День гнева

Темнота под сводами забытого тейга вздрогнула и разломилась, разбежалась причудливыми длинными тенями колонн и сталагмитов. С когтистой ладони эмиссара порождений тьмы вверх прянул огненный всполох, золотистым росчерком метнулся выше, засиял маленьким солнцем. Переменчивые языки пламени вытягивались то в башенные купола, то в странно изогнутые человеческие фигуры. Замершие друг напротив друга два древних магистра, тысячу лет назад бывшие людьми, не смотрели на него. — Я услышал ее, но не смог помочь, — негромко сказал Корифей Тишины. — Я был слишком далеко. Другой едва заметно наклонил голову. Элувианы вывели их из Города, но вывели в разные места. Поодиночке, для них, не успевших совладать с собственным безумием, еще не научившихся управлять новой силой, поражение было неминуемым. И после этого люди, опасавшиеся нового вторжения, упорно и тщательно разрушали древние зеркала, пока из известных им не были уничтожены все — а которые по случайности остались нетронутыми, не открывали прохода в сердце Тени. — Ты хочешь найти ее. — Всех, — сухо произнес жрец Думата. — Наше дело не завершено, мой лорд, мы обрели силу, но не ответы. Звездный Синод должен быть созван вновь. Архитектор смотрел на него внимательно и спокойно. Он знал ответ еще до того, как задал вопрос. — Ты хочешь вернуть старый мир. Второй магистр встретил его взгляд и промолчал. — Старый мир погиб, — сказал эмиссар. В его ровном голосе не было слышно утраты или боли, лишь доля естественного сожаления, что присуща ученому, который вынужден исследовать тайны древней цивилизации лишь по книгам и лишен возможности увидеть это все своими глазами. Корифей резко шагнул к нему; взгляд его полыхнул опасностью, темным пламенем — тем, что когда-то, тысячу лет назад, под алыми знаменами Империума и Думата обрекал на смерть непокорных, и за которым с гордостью шли на битву и смерть верные. — Ты изменился, лорд Архитектор, — сухо бросил он. — Как и все мы, — бесстрастно согласился тот. — Иначе мы бы не выжили. Меня до сих пор удивляет, что мы вообще сохранили разум. Впрочем, люди, как я уже осознал, и так полагают нас безумцами. В глазах Корифея мелькнула презрительная усмешка. — Голос Уртемиэля, превыше всего стремившийся к воплощенному идеалу, что же ты теперь избрал себе новой целью? Ты, кто хотел выстроить для людей рай, чтобы они позабыли страдания, кто хотел показать им истинную красоту — ты теперь будешь молчать? Ты, знающий, что новая вера их лишь ложь и вымысел, что истина забыта и оклеветана — ты позволишь им жить в этой лжи? Архитектор покачал головой, и за его ровным спокойствием на неуловимое мгновение проступила усталость. — Ты все еще верен Думату, мой лорд, даже после всего, что произошло? Но ты же не можешь не слышать — Тишина пала. Наша вера так же призрачна, как и нынешняя; кем бы ни был создан Город, это не Город Богов. Две песни их схлестнулись, сошлись, как сходятся два водных потока, стремительных и неукротимо-тяжелых, так что вокруг вздрогнули земля и камень, и воздух отозвался грозой, и зов запел рядом с зовом. Но воля одного не уступала воле другого, и сейчас было не время испытывать чужую силу. Отступили оба. — И если это так, с меня достаточно иллюзий, — холодно отозвался Корифей. Чуть заметно передернул острыми плечами. — И она поддержала бы меня. Архитектор промолчал. Ты не можешь знать этого, безмолвно говорил его взгляд, ты не знаешь, кем она стала. Ты не знаешь, может, она тоже устала от этой войны, ты не знаешь, провела ли она эти столетия в плену, медленно сходя с ума, или скрываясь от мира, пытаясь найти путь и в итоге сдавшись безнадежности этих попыток. Корифей Тишины, верховный жрец Думата, коротко качнул головой — нет. И на один короткий миг в его взгляде мелькнула тень старой улыбки, мимолетной, как невесомое касание ветра. — Она поддержала бы меня, — негромко повторил магистр. Он отвернулся и, тяжело ступая, направился туда, где непроглядной чернотой проступал выход на Глубинные Тропы. Но не дойдя нескольких шагов, остановился. — Память щедра к тебе, мой лорд Архитектор, ты не помнишь, как умирал в первый раз. Я не стану открывать тебе этого из благодарности за твою помощь и разделенную веру в прошлом… потому что если бы ты вспомнил, ты возненавидел бы этот мир. Всполох пламени легко спустился ниже, отблески света резкими бликами отражались на золотых нитях и впитывались в пергаментно-бледную кожу. — Возможно, — тихо сказал Архитектор. — Прощай, мой лорд… Старший. Оставшись в одиночестве, эмиссар прикрыл глаза, вслушиваясь в опустившуюся на тейг тишину и темноту — покорный его воле огонь угас, рассыпавшись горстью искр. Тишина и темнота были живыми, мягкими и привычными, и где-то здесь, за толщей камня, и где-то там, за пеленой Завесы, билась тугая сила. Спали еще драконы Разикале и Лусакан, и за тысячу лет никто еще не повторил путь семерых жрецов. Тайны, что скрывала древняя Тень, ждали; ждала и ядовитая сила, опасная настолько, что сами создатели устрашились ее и запечатали вне мира. Черный Город ждал тех, кто будет готов заплатить его цену. Архитектор по-птичьи наклонил голову набок, вспоминая; старые строки, затерявшиеся во времени, ныне приходили легко. … Пусть вечность вся ценою будет мне за право доказать свою ошибку. Был гневен день, когда по грани зыбкой я проходил, горя в своем огне, Когда срывал покров с седых небес, что, замолчав, не смели мне ответить, Когда я был един во тьме и свете и с замыслом начальным шёл вразрез. Я сотворял из праха города и золотистым солнцем полнил реки, Я стал безмерно выше человека — но кем я стал? Но кем я стал тогда?.. Я был один — всевластный судия, кто обнажил остов самой свободы И свёл в ничто события и годы, и сокрушил основы бытия, Творил, уничтожал, творил ещё; мне цепь событий всех была известна. И лишь когда мой мир сорвался в бездну, я, как прозрев, свой осознал просчёт: Взошедший дерзко на престол богов, я был подвержен старым отрицаньям, Мечтам, стремленьям, страхам и желаньям и, не найдя друзей, создал врагов. И, старый обесценивший закон, я нового не написал закона, Сместив светила в выси небосклона, я обесцветил мраком небосклон. Где кара установлена виной, мои ошибки мне диктуют цену За дерзость и гордыню, и измену. Я соглашаюсь с ними — и с собой. И мой удел и кара мне под стать, и кандалы из вечности без срока, Что станут назиданьем и уроком для всех, кто начал с чистого листа. Но знай, мой обвинитель новых лет, — я этот путь прошёл бы вновь без страха. Из праха я пришёл и стану прахом, но мне сиял всеизначальный свет. Он был предтечей ночи и огня и золотом стекал в мои ладони, Исток и наслаждений, и агоний — он, умирая, породил меня. Пусть это был один лишь только блик, где даже рок склоняется пред волей, Знай, это стоит ярости и боли — И вечности, разменянной за миг. …