвижив его ноги и зажав руки. Учиха понял, что Сенджу все это время просто его изматывал. Последний наклонился — несколько прядей прямых темных волос упали Мадаре на лицо — и снова страстно поцеловал. Мадара пытался увернуться, но Сенджу был крайне настойчив и, к тому же, силен — Хаширама хорошо рассчитал свои силы в отличие от Мадары, который все время только яростно отбивался — и он просто застыл. Но губы друга (или врага?) были такими мягкими и приятно прохладными, такими нежными и тихо настойчивыми, что Мадара сдался и приоткрыл слегка рот. Хаширама тут же отреагировал — и вот уже его язык легонько касался языка Учихи, а поцелуй становился все более глубоким и возбуждающим. От Сенджу во рту оставался слабый привкус сакэ, а от него самого пахло чем-то еще. Чем-то очень приятным и знакомым, но раньше от Хаширамы не исходящим. Мадара, абстрагировавшись от все более набирающего свою страстную силу поцелуя, напряженно размышлял, что это за запах и где он его уже встречал, а Сенджу, тем временем, не прерывая поцелуя, медленно отпустил его запястья и приподнял голову, запустив пальцы одной руки в копну непослушных иссиня-черных волос, а другой рукой стал развязывать пояс кимоно Учихи. Мадара вздрогнул от осторожного, но настойчивого прикосновения к своему члену, который, будучи уже твердым, окаменел еще больше. «Великая сила, да я же хочу его!» — мелькнула мысль, но тут же была затоплена волной болезненного удовольствия от того, что Хаширама сжал его яйца. Мадаре хотелось, чтобы он снял с него все эти одежды и чтобы прикоснулся к нему по-настоящему. Хотелось, хоть он и боялся себе в этом признаться. Пока Учиха мучительно соображал, что же ему делать, Сенджу оторвался от губ и прошептал ему в ухо: «Мадара, я хочу тебя». И после этих слов Мадара решил плюнуть на все и упасть в объятья своего желания. И Хаширамы. Он подался вперед, и теперь уже Сенджу был под ним, который, движимый импульсом силы Учихи, начал пятиться назад на локтях. Когда они достигли футона, Мадара, сбросив с себя кимоно, сел на Хашираму и стал развязывать пояс уже на нем. Едва только пальцы коснулись разгоряченного тела Сенджу, как слабая волна дрожи прокатилась по нему, и он протяжно застонал. Дрожь от тела и от этого стона передалась и Мадаре. «Что ж я делаю?» — билась в висках у Учихи мысль, но он не собирался останавливаться. Распахнув кимоно друга (или уже вовсе не друга?), Мадара провел языком по животу Хаширамы, от чего тот выгнулся в спине. Глаза у Мадары сверкнули и мимолетная дьявольская улыбка пробежала по его губам: «Хочешь меня, говоришь? Ты меня получишь, Хаширама, но не так, как ты, наверняка, ожидал». Снова поцелуй, но они уже поменялись ролями — язык Учихи гулял во рту у Сенджу, но тот, вроде бы, был этому только рад. Руки Хаширамы в это время справлялись с ремнем на брюках Мадары, а последний приник к шее первого. Тот самый запах снова ударил в нос, и Учиха внезапно понял — эфирное масло сакуры. Все тело Хаширамы было пропитано им. «Он знал о том, что будет, заранее и подготовился?» — осенило Мадару, но тут Сенджу рывком перевернул его на спину и уже сам со страстью целовал лицо, шею, ключицы, медленно двигаясь вниз к животу. Боги, какое же напряжение в области паха, просто невозможно! Хаширама остановился возле сосков Мадары и начал их ласкать языком, слегка при этом посасывая. Учиха не смог удержаться от стона и схватил его за плечо, будто стремясь остановить эту сладкую муку, но в то же время этого не желая. А Хаширама, тем временем, спустил брюки Мадары, и вот уже прохладная рука прикоснулась к пламенной плоти, а потом сильно ее сжала. Дыхание Учихи сбилось и он попытался оттолкнуть от себя Сенджу, стараясь призвать на помощь остатки здравого смысла, но тут Хаширама накрыл его губы своими, одновременно начиная