Я, ты и всё, что кроме

Сейчас. Проснулся Уэда от запаха французских тостов. Солнце едва-едва показалось из-за горизонта, а стрёкот цикад не перешёл ещё в раздражающую трескотню. Помотав сонной головой, Тацуя снова зарылся лицом в подушку. Но уснуть сразу ему помешал лёгкий щелчок закрывшейся двери. Каме. Проснувшись через пару часов, на кухне под тарелкой Тацуя нашёл записку: «Я закончил нашу песню, займёшься промо-версией?». *** Тогда. – Я польщён, но в честь чего? – Тацуя был приятно удивлён. – В честь праздника. И ради атмосферы. Ты только посмотри, как играют тени от пламени свечей! Как живые. – Каме поставил подсвечник на тумбочку для телевизора. В квартире царил интимный полумрак, Казуя решил, что это Рождество они проведут вдвоём, пусть за окном под аккомпанемент нестройного хора весёлых голосов идёт неспешный рождественский снегопад, здесь у них – живое пламя и тишина. Устроившись на диване под боком у Тацуи, Каме был по-настоящему счастлив. – Счастливого Рождества, – улыбнулся он. *** Сейчас. Он подошёл к Уэде на следующий день после того, как отгремел их юбилейный концерт – десять лет совместной работы на сцене. – У меня идея! Давай напишем песню? Тацуя подумал, что хуже и быть не могло, искренне считая, что не потянет соответствующий Каме уровень. – За тобой музыка, за мной стихи, исполняем дуэтом, – Казуя предвкушающе улыбнулся. Уэда и не мечтал о подобном, поэтому ему даже в голову не пришло отказаться. – Хорошо, только не танцевальную! *** Тогда. Дома у Тацуи стоит старый рояль, который давным-давно не использовался по прямому назначению. Реликвия прежде принадлежала бабушке, которая подарила инструмент Тацуе на новоселье, удачно совпавшее с его тридцатым днём рождения. Уэда принял подарок с радостью, хотя для работы ему хватало синтезатора. – Знаешь, когда я пишу, то погружаюсь в иной мир, где чувствую себя истинным гением, – признался он однажды Каме. Первое прикосновение к клавишам осторожное, немного неловкое, но потом Тацуя закрывает глаза – и всецело отдаётся музыке. Когда всё заканчивается и руки бессильно падают на колени, он открывает глаза – и выдыхает… *** Сейчас. В его шкатулке-памяти есть воспоминания, которые он перебирает с особой бережностью – Казуя отдавался ему с таким самоотречением, что щемило в груди, целовал так, словно в последний раз, а смотрел таким взглядом, словно в нём, Тацуе, заключался весь его мир. А ещё Уэда не мог забыть, как в пылу страсти Казуя цеплялся за его плечи, оставляя на разгорячённой коже красные полосы; в такие моменты Тацуе всегда казалось, что глаза любимого светятся в темноте. *** Тогда. А старый рояль прекрасно вписался в интерьер рабочего кабинета, став пристанищем собрания всех его многолетних трудов. *** Сейчас. – Ну и бардак! – Каме пытался рассортировать бумажную свалку, гордо именуемую архивом. – Вот слова, а где ноты? У тебя тут сам чёрт ногу сломит! – Ноты у тебя перед носом – или ты забыл, как они выглядят? – Уэда не хотел хамить, но выдержка ему изменила ещё час назад, когда они с Каме пытались выяснить, насколько совпадают их музыкальные вкусы. Казуя молча снял очки, протёр их рубашкой и протянул Тацуе первый попавшийся лист. – Сыграй. *** Тогда. По пути к машине на Уэду снизошло озарение. Он покосился на идущих рядом Каме и Накамару и вдруг понял, что чаще всего Казуя попадал в резонанс с людьми абсолютно на него не похожими. *** Сейчас. Песня, которую Каме написал для них – на удивление лиричная, даже по его собственным меркам. В ней было много о круговороте жизни и совсем чуть-чуть о старости, будто он пытался понять, что значит старость: что пришло время подводить итоги – или же пришла пора покаяться в грехах. А ещё в ней причудливой вязью сплелись прошлое – юности горячая пора, настоящее – посеребренная жизненным опытом зрелость – и где-то между строк проскальзывала меланхолия туманного будущего. Уэде она понравилась. *** Тогда. Каме сблизился с Уэдой и Накамару, когда пытался