День гнева

Заседание Сената длилось чуть более трех часов. Предложение увеличить плату войскам встретило оживленное негодование со стороны лаэтан, и негодование это колыхалось тяжелыми волнами от одного края зала к другому. Изредка случайный вал докатывался до центральной трибуны и разбивался, словно о каменный волнорез, о высокий трон Архонта. Сам Декратий Игнис, казалось, не обращал на это особого внимания, отрешенный взгляд его был направлен куда-то поверх голов сенаторов на высеченный в камне над аркой входа герб Империума. Впрочем, горделиво изогнувшегося дракона тоже вряд ли беспокоили подобные дела. Корделия лениво думала о том, что было бы безумно удобно освоить осознанное снохождение с открытыми глазами. По крайней мере, можно было бы заняться чем-то более полезным, чем выслушивать идущие по третьему кругу прения, которые, как все прекрасно понимали, не приведут ни к чему. Предложение было внесено Магистерием, и Архонт в этот раз промолчал, оставив все на разбирательство сенаторов, а это значило, что закон будет принят, как бы сильно не возмущались лаэтан. Но стоило отдать им должное — их упрямству могли бы позавидовать и альтус. Изредка в общем шуме Корделия различала голос Сетия Амладариса; он говорил ровно и негромко, но какая-то невидимая аура власти все равно выделяла его из всех. Несколько раз вставлял замечания и Улий, Мастер-Кузнец, по обыкновению резко и напрямую, и жрица Разикале, мысленно усмехнувшись, подумала, что последние его слова покрасневший лицом юноша-писец вряд ли стал заносить в хронику. Наконец Архонт поднял ладонь, останавливая собрание. — Достаточно на сегодня, — спокойно произнес он. — Лорд Зейраман и лорд Тарий возьмут на себя ответственность за внедрение нового закона и сбор дополнительных пошлин. Благодарю всех собравшихся. Зашуршал дорогой шелк; сенаторы поднимались с традиционным поклоном, переговариваясь шепотом, покидали залу. Поднялась и Корделия, склонила голову — но осталась стоять, ожидая, пока выйдут последние. Занимавший трибуну по ее правую руку Луций Фара, спускаясь, на мгновение встретился с Прорицательницей взглядом, но так и не произнес ничего, лишь отчего-то зябко передернул плечами. Опустевший зал собраний выглядел неестественно-мертвым, словно бранное поле после сражения. После проскользнут сюда незаметными тенями слуги, соберут и разложат заново по креслам и скамьям атласные подушечки, заменят оплывшие свечи, чернила, перья и листы пергамента на столике писца. И зал будет готов к новой битве. — Благодарю, что согласились уделить мне время, моя леди, — негромко произнес Декратий Игнис. И Корделия Иллеста, верховная жрица дракона, склонилась перед Архонтом Империума, отдавая дань уважения. — Я буду счастлива помочь вам, владыка, если это в моих силах, — отозвалась она. Распрямилась, ожидая. Декратий неторопливо спустился с трибуны и, заложив руки за спину, подошел к одному из арочных окон, высоких и узких, с изящным витражным рисунком из цветной слюды. Остановился, всматриваясь — словно видел что-то за его пределами, словно осколки, сложенные умелыми мастерами в очертания городских башен, раскрывали ему совершенно иную картину. Корделия молчала тоже — перед самым началом заседания посыльный передал ей короткую записку с печаткой Перевозчика. Архонт желал говорить с ней, но о чем — сказано не было, и эта встреча могла обернуться равно одобрением и недовольством. — Моя леди Прорицательница, — не оборачиваясь, отрешенно произнес Декратий, — насколько сильна ваша верность Империуму? Вопрос был неожиданным. Из молниеносно пронесшихся в мыслях Корделии