медленно водить рукой по стволу, и Мадара окончательно сдался. Окончательно и бесповоротно. Страсть и напряжение столкнулись внутри Мадары и заклубились как одно целое, с током крови и с движением нервных импульсов растекаясь по телу, добираясь до самых потаенных его уголков, до кончиков пальцев, опутывая собою все органы, блокируя чакру, душу и мозг, черпая силу из каждых прикосновений Сенджу, который продвигался все ниже. Бицепсы, шея, ключицы, ложбинка между ребрами, живот, пупок — все это было покрыто мягкими, жаркими поцелуями, заставляющими Учиху корчиться в иссуплении. Он и не помнил, испытывал ли когда-нибудь нечто подобное. Наконец, язык Хаширамы медленно нарисовал бесцветную линию на члене Мадары от основания и до кончика, а затем Учиха почувствовал, как его плоть погрузилась в нечто теплое и влажное, заставив стон сорваться с полуоткрытых губ. Сенджу энергично отсасывал, одной рукой надрачивая ствол, а другой лаская своего друга, то легко касаясь кончиками пальцев его живота, то крепко сжимая его бедра. Мадара чувствовал, как что-то ломается, крушится и обваливается внутри него, подхватывается мощным течением, которое создала страсть и желание. О высшие силы, как горячо! Раскаленный поток ускорялся, мчась все быстрее к низу его живота и, наконец, облегчение — рот Хаширамы залила густая и солоноватая сперма Учихи. Пока обессиленный Мадара пытался справиться с дыханием, Сенджу медленно вытер губы двумя пальцами и подался к нему, наградив чуть соленым поцелуем. Его рука медленно двигалась по члену вверх-вниз, и это было первое, что Учиха увидел, приоткрыв один глаз. Хаширама прислонился к стене с невыразимой лаской и нежностью глядя на Мадару. И этот взгляд привел его в дикое бешенство. «Я хочу его. Прямо сейчас.», — пришла в лохматую голову мысль. К тому же, терять им обоим было уже явно нечего. Учиха стремительно метнулся к нему — и вот уже Сенджу лежит на спине, придавленный тяжестью тела своего лучшего друга. Поцелуя не последовало, но зато на шее и ниже проступили красные пятна от сильных засосов Мадары. Хаширама был менее сдержан и его стоны вперемешку тяжелым дыханием обжигали макушку и били в виски, возбуждая какое-то животное чувство, которое Учиха обычно испытывал в битвах, но это было с иным оттенком. Недолго подрочив немаленький член Сенджу, Мадара смочил своей слюной средний и указательный пальцы, коленом развинул ему ноги, поласкал испуганно сжавшееся, но постепенно расслабившееся отверстие друга и медленно ввел один палец. Мышцы сопротивлялись всего пару секунд, но потом уступили Учихе и впустили в себя сначала один, потом второй, а затем и третий перст. Хаширама извивался на постели, а Мадара тем временем параллельно занялся ласканием его ствола. Спустя какое-то время его чуткий слух уловил полувздох-полустон: «Возьми меня, прошу. Сделай это Ма…» и вскрик от того, что пальцы вышли из тела. Дрожа от нестерпимого возбуждения, Учиха уже приготовился исполнить просьбу, но сильная рука Сенджу остановила его. — Нельзя… без смазки. Там…на столике. Возьми. Мадара поднял голову, оценивая расстояние и понял, что ему не дотянуться. Он встал и, подойдя к столику, увидел небольшую чашку с каким-то веществом. Вернувшись к Хашираме и поставив его на колени, Учиха окунул пальцы в субстанцию и по запаху понял, что это какое-то масло. Но, впрочем, неважно. Смазав свой член и отверстие Сенджу, он, обхватив его бедра и задержав на секунду дыхание, наконец-то вошел. Их обоих поглотило пламя обоюдного желания, пробудившее доселе спящую сексуальную энергию — самую мощную энергию из всех, которыми обладает шиноби, которая им управляет. Мадара с остервенением внедрялся в Хашираму, а тот постоянно вскрикивал от боли из-за размеров Учихи, но наслаждение было сильнее, и он утопал в нем, купался, задыхался, лаская собственный член в ритме с Мадарой. Капельки пота выступили на точеной спине Сенджу, и Учиха, глядя на них, вспомнил…***
