Четыре дня спустя

Сон рвётся, глаза распахнуты в черноту, каждый мускул на пределе, дыхание поверхностное, беззвучное – весь внимание – не упустить ни звука, малейшее движение – сигнал к атаке. Уже четвертую ночь Усоппов сон срывался звуками, неподвластными его разуму. Отчего просыпался только он? Почему.. Вот опять! И тишина. Кромешная. Там. На палубе. Но что это всё-таки, ну? Звон? Нет. Щелчок? Нет, нет. Шипение? Стон? Плеск? Всхлип? Скрежет? Вой? Хихиканье?! Нет, будто всё это в одном. И так внезапно нестерпимо потребовалось в гальюн. Там – тишина. Лишь волны пеной шипят, парус полощет, а ТАМ – тишина. Тело будто сковали сбиры, оно словно бы вросло в гамак в воздух, в пространство. Сглотнуть слюну – усилием воли. Теперь ещё и жарко. Духота невыносимая. Потно, и нужда жестоко давит. Скрипнул потолок, и треск прямо за дверью, ручка дернулась – в каюту влетел слабый ветерок… *** Зеркало с желтоватой амальгамой, местами потрескавшейся и облупившейся, было оправлено цельным бриллиантом, филигранно источенным линиями, заполненными тончайшим слоем золота; линиями, что только взгляни на них, обращались в невероятное кружево завитков, странных цветков, представлялись сюжетами многих чужих жизней – при каждом взгляде новая картина. А в отражении – Нами. Четыре дня назад, разбирая карты, девушка обнаружила меховой кисет и немало удивилась, вынув невероятной искусности вещицу. Как и тогда, этой ночью, зеркало, размером с солнечный диск в полдень, вправленное в невиданно крупный диамант словно затягивало, да так настойчиво… Девушка коснулась прохладного стекла и прикрыла глаза. Нет, никто из команды не был в состоянии отмечать её такими вещами – никто из них не способен был потратить СТОЛЬКО денег на зеркало, более того, попади оно, такое чудесное им в руки, то было бы сейчас же продано. Сначала лишь приятный холодок – по рукам, по всему телу (жара стояла неимоверная). Но, несмотря на жар в воздухе, пальцы немеют и уже словно бы зимняя стужа сковывает все члены. Нами раскрыла глаза – вся её кожа покрылась тонким ледком, руки и ноги уже не чувствуются, двинуться невозможно – она медленно застывала изнутри, обращаясь в ледяную статую, в отчаянии глядящую в зеркало. Этой ночью было действительно жарко. *** Санджи летал по кухне с сердцами в глазах – четыре дня назад Нами, как он понял, обратила, наконец, на него внимание и вовсе не потребительское. Потому этой ночью он и глаза не сомкнул – нужно было приготовить для неё нечто особенное. Зоро же просто не спалось, что уже необычно (да ещё эта жара…) и он четвертую ночь разгуливал по кораблю, заглядывая в каждую щель, качался, безрезультатно силился постичь навигацию по звёздам, следил за уплывающими плевками, снова качался, полировал мечи, тренировал выпады. Итак, бульон готов – лишь секретный ингредиент – выварить в кислоте, на два часа в морскую воду, затем в ней же вновь варить, а там – дело за малым. Санджи хвалил себя, что выбрал для готовки именно это время – никто не отвлекает, не вертится под ногами, не задаёт глупых вопросов, не СПИТ ПОСРЕДИ ДОРОГИ; к тому же, он работал с кислотой, да, пожалуй, ночь – самое подходящее для этого время. Взяв чан с кипящей едучей жижей, кок вышел на палубу. Припереть дверь ногой, завернув за угол, двинуть на корму – там бочка с водой и там же нейтрализовать кислоту. Лишь свернуть за угол – сколько же восхитительных блюд было загублено выносившимися из-за него разными буйными… С час Зоро нырял за кораблём, дабы увеличить свою выносливость в воде, да и не только. Выбравшись по якорной цепи, мокрый и утомлённый, но полный решимости и воли, возобновил шлифовку и без того идеальных выпадов. Носки сомкнуты и выровнены. Рукоятку в зубы, два других меча обнажены, сверкают и, продолжаемые руками, образуют равные углы к вытянувшемуся напряженному телу. Боевая позиция – правая нога вперёд, носок вперёд, левая чуть отставлена, носок разворачивает ступню перпендикулярно правой. Шаг – не меняя положения ног – выпад! Шаг – укол! Двойной шаг – укол! Шаг – на углу будет выпад, благо все спят, никто не носится. Шаг – шаг – выпад! *** И вновь эта музыка в ушах. Сначала в ушах, потом она растянет рот в улыбку, затем вильнёт бёдрами и поставит на цыпочки, а там – только держись – ноги сами начнут выплясывать самые невозможные курбеты и пируэты. Эта мелодия, рождаясь посреди ночи, уже в четвёртый раз поднимала Чоппера и, полусонного, с улыбкой или, скорее с оскалом, заставляла танцевать, волчком крутиться, скакать и размахивать несуществующими юбками. И в эту невероятно жаркую ночь она его не оставила. Оленёнок, обливаясь потом, вынужден был отбивать копытцами в такт, мелодия управляла каждым его движением, и вскоре не осталось ни одной поверхности на корабле, где бы она его не пронесла, казалось, она хотела затанцевать его до смерти или, хотя бы сбросить с мачты, да за борт. И сейчас его носило по самому краешку, и лишь вовремя вырванная из-под власти музыки нога, спасительно цеплявшаяся за что придётся, обнадёживала благополучным финалом. И выглядело всё это наикомичнейше. Внезапный задорный хохот помешал сосредоточиться на следующем повороте… -Чоппер!!! – Луффи бросился к борту, стирая кулаком смех с губ. Он успел выбросить вслед за ним руки, соединив под ним пальцы, но музыка продолжалась, и продолжался танец, и Чоппер, взвившись юлой, исчез в подводной мгле. Сколько Луффи не тянул рук, поймать оленёнка так и не удалось. Рванул в каюту – там лишь Усопп, но что это – руки переломаны и скручены, ноги неестественно вывернуты и…пульса нет! Бегом на палубу, но и здесь не легче – Санджи холоден лежит в крови. В своей. Катана прошла насквозь. Зоро…ну, если такие ботинки носил только он, то это Зоро. Нет, всё это ложь, ему всё снится. Он уже четыре дня ходит как во сне, вот и свалился где-нибудь в неудачной позе… Нами! Прилетев в её дверь, забарабанил кулаками – нет ответа. Сейчас она может быть только там. Выбить замок не составило труда. - Да что, чёрт возьми, происходит?!! – весь пол был залит водой, а в ней лежало круглое зеркало с трещиной через всё стекло. Капитан яростно пнул его, зачерпнув пронзительно ледяной воды сандалией, и лишь теперь ощутил, какая стояла жара, пекло, словно бы в ночном небе полыхало чёрное солнце, его просто не видно. Луффи сел в воду – жара давила, изматывала, ДА КАКОЕ ЭТО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ!!! Нами, Зоро, Санджи, Усопп, Чоппер – вся его команда, все они мертвы!!! Ох, и не поздоровится же тому, кто всё это задумал! Но мысль теряется, её, мало по малу, замещают эмоции; появилось что-то, доселе неведомое – то было отчаяние, оно, нарастая скачками, словно скручивало и лишало сил, тех самых, которые могли бы с ним бороться, сил мыслить, чувствовать, стремиться, жить. Теперь безразличие. Оно охватило всё его существо. Луффи, упав на спину и смяв шляпу, раскинул руки. Прямо здесь. Так же как они. Просто так. Умереть. *** Жгучая мысль пронзает разум.