предположений, подозрений, опасений и выводов на ее лице не отразилось ничего. — Сильней ее лишь моя верность Разикале, — ровно отозвалась верховная жрица. Выпрямилась, гордая и надменная, тускло сверкнул на ее груди серебристый амулет Сновидцев. — Владыка желает обвинить меня в измене? Он вздохнул беззвучно, повернулся к ней и развел руками. Темно-алый цвет струился и стекал по его плечам; цвет абсолютной власти. Но знающие понимали, это было иллюзией — напротив Архонта стоял Звездный Синод, что служил лишь своим богам; напротив Архонта стояли генералы армии, главы древнейших домов альтус, торговые гильдии гномов, с которыми необходимо было считаться. Власть своенравна и не терпит слабости и глупости, и дипломатия — поле битвы не менее опасное, чем-то, где сражение ведется магией и мечом. И долг — самая опасная и непреодолимая преграда. Декратий Игнис был почти одного возраста с Сетием; когда-то, много лет назад, они служили в одном легионе под знаменами Тевинтера. Там научились убивать врагов, и узнавать друзей, и принимать решения, на которые не осмеливаются слабые. После их пути разошлись — оба были слишком могущественны, чтобы согласиться быть вторым, но мудры достаточно, чтобы осознать, что открытая война и гибель соперника принесут больше потерь, чем выгоды. И Империум позволил обоим занять достойное место. — Нет, Прорицательница, — спокойно ответил Архонт. — Я не хотел оскорбить вас. Но будущее тревожит меня, и Тень неспокойна тоже. И уважая и ваш дар, и вашу честность, я хотел спросить, известно ли вам что-либо от этом? Взгляд Корделии встретился с его взглядом, и сила отозвалась внутри гулким звоном натянутой струны. И она знала — здесь и сейчас Декратий увидел бы ложь, реши она солгать, прочел бы по глазам и в голосе. Такова была власть и могущество Архонта, дар Перевозчика, выпестованный годами дипломатии и войны, окружением союзников, что хуже врагов, и врагов, что ждут лишь малейшего промаха. Возможно, Дозорный смог бы противостоять этому, и слова его прозвучали бы все так же бесстрастно, но Корделия, все еще не до конца восстановившая силы после недавнего ритуала, не могла ручаться за себя. И она решила, что истина скроет все намного лучше лжи. — Проект Круга Андорала не приносит результатов, — ответила магистр. Позволила легкому раздражению проскользнуть в голосе: — Им не хватает знаний о природе Тени, и мы провели общее снохождение, пытаясь отыскать эхо, память, что поможет продвинуться вперед. Предположу, что эти отголоски слышали вы, владыка… признаюсь, ритуал не был простым. Декратий Игнис молча вглядывался в ее лицо несколько мучительно-долгих секунд, но Корделия спокойно выдержала его взгляд. — Что же, — наконец негромко произнес Архонт. — Я благодарен за откровенность. Он чуть наклонил голову, и Прорицательница поклонилась в ответ. Закатное солнце, проходящее сквозь кусочки слюды, разрисовывало серые плиты в охру и ржу. Витражный город восставал под ногами вытянутыми силуэтами башен, темными тенями — и был словно странно-искаженным, страшным отражением того, другого города, недосягаемого сокровенного золота и света. Видение вдруг пришло столько отчетливо, что Корделия невольно вздрогнула. К счастью, Декратий не смотрел на нее. — Искренность за искренность, — произнес он, неторопливо перебирая пергаменты на столике писца. Развернулся, протянул ей один, аккуратно скрученный в свиток. — Экспедиции лорда Сетия повезло обнаружить нетронутый элувиан в одном из старых святилищ элвен. Я хотел бы, чтобы Круг Разикале занялся его изучением, и держал меня в курсе исследований. Медленно Корделия развернула пергамент. Воля