Его сила и ловкость, доброта и веселость, чувство юмора и сострадание, упорство и решительность порождали в Мадаре не только чувство перфекционизма и соперничества, но и нечто другое. Умиление, восхищение, радость за друга и… что-то еще. От этого что-то Учиха упорно отмахивался на протяжении многих лет только лишь потому, что не мог понять, что же это. Оно появлялось в груди тогда, когда Хаширама страдал, о чем-то увлеченно рассказывал, мечтал или глядел на него, улыбаясь. В такие моменты Мадара любил чуть щуриться от удовольствия, которое это чувство дарило, и слушать Сенджу или просто смотреть на него. Та драка, возле реки… Шаринган… За пару секунд до его пробужения внутри Учихи все разорвалось и перемешалось. Как он хотел отмотать все назад, вырезать из жизни бесконечные войны и трупы, ждущие, когда их уже закопают и оставить только его. Хашираму. Но он не мог. Он не знал, как. Он не понимал, почему и зачем. И он понял, что может сделать только одно — постараться забыть. Но забыть не получалось. Видя Хашираму на поле боя, видя, каким тот становится, Мадара вспоминал все вновь. И вновь пытался забыть. И вновь не получалось. Изредка, когда он думал о Сенджу, помимо ненависти всплывало и оно, то странное чувство, сразу подкидывая Учихе картинку, где запечатлено чуть улыбающееся и лучащееся счастьем лицо Хаширамы. И тепло начинало разливаться по телу Мадары, но недолго. Мозг и неприязнь сразу же блокировали все положительные эмоции, и мужчина снова наполнялся тьмой. Но, тем не менее, именно странное чувство заставило Мадару остановить руку Хаширамы с сюрикеном в паре дюймов от его живота. Оно не позволило Учихе дать Сенджу умереть. И сейчас, вновь… Неужели это любовь? Или как это можно назвать? Нечто похожее Мадара питал к Изуне, но тоже не идентичное. Неужели действительно любит? «Я люблю тебя!» — будто сквозь вату услышал Учиха крик друга и они кончили одновременно, провалившись в Нирвану…***
Хаширама спал на руке у Мадары с умиротворенным выражением лица, абсолютно счастливый и беззаботный, а тот медленно перебирал его слегка влажные прядки волос. «Да, люблю», — Учиха вглядывался в почти совершенные черты Сенджу, стараясь как можно четче их запомнить, выжечь каленым железом в мозгу его профиль и навсегда сохранить в себе образ. — «Как долго я не понимал, что так сильно этого ждал. Как жестоко я ошибался».***
Наутро, проснувшись от яркого света солнца, бьющего в глаза, Хаширама потянулся к Мадаре, но нащупал лишь холодную смятую ткань. Он ушел до рассвета.***
Прошла неделя, а Мадара все никак не мог осознать, что случилось той ночью. Чертово сакэ. Оно заставило и его и Хашираму пойти на то, на что они никогда бы не пошли в иной ситуации. Хотя, что говорить и думать об этом — дело-то сделано. И назад не воротишь. Он избегал Сенджу как мог. Едва только завидев вдалеке до боли знакомый силуэт, неспешно прогуливающийся по улицам и благодушно кивающий прохожим, Учиха сразу старался исчезнуть. Он не знал, как смотреть Хашираме в глаза, о чем говорить, что делать. В конце концов, он даже не знал, вспомнил ли наутро его друг о том, что произошло ночью! Мадара ходил как в тумане, пытался думать и понимал, что идет по кругу своих размышлений. Дела не клеились, буквы в голове не складывались в слова, а слова в предложения, он не замечал окружающих и даже иногда забывал поесть. Бессонница стала его частым гостем. Будто он попал в клетку, которую сам же и сделал. А как выбраться из нее, что-то так и не придумал. Как-то вдруг Мадаре захотелось прогуляться по лесу. Там тишина, нет никого, а лес всегда молчаливо на твоей стороне. Все примет и выслушает, даже если ты не проронишь ни