НЕУЖЕЛИ ТЫ ЗАБЫЛ СВОЮ МЕЧТУ?!

Одна единственная, когда, казалось бы, всё кончено. Она жжет и заставляет возвращаться. Лишь мысль, но она не даст так легко уйти. В тот раз Луффи не задумывался, он просто поднял её на поверхность, просто не позволил умереть, хотела она того или нет. Ведь это от него она узнала и вовсе не цену, а стоимость жизни. Любой жизни. Так теперь она сама откажется от смерти, чтобы так же поднять его, чтобы поднять всех остальных; будет бороться за свою жизнь – если справится она, то и к нему вернутся силы и все они, её накама, лишь проснутся в холодном поту будущим утром, как и она. ***** Чоппер вышел на палубу, где, в свете луны сидела вся команда. Они с нетерпением ждали подробностей происходящего. И он разъяснил. -Четыре дня назад, когда мы проплывали через развалины того самого города-корабля, Робин захватила с собой несколько книг и, раскрыв одну, заразилась древним вирусом. Его действие точно никто описать не смог, но известно, что болезнь длится 4 дня и в последний день, если больной умирает, а это в 99 случаях из 100, тут же заболевает следующий. А выживет он или нет – зависит лишь от него самого. Выходит, её жизнь – наша жизнь. Но Робин сильная: у неё жар – это верный признак того, что она борется, а следовательно, уже справилась.