Архонта была закреплена древней печатью Перевозчика, и невидимые нити Тени, пронизывающие сургуч, звенели властью. …но он не должен был знать. Лишь участникам самой экспедиции да нескольким доверенным из Ближнего Круга Думата было известно о том, что именно нашли в древних руинах, и они были бы полнейшими глупцами, если бы стали рассказывать об элувиане на городских площадях. Помимо них о находке знал еще и Звездный Синод — Сетий не мог бы скрыть это от них, когда убеждал объединить силы. Значит, возможно, были вовлечены еще и доверенные других Кругов. Кто из посвященных мог бы — намеренно, поддавшись страху или посулам, или же случайно — донести это до Архонта? Что еще было ему известно? Магистр знала, что не успела скрыть удивление, слова Декратия застали ее врасплох, и она не была готова. Но надо было продолжать игру — и к счастью для нее, здесь и сейчас удивление было естественным, более чем естественным для того, кто предполагаемо не был осведомлен о последней находке Хора Тишины. Корделия аккуратно свернула пергамент. — Я благодарна за доверие, владыка, — негромко проговорила она. Выдержала едва заметную паузу и добавила: — И за информацию. Декратий коротко кивнул, сложил руки за спиной. — Мудрость Разикале — надежнейший из маяков Империума, и будет лишь справедливо, если ее Прорицательнице не станут чинить преград. Уверен, ваше будущее сотрудничество с Кругом Тишины будет плодотворным. Корделия отрешенно подумала, что плодотворно — достаточно скромное слово для того, чтобы описать сложившуюся ситуацию. И то, что сотрудничество может оказаться намного более сложной концепцией, чем они все предполагали изначально. Архонт неторопливо отошел от нее, остановился перед одной из искусных фресок на стене, задумчиво склонил голову набок, погруженный в свои мысли. Темно-багряная мантия на его плечах, скрепленная на правой стороне груди драгоценной фибулой в форме дракона, почти касалась пола, резко оттеняя белоснежную ткань тоги. Белый был символом воплощенной справедливости, алый — символом воплощенного возмездия, и оба этих абсолюта находились в руках владыки Империума. — Я знал Сетия задолго до того как он принял имя Корифея, — негромко произнес Декратий. — И поэтому хочу сказать вам: ступайте осторожно. Корделия проследила за его взглядом. Она хорошо знала эту фреску, великое творение мастера, пожелавшего остаться безымянным. Последняя битва легиона Тер-Авис с варварами аламарри на выжженном солнцем юге. Две армии, неукротимых потока, схлестнувшиеся друг с другом, кровь и смерть — и в самой гуще два всадника плечом к плечу, едино вскинувшие руки в призыве чар. — Художники любят приукрашивать, — суховато хмыкнул Архонт. — Мы сражались на разных флангах и даже не видели друг друга. Но война, в отличие от политики, обнажает суть… я знаю, на что способен Корифей Тишины. Та битва вошла в историю как величайшая победа Империума, но… — История всегда двулика, — ровно отозвалась Корделия. Память — не ее, чужая, пришедшая к ней намеренной случайностью — оживала в ней багровым жаром чар и надрывными вскриками клинков. Корделия вспоминала, кто такой магистр Сетий Амладарис — несколько лет назад ей довелось проехать по южному тракту, и те земли, ныне покоренные, помнили тяжелую поступь легионов Тевинтера, и помнили имена тех, кто поставил их на колени. Там, на одном из привалов, где Завеса была особенно зыбка, Корделия позвала память Тени, историю прошлых дней, позволив ей пройти сквозь себя, и, вернувшись из сновидений, никогда и ни с кем не говорила о том, что видела. Память была страшной и темной, и истекала кровью.