единого слова. Он шел, погруженный в свои думы, и вдруг почувствовал ЕЕ. Чакру Хаширамы. И тот был один. Все эмоции, с которыми Учиха боролся, вновь взяли верх и подмяли его под себя. Он вспомнил все и вновь оказался растерян. «Что же делать? Что будет? Он ведь тоже, наверняка, меня почувствовал». И тут это чертово неопределяемое чувство. Снова вылезло и внесло свою лепту в общий водоворот. И в какой уже раз Мадара сдался. И решительно пошел через кусты в направлении Сенджу. — Мадара? — Хаширама оглянулся за пару секунд до появления шиноби на небольшой травянистой полянке, — Привет. А что ты здесь… Но не успел он договорить, как Учиха набросился на него и сильно и яростно приложился к его губам. От неожиданности Сенджу отшатнулся назад, ромашка, которую рассматривал, выпала из внезапно ослабших пальцев, но в груди сразу радостно все всколыхнулось, ибо он уже давно смирился с мыслью, что между ним и Мадарой все кончено. По крайней мере, Хашираме казалось, что он смирился. Мужчина жадно ответил на поцелуй, крепко обхватив Мадару. Последний прижал его к дереву и стал быстро и резко сбрасывать с Хаширамы одежду, не отрываясь от губ. Когда жаркие поцелуи перетекли на шею, Сенджу издал сладострастный стон. Учиха отстраненно думал о том, что он делал. Будто бы разум и тело отделились друг от друга и действовали разрозненно, нисколько не сообщаясь. Его рот покрывал шею Хаширамы поцелуями, кусал мягкие губы друга, руки скользили по загорелому телу, проникая туда, куда не проникал доселе никто, и заставляя Сенджу сладко стонать, а мозг отмечал, что солнце светит, птички поют и главное — вокруг нет никого. Мадара не сразу услышал, как Хаширама жарко зашептал его имя на ухо. Остатки крови из головы прилили к паху, и Учиха, развернув Сенджу лицом к древесному стволу, проник пальцами ему в рот, чувствуя, как мягкий язык щекочет их подушечки. Насладившись этими ощущениями сполна, Мадара стал медленно вводить пальцы один за другим в Хашираму, двигая ими поначалу осторожно, но затем остервенело и нетерпеливо. Небесная сила, в какое животное он превращался рядом с Сенджу! А тот почти кричал и выгибал спину, телом умоляя Учиху войти в него, соединиться с ним в одно и забыть обо всем. И о прошлом, и о будущем. Когда Мадара вошел, Хаширама вскрикнул так сильно, что Учиха испугался того, не услышал ли их кто. Но нет. Вокруг не было ни души, он чувствовал это. И еще чувствовал, как мышцы сфинктеров обхватили его член, доставляя неимоверное, вязкое наслаждение. Эти толчки, эти крики, это тугое скольжение внутри того, кого он любил — все смешалось в коктейль, безумный и горячий, невозможный теоретически, и горящий ослепляющим пламенем практически. Так невыносимо и несопоставимо, так невозможно и до боли реально… Мадара больше не мог это держать в себе, ибо мысли, эмоции, чувства распирали его изнутри, и это вылилось в звук. А именно, в рык. Крики Сенджу, все более набиравшие силу, и животное рычание Учихи перемешались друг с другом, образовав новый звук, не похожий ни на один другой в мире. Это было консонансное звучание двух тел и двух душ, ставших одним неделимым целым, одним существом и одним чувством. Разуму здесь было не место. Достигнув оргазма одновременно, как и тогда, в первый раз, они повалились на траву и долго смотрели на плывущие по синему-синему небу тяжелые ватные облака.***