придти в себя после расставания с девушкой. Уэда знал Аями, она была старше Каме на пять лет и работала консультантом в мире моды. И когда Казуя представил её группе официально, то никто не удивился, что они встречаются. Зато их расставание через каких-то три месяца стало для Тацуи сюрпризом. – Переживу, – глухо пробормотал Каме, пытаясь сфокусировать пьяный взгляд. – Погрущу немножко, а потом возьму себя в руки. Интуиция подсказывает мне, что главное – впереди. Той ночью, он долго и со вкусом расписывал им с Накамару достоинства Аями – ему нравилось, как девушка выглядела без макияжа, нравилось, что она не истерила и не пилила его за постоянную загруженность на работе, и не жаловалась, когда на него находила тоска – в такие дни Казуя по возможности сбегал от людей, предаваясь хандре в тишине и уединении своей квартиры. Накамару внимательно слушал и кивал в нужных местах. Уэде хватило одного-единственного взгляда на осунувшееся лицо, чтобы не задавать вопросов, а с каждым брошенным Казуей словом он только сильнее хмурился. Этим завуалированным потоком бессмысленных фраз, Каме старательно пытался выразить одну-единственную мысль – не та – ошибся, ошибся… я снова ошибся… (Естественно, он не признавался в этом напрямую, но Уэда и не ждал от него исповеди). Зато придя домой и сев за рояль, он написал музыку, выплеснув на нотный стан то, что весь вечер горьким надрывом звучало в голове. *** Сейчас. Рабочий кабинет у Тацуи был шикарный. Каме нравилось здесь настолько, что подвиг по приведению творческого наследия Уэды в настоящий архив его скорее успокаивал, чем наоборот. Он с любовью рассортировывал песни по жанрам, каждый раз улыбаясь, как дитя, когда находил что-то любимое. Благодаря его трудам в красной папке хранился джаз и некоторые баллады. (Красный – цвет безудержной страсти… Казуя подумал – и улыбнулся). Весёлые и оптимистичные перекочевали в оранжевую, душераздирающие баллады – в голубую, а в чёрную попадало всё, что не поддавалось классификации. Такого было много. Даже слишком. *** Тогда. – Мне кажется, что я тебя люблю... Как только Каме договорил «люблю», Уэда замер, забыв об игре. Каме осторожно прижался к нему со спины, словно мечтал с ним слиться. – Я не шучу, – прошептал он Тацуе на ухо, чувствуя, как тот медленно, словно нехотя, но – расслабляется... *** Сейчас. Через пять дней с начала их совместного сотрудничества, Уэда был готов признать, что дуэт с Каме был худшей из его идей. – Не говори мне, что делать – и я не скажу, куда тебе пойти! – он терпеть не мог, когда окружающие вмешивались в творческий процесс. – У тебя что, работы нет? Каме зло прищурился и сжал губы в тонкую полоску. – Прекрати ныть! Между прочим – над этой песней мы работаем вместе. Поэтому – будь добр, заткнись, – и послушай, что я говорю. Случись подобный разговор лет десять назад, всё предсказуемо закончилось бы дракой, но с тех пор много воды утекло – и Тацуя научился держать свой вспыльчивый нрав в узде. – На сегодня, пожалуй, всё. Продолжим завтра, – Каме тоже иногда требовалось время, чтобы успокоиться. Он не знал, смеяться или плакать, но чем старше они становились, тем больше между ними копилось невысказанного. *** Тогда. Девушка Джунно наконец-то сказала ему долгожданное «да». – Мне нет и тридцати, но я без сожалений оставлю холостяцкую жизнь позади! Коки скроил кислую мину. – Вы с ней вместе уже так давно, что штамп в паспорте – всего лишь формальность. Накамару был счастлив за друга, но ему было обидно, что сам он так и не смог найти постоянную девушку прежде, чем кто-то из группы решит отправиться под венец. Каме же мысленно писал сценарий предстоящего торжества. Уэда дулся. – Старость – не радость… *** Сейчас. – Ну? – Каме прошёл в гостиную, на ходу кидая красную папку на журнальный столик. – Что – «ну»? – не понял Уэда. Каме окинул его внимательным взглядом. – Работаем, или как? *** Тогда. В его шкатулке-памяти были и воспоминания, которые отпечатались в