***

Река мелкая и мутная, кони взбивают копытами воду, выбираются на противоположный берег, негромко всхрапывая и недовольно прядая чуткими ушами. Один из всадников приподнимается в стременах и, заслонившись ладонью, оборачивается к юго-востоку, высматривая что-то в необъятной лесной зелени — и дальше, где лес обнимают скалы. — Плотина держит реку выше по течению, — хрипло произносит Сетий Амладарис, лицо его грязное от пота и пыли, кожу, потемневшую после многих дней похода, иссушило солнце. — Войска подойдут к вечеру. Надо торопиться. Второй, сопровождающий его, натягивает поводья, осаживая коня, и морщится невольно: на скорую руку затянутая повязка чуть повыше локтя вся пропиталась кровью. Ему повезло, стрела не разбила кость и не была отравлена; походные маги-целители разберутся с этим, как только легион встанет на привал. — Там деревня, — Декратий Игнис коротко машет здоровой рукой туда, где река, истончаясь, уходит под своды деревьев. — Ее затопит, а нам нужны припасы. Сетий, не оборачиваясь, лишь дергает плечом. — Если мы проиграем это сражение, о припасах можно будет не беспокоиться. К тому же, одной когортой в любом случае придется пожертвовать, чтобы заманить их в ловушку; у нас останется меньше людей. Декратий молча толкает лошадь сапогами в лоснящиеся бока. Слюна вязкая и соленая, усталость наполняет тело тяжестью, заливает плавленый металл в мышцы и вены. Леса здесь — это гибель, это вотчина варваров, но и на открытом месте, не слыша тяжелой мерной поступи тысячи солдат за спиной и, казалось, уже въевшегося в кости бряцанья поклажи на фурках, он чувствует себя неуютно. Кампания идет с переменным успехом, и это плохой знак. Прошел почти месяц, как генерал Аргостий решил обойти Селестин с запада, и это стоило жизни ему и двум когортам, когда они угодили в ловушку. Сетий повторял тысячи раз, что передвижение по лесам — безумие; лучники аламарри сбивают птицу на лету и путают следы не хуже зверя, это их дом, они знают здесь все тропы и все камни. Но солдат учили, что вся земля — есть вотчина Империума, и Амладарису потребовалось самому стать генералом, чтобы его наконец начали слушать. Декратий вспоминает животный ужас в глазах Аргостия, его бессвязную мольбу о пощаде и морщится. Тогда, в яростном хаосе стычки, где их люди падали вокруг них один за другим, судорожно окровавленными пальцами хватаясь за древки стрел, вспоровших их плоть, не было разницы, чей клинок вошел ему под ребра. Аргостий был глупцом, а война не прощала глупости, и равно не собирался прощать подобного Декратий Игнис. Ему нужен был рядом человек, на которого можно положиться, и чьим суждениям можно доверять. Дальше были победы, но слишком незначительные, чтобы поставить аламарри на колени; те передвигались небольшими отрядами, и легион никак не мог догнать их и не мог навязать открытого сражения. Здесь у них еще есть шанс; высвободившаяся вода затопит дороги, отрежет путь к отступлению, и тогда они смогут ударить в полную силу и, наконец, покончить с этим затянувшимся мятежом. У Декратия мелькает мысль отправить гонца в деревню, но почти сразу же он отбрасывает ее; нельзя рисковать, если аламарри, насторожившись, уйдут дальше, к лесам Брессилиана, кампания затянется еще на пару лет. К тому же для ритуала потребуется жертва. Девчонку они ловят у самых скал. Ей можно дать лет девять, не больше; но нож у нее был совсем взрослый — острый, охотничий. И плакать она словно не умела тоже, кусалась и брыкалась, как звереныш, потом стиснула зубы да так и опустилась на землю. Засопела, закрыв глаза и разом успокоившись — саван снов длится недолго и чары отнимают немало сил, но сейчас уже не до расчетов. Сетий торопится, будто чует, как ускользает время. Серые скалы уходят вверх, горячие на ощупь; в жаркие дни камень нагревается солнцем так, что не приложить ладонь. Декратий спешивается, прихрамывая, подходит ближе и запрокидывает голову, разглядывая укрепления и отрешенно вслушиваясь в тугой, мощный ток воды за валунами и бревнами. Плотина выстроена добротно, на то, чтобы