После того случая в лесу Мадара и Хаширама стали проводить вместе все больше времени, пока, в итоге, стали совсем неразлучны. Днем они вели себя как старые добрые друзья, забывшие все прошлые обиды и недомолвки, а ночью превращались в любовников и утопали в океане страсти. Мадара все больше привязывался к Сенджу и, через какое-то время, уже не мыслил жизни без него. Если по какой-либо причине они не могли провести ночь вместе, он отчаянно страдал как физически, так и морально. Хаширама стал для него единственным возможным лекарством от ломки, которую сам же у Учихи и вызывал. …Они снова стояли на скале как в тот день, изменивший всю их жизнь. Говорили, как обычно, об обустройстве деревни, строили планы и обдумывали предложения. — Нам нужен лидер, который будет защищать страну Огня из тени, — внезапно заговорил Сенджу, — назовем его Хокаге. Что скажешь? — он повернулся к Мадаре. Учиха слегка нахмурился. — О чем это ты? — Страна Огня требует, чтобы мы избрали представителя деревни. И я хочу, чтобы ты стал нашим лидером, — Хаширама взглянул в самую глубину глаз возлюбленного, пряча улыбку. Мадара переваривал услышанное несколько секунд, а когда понял, что произнес Сенджу, резко повернул к нему голову и немой вопрос застыл у него на губах. «Почему я? Почему не ты сам?» — вертелись в голове мысли. Но стоило только осмысленно взглянуть на Хашираму, все стало понятно. Невыразимую нежность и… покорность выражало лицо Сенджу, а взгляд говорил: «Не только нашим, но и моим лидером. Я хочу, чтобы ты правил везде, и мы никогда больше не разлучались». Учиха улыбнулся, и густое тепло разлилось по всему его сильному телу.***
Каждую ночь они предавались любви так, будто это была последняя их ночь. Каждое утро Мадара просыпался в панике, что Хаширамы не будет рядом. Но каждое утро он открывал глаза и видел слегка взъерошенную голову Сенджу, покоящуюся на его руке. И, каждое утро, облегченно вздыхая, Учиха целовал его и вдыхал пряный запах длинных волос. И, очень редко оставаясь до пробуждения Хаширамы, уходил, на прощание оглядываясь через плечо на того, кто пробудил в нем то, о чем он никогда даже не догадывался. Сенджу никогда не задавал лишних вопросов, число которых исчислялось сотнями, не показывал своих переживаний или сомнений, которые периодически терзали его из-за попыток объяснить иногда слишком странное и непонятное для него поведение Учихи. За это Мадара любил Хашираму еще сильнее, привязывался к нему еще крепче, все глубже и глубже погружаясь в океан любви. Как-то раз, во время прогулки по улицам деревни, к ним подошел Тобирама, единственный выживший брат Хаширамы, и попросил его отойти на пару слов. Сердце Мадары пронзительно сжалось от воспоминании о своем брате, Изуне. Единственное, что осталось от него — глаза, спасшие Учиху от слепоты и подарившие вечный Мангекё Шаринган. Мадара не смог сохранить ему жизнь, и сейчас, глядя на убийцу Изуны, Тобираму, он испытал зависть к Хашираме. Тот имел брата — пусть и маленький, но остаток своей семьи. У Мадары же не осталось никого… Учиха услышал звук капель, разбивающихся о землю, и удивленно посмотрел вниз. Капли были ярко-красного цвета. Мадара так сильно сжал кулаки, что его ногти пропороли кожу на ладонях. Хаширама, заметив это краем глаза, резко отпрыгнул от Тобирамы и бросился к Учихе: — Ты что это, ты зачем это, что нашло на тебя? — удивленно тараторил Сенджу, перевязывая ему руки взявшимся из ниоткуда куском ткани. А тот смотрел сквозь него на Тобираму, и первый камень будущего водопада из обломков камней оторвался и упал в бездну души Мадары. После того случая Учиха долгое время ходил сам не свой. Любовь отступила на задний план, а на передний вышли воспоминания. Целыми днями они крутились в голове, подкидывая образы Таджимы, матери, мертвых братьев, и, особенно, Изуны. Ночи с Хаширамой стали не такими страстными, как раньше, и Сенджу впервые спросил у него, что случилось. Мадара уклончиво ответил, погладив Хашираму по лицу, но мыслями витал очень далеко. Вскоре воспоминания о прошлом его отпустили, перед этим направив Учиху вглубь себя. Теперь он все чаще оставался в одиночестве, и, сидя на скале, хранящей столько воспоминаний, размышлял над тем, что он сейчас делал и что имел. Что