сердце незаживающими, ноющими ранами. Тёмные круги под глазами Каме, его бледное лицо и невыплаканные слёзы, когда что-то шло наперекосяк, ложились на плечи Тацуи тяжёлым грузом, особенно, когда Казуя пытался прыгнуть выше головы, взваливая на себя больше, чем было под силу любому нормальному человеку. *** Сейчас. Мгновение назад отзвучал последний аккорд их новой песни – и в комнате воцарилась тишина. – Получилось лучше, чем я ожидал! – Каме довольно зажмурился. – Чудесно! Уэда неловко встал и со вкусом потянулся. Казуя, не долго думая, заключил его в объятья. – Вот видишь! Зря ты думал, что у нас ничего не получится! – Каме прижался к его щеке своей. – Вместе мы способны на всё! Поцелуй был нежным, невесомым, но после Уэда не сразу вспомнил, как дышать – в горло как будто затолкали битого стекла. Его окутало тёплой волной счастья, а спину словно прошило высоковольтным разрядом; он буквально вжал Казую в себя, отвечая на ласку с какой-то голодной жадностью. Каме тихонько застонал в ответ, с удовольствием подставляя шею, но уже через секунду Тацуя очнулся и оттолкнул его от себя. Каме непонимающе моргнул. – Что такое? – он попытался ухватить Уэду за рубашку, но тот легонько ударил его по руке и потянул за собой. В спальню. *** Руководству песня понравилась – и её с ходу включили в репертуар. Уэда хотел оставить название за Каме, но тот наотрез отказался. – Оставляем первоначальный вариант – «Розовый и Серый», – Уэда устало потёр глаза. – Согласен, – Каме прекрасно читал между срок. – Лучше мы вряд ли придумаем. *** Тогда. В его шкатулке-памяти есть воспоминания, о которых Уэда никогда не говорит вслух, но они по-своему дороги ему. Тацуе нравилось целовать захмелевшего Казую в лоб, укладывая его спать, нравилось наблюдать, когда тот, сидя в наушниках, качал головой в такт музыке. *** В гримёрке Каме оставил коробочку с бенто на столике Уэды, словно просил прощения – давай забудем ссоры и попробуем начать с начала? Мы не должны сдаваться. Тацуя привык всегда идти до победного конца – поэтому в ответ он съедает всё до последней рисинки и ставит пустую коробочку рядом с рюкзаком Казуи. *** Сейчас. Когда они зашли в спальню Уэда хотел что-то сказать, но ему мешал ком в горле. Каме расценил молчание, как упрёк. – Прости, – он облизнул пересохшие губы. – Я всё испортил? Тацуя вздохнул и обнял Казую покрепче, стараясь забрать себе его боль. – Нет, это ты меня прости, – слова приходилось практически выдавливать из себя, но Казуя стоил гораздо большего. – Я вёл себя, как мудак. – Тат-чан… – Каме разом обмяк. – Сегодня я ночую у тебя… Уэда кивнул – и стал осыпать его лицо поцелуями, Каме млел, забывая обо всём. Ему ужасно хотелось сказать Тацуе, как сильно он его любит, чтобы тот забыл о робости и, наконец, ответил тем же… *** Тогда. Были моменты которыми Уэда поделится с Каме в ближайшем будущем. Например, Тацуе очень хотелось поведать Казуе, что тот сводит его с ума, причём порой – буквально. А ещё о том, что ему никогда не надоест открывать в нём что-то новое и интересное. Хотя, видит Бог, временами ему ужасно хотелось, чтобы Каме был немного проще… Но желание пропадало, как предрассветный туман, когда чувства захлёстывали Тацую с головой и он садился за синтезатор. *** Сейчас. – Выбирай любую, – Уэда положил перед Каме две папки – красную и чёрную. – Хотя, если нравится, бери обе! Казуя внимательно пролистал каждую. Остальные бесформенной кучей валялись на полу. Тацуя присел перед ней на корточки и перемешал папки, как можно сильнее. Казуя вопросительно выгнул бровь. – Ну, и зачем? – Создаю версию – «Тацуя Уэда. Ремикс». Казуя понимающе хмыкнул. – Рад за тебя, но как быть с названием? – Надо, чтобы оно отражало нас обоих. – Красное и чёрное? Чёрное и красное? Красно-чёрное? – Нет, чересчур контрастно. Пожалуй, розовое и серое, – Уэда предложил это в шутку, но когда они с Каме встретились взглядами, понял, что всё гораздо серьёзнее... Название нашло их само. Конец