развалить ее вручную, потребуются часы и даже дни. — Надо подняться выше, — хрипло окликает его Амладарис. — Там удобное плато, вода нас не достанет. Тропа, уводящая наверх, кажется, готова осыпаться под ногами. Декратий уходит первым, молчаливо надеясь на то, что кладка выдержит. Коней ведут в поводу — путь узкий и неудобный, те легко могут оступиться. Солнце, неспешно поднимающееся к зениту, словно бы вжигает свои клейма прямо в кожу; от усталости, недосыпа и вечного прищура болят и слезятся глаза. Малодушно хочется обратно в Минратос. Но возвратиться побежденными невозможно, только не в Империуме, только не тем, кто хочет подняться выше. Декратий Игнис знает свою цель, массивный трон с драконьим гербом и склоненными пиками багряных штандартов, и путь к ней не для слабых духом. Архонтом не стать без поддержки Сената и армии, и окончательная победа над измотавшими Тевинтер варварами принесла бы ему равно одобрение, славу и любовь черни — и против такого ни у кого не нашлось бы оружия. Но победу еще надо было добыть. — Здесь, — сухо говорит Сетий. И почти сразу же добавляет: — На тебе защита. Декратий отворачивается. Чары Иром даются ему тяжелее обычного; он чувствует, что устал, и усталость эта уже скоро может стать роковой, если в решающий момент вдруг дрогнут руки, если не выдержит слабое человеческое тело. Но не сегодня. Еще не сегодня. Декратий сосредотачивается на удержании щита, мерцающей серебряной сферы, и за плетением почти не слышно, как с тихим шелестом выходит из ножен ритуальный клинок. Почти не различимы тихие слова аркана, почти не ощущается тягуче-холодное прикосновение чужого дара, к которому стремительными вихристыми потоками стекается Тень. Но отчаянный детский вскрик, полный ужаса и мучительной боли, он слышит все равно.

***

Декратий полуобернулся к Корделии, едва заметно вздохнул. — Двулика, да, и поэтому опасна. Если время еще позволяет вам, пройдемте со мной, моя леди. Я хотел бы задать вам еще один вопрос. Корделия молча наклонила голову. Здание Сената было приземистым, и позолоченный купол его стоял низко, едва поднимаясь над крышами купеческих особняков. Но один из крытых переходов вел оттуда в дозорную башню — случись нападение, этот ход можно было использовать, чтобы покинуть зал собраний. Сама башня возвышалась рядом, с изящным резным шпилем и смотровой площадкой, на которой был установлен медный диск гонга. Подобные ей были разбросаны по всему Минратосу, белыми иглами вспарывавшие небосвод. На них несли службу днем и ночью, высматривая дым до того, как разгоревшийся пожар перекинется на соседние дома и кварталы. Прорицательница и Архонт поднялись в молчании; на верхней площадке худой паренек-смотритель торопливо склонился перед ними, и Декратий отпустил его мимолетным движением руки. Не спеша подошел к парапету, провел ладонью по точеной поверхности. Корделия встала рядом, чувствуя, как ветер треплет ее волосы. — Взгляните же, — негромко, но отчетливо произнес Декратий Игнис. — И скажите мне, что видит Прорицательница Тайны. Перед ними лежал Минратос. Белоснежные башни, купола и арки, строгость и стройность, величие, роскошь и гордость, и колоннада Великой Арены, и летящий к небу шпиль храма Разикале, и тугие паруса кораблей, непрерывным строем разгружающихся у доков. Мощенные гранитом и мрамором площади с грациозными скульптурами и фонтанами, творениями Строителей Уртемиэля, и монументальное здание Библиотеки Минратоса, древней обители знаний, что хранила копии трактатов величайших философов и ученых. Поднимающийся от земли тяжелый звенящий жар, и пыль, и скрип колес, и топот копыт, и свист бичей, и гомон многотысячной толпы, разномастной и разношерстной, всех сословий и происхождений — Минратос был жизнью, центром, сердцем колосса, что носил имя Империума Тевинтер. И за ним, за широкой зубчатой стеной, за тяжелыми воротами, способными выдержать удары тарана, воплощался сам Империум. — Будущее, — сказала Корделия Иллеста. Декратий взглянул на нее мельком и отвернулся снова, вглядываясь куда-то в прозрачно-зыбкую