бы сказал Изуна, узнав, что его брат, лидер клана Учиха, каждую ночь делит ложе с никем иным, как с Хаширамой Сенджу? А отец? А мать? Мадара воспроизвел в памяти лицо возлюбленного. Это человек победил его не только физически, но и морально. Несмотря на то, что в их отношениях Учиха явно доминировал, мужчина чувствовал, что впал в сильную зависимость от Сенджу. Что каждый вдох без него дается тяжело, каждый шаг и каждая ночь. Хаширама стал для него сильнейшим наркотиком. И сильнейшим ядом. Мадара распахнул доселе закрытые глаза. В них светился Шаринган. «Никогда и никому я не позволял захватывать власть надо мной, даже отцу. Никто не смел меня порабощать и держать возле себя как собаку. Я, Учиха Мадара, клянусь самому себе и своим покойным предкам в том, что верну себе утерянную гордость, честь и прежнюю славу!» Он хотел вскочить на ноги одним решительным и сильным движением, но, сделав это, тут же упал и стал задыхаться. Разорвать связь с Хаширамой? С ним? С единственным из живших в этом мире, кого он действительно сильно любил? «Я должен. Должен прекратить это унижение над собой. Должен вычеркнуть его из своей жизни» — но тут та же неведомая сила пригнула его к земле, заставляя внутренности выворачиваться, а кости ломаться, пресекая на корню всякие попытки реализовать то, до чего Учиха додумался. Мадара до хруста сжал зубы, обнажив их, и кровавые слезы потекли по щекам, закапали на холодный бездушный камень. «Я обязан освободиться. Обязан уничтожить все эти никчемные чувства. Я поклялся себе! Я поклялся и тебе, отец, так дай же мне сил!» Неимоверным усилием воли, призвав себе на помощь всю свою выдержку, открыв все резервы энергии, он поднялся на ноги, изломанный горем и придавленный ношей, которую сам на себя же и взвалил. Решимость горела в глазах, истекающих кровью. «Никто не сможет меня покорить. Ни один человек не сумеет получить власть надо мной. Даже если это будет тот, кого я полюбил слишком сильно».***
В тот день Хаширама не видел Мадару уже с утра, а ночью он впервые не пришел. Сенджу видел, что последнее время Учиха сам не свой. Тревога грызла изнутри, но он ничем не мог помочь возлюбленному, ибо до сих пор сердце Мадары оставалось для него загадкой. Хаширама напряженно ждал, когда едва слышно скрипнет дверь, послышатся тихие крадущиеся шаги, и лохматая голова покажется из-за стены, слегка улыбающаяся физиономия. К тому же, Сенджу не знал, как сообщить не слишком приятную для Учихи новость — на общем голосовании деревни большинство выбрало на место Хокаге его, а не Мадару. Он понимал, что именно от него тот должен услышать это известие, но проходило время, Хаширама мучительно подбирал слова, нервничал в ожидании прихода Учихи, а его все не было. Тем временем Мадара, уже знавший эту новость, шел по сумеречным улицам в направлении своего клана, с которым хотел срочно поговорить. С каждым шагом его любовь к Хашираме все больше засасывалась внутрь каменеющего сердца, чтобы навсегда там осесть и, не переставая, ноюще болеть. Боль была нестерпимой, но гордость погоняла Учиху куда ощутимее, не давая остановиться даже на секунду и еще раз обдумать то, что он творит. Глаза его в темноте светились кроваво-алым Шаринганом, который Мадара когда-то пробудил по вине того же Сенджу. Он упрямо шел вперед, осознавая где-то в глубине души, что если он поднимет восстание против Хаширамы, то уже никогда не будет счастлив и всегда будет один. Очень удачно подвернулся этот проигрыш за место Хокаге. Теперь у него есть повод создать убедительную ложь о причине своих поступков. Будто бы он старается защитить свой клан от разрастающегося влияния и авторитета клана Сенджу, а на деле бежит от рабства, в которое захватила его любовь к другу детства. К Хашираме Сенджу. Ну, а что было дальше, мы с вами и так знаем :)