Больше не вернуться

Первой умирает Люси. Пока Питер отфыркивается от воды на берегу, одновременно пытаясь вытянуть Эдмунда, тяжелую и мокрую шубу которого река пытается слизнуть обратно в себя, а Сьюзен уже бродит по колено в снегу и срывает голос, зовя её, сама Люси погружается всё глубже в ревущий поток. Волны ласково обнимают её в бескислородный кокон, заплетая растрепанные волосы в косы, заправляют за её маленькие, аккуратные ушки, вкладывают в расслабленные ладони самые красивые камни, смывая с одежд копоть и грязь. Холод и страх больше не трогают её, и на дно вместо неё самой опускается её тень. Сама Люси растворяется в течениях, истончаясь с каждой секундой, и последние глотки кислорода, навсегда застывшего в её легких, обращаются драгоценным жемчугом. Пугливые речные рыбы целуют её призрачные щеки, подныривая под руки, будто несмышленые щенки, и Люси, смеясь вместе с горными потоками, грохочет с водопадами и журчит ручьями, холодя голые ступни путников. В дождь она полнится водой, бурлящей, ледяной, совсем как та, что однажды не выпустила из себя, но она уже не пугает, а кажется родной. Её маленькой частью, которую Люси вполне способна приструнить, пригладить ладонями волны, шепотом успокоить водовороты, да так, что в речную гладь после этого можно смотреть как в зеркало. С приходом холодов Люси покрывается льдом, а весной тает, живительной влагой питая землю. Специально создавая заводи и топи, она не подпускает детей к опасным местам в ущельях и оврагах, в которых они могут утонуть, волнуясь за них так, как не побоялись когда-то за неё саму. Эдмунд погибает на поле боя, выточенный ранениями до хруста доспехов под спиной, на которой он лежит, сраженный Колдуньей. Та, проткнув его насквозь магическим жезлом, давно двинулась дальше, сеять смерть и горе, оставив его захлебываться кровью. И пока Питер не поднял его голову, не прижался лицом к доспеху, капая горячими слезами на кольчугу, Эдмунд смотрит в голубое небо над собой и мнет в пальцах траву, отчаянно надеясь, что все обойдется. Что нестерпимая боль в груди и ноги, которых он больше не чувствует, — все страшный сон, и нужно лишь проснуться. Небо, голубое, по-летнему жаркое, невыразимо далеко от него. Будто тот старый дом, в который уже не вернуться. Теплые вещи, по которым Эдмунд так скучает теперь, невкусная каша и мама, лицо которой он, к своему стыду, уже успел подзабыть. Последним, что Эдмунд успевает увидеть, становится лицо Сьюзен. Сестра, вечно спокойная и рассудительная, плачет, склонившись над ним, и Эдмунду страшно хочется отодвинуться: её волосы щекочут ему шею. И он даже, кажется, пытается сказать ей об этом, несмотря на тянущую тяжесть в легких, на воздух, которого не хватает, рука Питера на его груди такая тяжелая, непосильно, неподъемно, и это раздражает, но вместо этого Эдмунд умирает. Выдыхает, чтобы не вдохнуть больше, Питер отвлекается, чтобы отбить атаку, Сьюзен накладывает дрожащими пальцами стрелу на тетиву лука, кто-то рядом с ним ревет от азарта. Земля быстро поглощает Эдмунда, хороня в тихой теплой тесноте, где кроты роют себе ходы, а в норах под деревьями скунсы рассказывают сказки своим детям. Эдмунд, оплетенный корнями и травами, у которого теперь в волосах — желуди, а пальцы рук и ног, одеревеневшие, сгибаются хуже, чем при жизни, слушает чужие истории и иногда прорастает в болотах, чтобы поиграть с сестрицей — та, как и при жизни, невероятно шумная и шебутная. Блестит бликами на воде вместо улыбок и заливает его песчаные замки, но Эдмунд уже не обижается — ему до сих пор страшно стыдно, хоть он уже и не помнит почему. Сьюзен, у которой на руках — непроходящие порезы от тетивы, а на сердце — гнилая, глухая печаль, в один из тихих вечеров в Кэр-Паравале бледнеет настолько, что воздух начинает проходить сквозь неё. Под окнами замка Эдмунд и Люси играют в догонялки, и, пусть их не видно, теперь вместе с их смехом звучат редкие, но всегда справедливые замечания Сьюзен. Та, призрачная и ветреная, теперь задувает в открытые окна замка и портит придворным дамам прически, но все это, как она уверяет, не со зла. Теплом ероша волосы Питеру, безутешному, постаревшему враз и на десятки лет, она тихо извиняется за то, что грусть оказалась сильнее её, и кладет ему на подушку полевых цветов с восходами. Сам же Питер правит страной до тихой старости и глубоких морщин, разучившись улыбаться еще в юности. Сидя на одиноком троне в пустом зале, он разбивает врагов с жестокостью, недоступной колдунам, и не верит больше в магию. Но, когда море поет за бортом, повторяя старые, полузабытые песни из детства, берег льнет под ноги, возвращая утраченные силы, а ветер словно поддерживает его, иссохшего и уставшего, под руки, он не отчаивается. Настолько, что, устав дышать однажды, отчаявшись найти ответы на нескончаемые вопросы, так и не отыскав ни истину, ни справедливость, вместо смерти он обрастает шерстью и гривой, скидывает с тяжелой, больше не человеческой головы проржавевшую корону и уходит на мягких львиных лапах туда, за край. Чтобы стать для кого-то юного и нездешнего легендой и солнцем в гриве, с острыми когтями и шансом на лучшее будущее. Будущее, которое не смогло улыбнуться им самим.