грань горизонта, туда, где земля перетекала в небо. — Ваша предшественница много лет назад назвала другое, но ваш ответ мне ближе, моя леди, и это радует меня. Я спросил, не имея намерений оскорбить или обвинять вас… лишь, быть может, взяв на себя смелость напомнить служителям бога о том, что находится на земле. На мгновение повисла тишина, и Корделия ожидала молча, невесомо оглаживая пальцами край тонкой шелковой шали. — Империум, — наконец произнес Декратий. Произнес негромко, но слово словно само обрело силу, прозвенело гулко в напоенном зноем и магией воздухе, прозвучало на все четыре стороны света. — Да, моя леди Прорицательница, вы правы, это будущее. Это цивилизация, которой мы гордимся, это закон, который объединяет народы, это просвещение, которое достигает даже земель варваров. Знал ли Ортланд, что такое книга, до того, как стал частью Тевинтера? Знали ли деревенские знахари в южных племенах о том, как предотвращать мор и чуму без помощи магии? Забавный парадокс — покорив их, Империум одновременно дал им силу, которой они не достигли бы и за столетия… Он замолчал, передернул плечами. Корделия беззвучно прошла ближе и встала рядом с ним — и ее левая рука, невесомо и легко устроившаяся на белоснежном парапете башни, почти что соприкоснулась с рукой мужчины. Архонт не повернул головы. — Вы боитесь, владыка, — прошептала Прорицательница Тайны. — Вы боитесь, что колосс падет, что возведенное нами будет разрушено, что сказанное нами будет забыто и истина наша будет оболгана временем и потомками. — Да, — сказал Декратий Игнис. Прикрыл глаза, повторил глухо: — Да. Корделия Иллеста вдохнула воздух — тот пах магией, пронзительно, остро, терпко; и сила ее была с ней, и дар ее восходил к пику своего могущества. Она была вся ветер и гроза — и рядом с ней глубиной и рокотом моря отозвалась чужая сила. Море хранило Минратос, море хранило Империум еще с тех давних времен, когда Архонт Дариний увидел свой сон и обратил себя в единственно возможного победителя. Только победителям благоволил Империум, только к победителям нисходили его драконы. Это знание жило в каждом из рожденных на этой земле, жило так ясно, словно пришло вместе с молоком матери. Но победа невозможна без риска. — Малейшая ошибка может стоить нам всего будущего, моя леди, — тихо сказал Декратий Игнис. — Молю вас, не ошибитесь. Сердце Тевинтера, живое и горячее, билось под их ногами. — Я понимаю, владыка, — произнесла Корделия Иллеста. Мягко отняла руку, отступила на едва заметный шаг, взглянула в глаза, прямая, непреклонная и опасная, голос своего дракона. — Но для любого будущего стагнация всегда страшней ошибки.

***

Море было неспокойным. Волны бурунами набегали на прибрежную гальку, разбивались, оставляя за собой рваные следы белесой пены. Порывистый холодный ветер, пришедший с северо-запада, насквозь продувал легкие плащи, сердито трепал распущенные волосы женщины. По левую руку, не дальше, чем в полет стрелы, темнела лесная полоса, и до нее от берега, где галька переходила в песок и чернозем, во всю ширь расстилалось поле. Трава, мокрая после недавнего дождя, гнулась под ладонями ветра, мялась под копытами коней. Кони ступали неторопливо и изредка приподнимали головы, встряхивали гривой. Стройный вороной периодически косил глазом на небольшую смирную кобылу, но вел себя чинно, словно бы чувствуя настроение всадника. Прорицательница и Корифей покинули Минратос на рассвете, и проехав какое-то время вдоль западного торгового тракта, свернули на побережье и пустили лошадей шагом. Корделия молчала, полуприкрыв глаза и почти отпустив поводья — ранее, едва они удалились на достаточное расстояние от бдительного ока дозорных башен, она отдала Сетию приказ Архонта, и теперь ожидала его слова. Им надо было определиться с действиями, но оба медлили — тайна, которую надо было сохранить любой ценой, оказалась под угрозой быстрее, чем они ожидали. А это значило, что любой последующий ход мог оказаться неверным, любой шаг мог привести к провалу; Корделия ощущала себя так, словно с