Закат

ЗАКАТ Никчемный день медленно ползет к вечеру. Федя сидит на перилах верхнего этажа, опираясь спиной о стену - свесив руку, рассеянно гладит резные узоры на балясине. Что-то круглое и острое - то ли единорог, то ли всадник с копьем. А посмотреть лень и не хочется. Ничего не хочется. И все не так. И непонятно, то ли просто день не сложился, потому что суждено так - то ли сам виноват, что-то не то сделал - и все наперекосяк пошло. А низкое солнце заливает облака розовым и алым, и лай собак кажется таким далеким - словно из другого мира... Словно вообще он в этом мире один, и не нужен никому. Никому нет дела. От этой мысли, а может, оттого, как птичий клин черным углом пересекает меркнущее небо, Феде становится совсем тоскливо. В груди что-то сжимается, и хочется то ли не быть здесь, то ли вообще не быть, то ли все поменять, пусть и к худшему - лишь бы по-другому. И ведь не поймет никто. Отец скажет - дурью маешься, чего тебе не хватает, брат плечами пожмет. Ну и ладно. Феде так лучше. Пусть и один, а зато никто не потревожит. Своим не нужно, а никто чужой не осмелится. Поэтому и головы не поворачивает, когда слышит шаги на лестнице. - Эй! Вот ты где! Чего здесь сидишь грустишь? Никто не осмелится... кроме одного такого. Федя бросает неприязненный взгляд на Ваську Грязного. Тот стоит, по своему обычаю заложив большие пальцы за кушак и покачиваясь с носка на пятку. Не пьян вроде, но дурацкая улыбка как всегда к лицу приклеена. - Чтобы ты спросил. - Любому другому таких слов было бы достаточно, чтобы свалить потихоньку. Но не Ваське. Федя смотрит, как тот задумчиво склоняет голову набок, переваривая ответ, потом улыбается еще шире. - Так я и спрашиваю. Чего грустишь? И не найдешься ведь, что ответить. Федя дарит ему еще более сердитый взгляд, потом выразительно отворачивается. - Тебе все равно не понять. Теперь-то, наверное, уйдет. Даже Грязному такое обращение не придется по вкусу. Ну и хорошо, пускай уходит. Но Васька продолжает маячить рядом, Федя видит его углом глаза. - Не понять так не понять, - вздыхает он, - а только мог бы и объяснить. Ну да ладно. А хочешь, - внезапно предлагает он, - я тебе дурака притащу? Повеселит тебя! Федя оборачивается раздраженно, смотрит на Ваську, вкладывая в этот взгляд все презрение, на которое он способен. - Сам ты дурак, Грязной! И видит, как Васькины глаза вспыхивают от злости. - Кому другому не спустил бы таких слов, Федор Лексеич! - Да? А мне-то за что от тебя такое снисхождение? И не то чтобы Феде хотелось с Васькой поссориться - хоть и неумный он, Васька, а может, единственный нормальный человек в этом гадюшнике - да и лучше Феде от ссоры не станет, но раз уж так вышло, то пускай. Еще такого не было, чтобы Федор Басманов перед кем-то взгляд опускал, тем более свои слова обратно брал. Когда Васька злится, он выглядит совсем не простым и почти красивым - ноздри раздуваются, верхняя губа подрагивает - словно зарычать готов. И глаза синие и яркие... под цвет нового лазоревого кафтана. Хоть одеваться начал прилично - а то все в отрепьях каких ходил, словно все равно ему. Теперь вон и пояс в золотых бляхах, и цепь на шее, и вообще выглядит опрятно... Федя ловит себя на том, что уже довольно долго Ваську рассматривает - и без неодобрения. А Васька тоже смотрит на него, и тоже как будто не замечает, сколько времени за этим занятием прошло. И они так и не поссорились. Непорядок. Федя дергает плечом и снова отворачивается. - Иди себе куда шел, Вася. Разве у тебя дел нету? - Нету, - легко говорит Васька. Подходит к перилам, кладет на них руки - и стоит совсем рядом. - Побуду тут с тобой. Погрущу тоже. Вроде бы ничего в этом такого нет, и Федя даже не может сказать, что ему это не нравится - но как-то... он это чувствует. Его слишком много, Васьки, когда он вот так близко стоит. Неспокойно становится. - Красиво, - вздыхает Васька. - Что? - Всё. И последнее слово звучит так странно, что Федя невольно бросает на Ваську взгляд. А тот вдруг поворачивается к нему - и смотрит, очень *громко* смотрит, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы все в его глазах прочитать. Федя соскальзывает с перил. Делает шаг к лестнице, а потом сам себя останавливает. Ну уж нет, бежать он не будет. Не вынудит его Грязной с любимого места уйти - как бы он там ни смотрел. А только щеки отчего-то горят, и в груди как будто что-то щекочет, и вдруг Федя замечает, какие у Васьки длинные ресницы - светлые и пушистые, как щетки - и кудрявая прядь на глаза свешивается... и от всего этого Федя злится еще больше, аж в ушах звенит. Наглый псарь, что он себе возомнил... Еще и руку вон приподнял, как будто прикоснуться хочет. Пусть только посмеет - убью. И словно услышав его мысли, Васька прячет руки за спину. Чтобы даже ненароком не задеть... но почему-то Феде кажется, что Васька не его угрожающего взгляда испугался, а чего-то еще... себя? На него накатывают облегчение и разочарование одновременно. - Ну вот теперь ты хоть на себя похож, - говорит Васька. - А то тихий такой был, аж не узнать. Он скалит зубы в улыбке. - Как будто ты знаешь, какой я, - отвечает Федя, но даже ему самому эта придирка кажется мелочной. - Вот и солнце село, - говорит Васька. - Смотри не упади в потемках, когда вниз пойдешь. А потом он вдруг наклоняется вперед - и прижимается губами к Фединым губам. Очень быстро, всего на мгновение - и тут же поворачивается, сбегает по лестнице. Грохочет чем-то на нижних ступеньках - упал, что ли? - чертыхается и смеется. Чему только радуется-то? - Дурак - дурак и есть, - шепчет Федя и касается рта тыльной стороной руки, словно хочет стереть воспоминание о Васькином поцелуе - но не стирает. КОНЕЦ