завязанными глазами ступала по натянутой тонкой струне, и вокруг не было ничего, кроме бездны. Силы сгущались вокруг них, стягивались тугим жгутом, силы, которым она не знала срока и над которыми не имела власти — судьба и случай. — Что же, Декратий сделал свой ход, и семена раздора посеяны, — наконец промолвил Сетий Амладарис, и голос его звучал глухо и отрешенно. — Я сомневаюсь, что ему известен весь план, иначе он бы уже попытался остановить нас более прямыми методами… но и одного этого следа может оказаться достаточно. И неизвестный предатель, открывшийся Архонту, где-то рядом, в их рядах, и милостью Древних будет, если он только один. Корделия согласно наклонила голову. К любому сердцу можно подобрать ключи, у любого есть свои слабости, и страхи, и мудрый сумеет воспользоваться ими. У Синода не было выбора, слишком много людей оказалось вовлечено, и каждый в несколько раз увеличивал риск и опасность. Нет, они не могли недооценивать Декратия, и даже Круг Наблюдателей, всевидящие и всезнающие агенты Ночи, оказались бессильны предотвратить утечку — если только… …если только предатель не находится среди служителей Лусакана. …если только не действует с благословения верховного жреца. …если только сам Дозорный Ночи не… Корделия встретилась взглядом с Сетием и в его глазах прочитала ту же мысль. — Это мог быть Дозорный, — спокойно отозвался магистр Амладарис на ее невысказанный вопрос, — если он решил, что цель не оправдывает средств. Это мог быть Караниан, если его неприязнь ко мне оказалась сильнее, чем потребность в боге. Это могла быть и ты, госпожа моя… мне ли не знать, что способен посулить Архонт, какими знаниями он владеет. Это мог быть и я сам, ведомый жаждой единовластия и силы — и я не докажу тебе обратного. У каждого из нас мог найтись и мотив, и возможность, и каждый из нас способен на предательство. Их кони ступали бок о бок, сминая копытами тонкие стебли травы. Где-то за небесным куполом, за серой пеленой облаков, сквозь невидимые днем россыпи звезд на жрецов смотрели их боги, воплощая абсолют и многогранность своих истин. Богам не было дел до мелочных подозрений и интриг, и лишь смертные, не способные заглянуть за грань бытия, могли придавать им значение, могли сделать их непреодолимым препятствием на пути к цели. А у драконов под крылом была вся вечность и весь мир. Пальцы Прорицательницы, затянутые в тонкую ткань перчаток, неспешно перебирали дорогие украшения на сбруе, изредка поглаживая бархатистую шею лошади. Слуги вплели в гриву серебристые нити, и те стекали на руки, подобно струям дождя. — Ты прав, мой лорд, — негромко сказала Корделия Иллеста. Качнула головой. — Каждый из нас мог сделать это, но подозрительность сейчас обойдется нам дорогой ценой, и мы едва ли сможем позволить себе заплатить. Сетий Амладарис, верховный жрец, Голос Думата, посмотрел на нее — темный огонь и стальная воля, и несгибаемая вера в победу. — Значит, ты со мной. Она кивнула. — Декратий стремится посеять раздор меж нами, но пусть где-то среди посвященных и есть предатели, Синод должен по-прежнему доверять друг другу. Пока не будет достигнута наша цель, что бы не случилось, мы должны доверять друг другу, потому что только так у нас будет шанс. Позволь служителям Ночи найти брешь в защите, они хорошо делают свою работу. Я же со своей стороны клянусь тебе, я не открыла наших намерений никому — но тебе придется положиться на мое слово, мой лорд Корифей. Тугой рокот волн дробился о крики чаек, что белыми всплесками ныряли к самым бурунам и, казалось, ловили их на кончики перьев. Старший магистр придержал поводья; его вороной покорно замер на месте, развернувшись к морю и грудью встречая холодный ветер. Секундой позже кобыла Корделии встала рядом, роя копытами песок и нетерпеливо встряхивая гривой. — Я клянусь, я не открыл наших намерений никому, — эхом повторил Сетий Амладарис, — но тебе придется положиться на мое слово, как я полагаюсь на твое, моя госпожа. Прорицательница Тайны прямо и спокойно встретила его взгляд. — Я верю тебе. И другие поверят тоже.