Проходная пешка

Сквозь бескрайние просторы космоса от родной Рамерии к далекой планете Беллиора летел звездолет со звучным именем «Диавона», что на языке избранников значило «Неуловимый». «Бороздил межзвездную пустыню семнадцать лет», — написал в борт-журнале штурман Кау-Рук и усмехнулся, слишком уж пафосной получилась запись. Все же он, в отличии от командира корабля Баан-Ну, писательской славой никогда не бредил. Но долгий путь наконец-то подходил к концу, и рука так и тянулась выдать по этому поводу что-нибудь этакое, поэтическое, что совсем не сложно сделать, когда основными твоими собеседниками все эти годы были книги. Нет, на огромном корабле Кау-Рук летел не в одиночестве, но уж слишком непохожий и противоречивый подобрался экипаж, что совсем не располагало к задушевным беседам. Командир корабля и всей экспедиции генерал Баан-Ну был недалеким служакой, грезившем о славе и богатстве. Он заранее начал писать мемуары «Завоевание Беллиоры», в которых изображал себя отважным героем. Не слишком умный, зато жаждущий выслужиться и предельно самоуверенный. Кау-Рук куда умнее, «самый талантливый из экипажа», как назвал его Верховный правитель Гван-Ло, но чересчур инициативен, слишком много думает, именно поэтому он всего лишь первый помощник. Командир летчиков Мон-Со — отличный исполнитель, беспрекословно выполняющий любые приказы начальства. На корабле ему приходилось хуже всех, ибо читать он не любил и к интеллектуальному времяпровождению был не склонен, предпочитая спорт, преимущественно футбол. Увы, разделить свое увлечение ему было не с кем, оставалось в одиночестве гонять мяч по пустынным коридорам «Диавоны». Ну а врач Лон-Гор был целиком увлечен своими исследованиями и основное время проводил с пробирками или в холодильных отсеках, где спал искусственным сном остальной экипаж, которому предстояло основать базу на Беллиоре. Но семнадцать лет избегать друг друга невозможно, даже на таком большом корабле как «Диавона». За это время бодрствующие члены экипажа прошли разные стадии от взаимной ненависти и желания поубивать друг друга до совместных оргий под девизом «Один раз живем». Теперь же, когда конец путешествия был не за горами, все находились в нетерпеливом ожидании. Особенно Баан-Ну. Он буквально извел Лон-Гора требованиями вывести из сна его личного слугу, без которого больше не мог обходиться, так что медик в конце концов сдался. Кау-Рук слышал, как арзака, для которого семнадцать лет пролетели как один миг, переправляют из холодильного отсека в каюту. И ругательства Баан-Ну, когда тот понял, что пробуждение требует времени, и арзак не вскочит по первому приказу своего повелителя. Для штурмана годы не прошли бесследно, но по рамерийским меркам он был все еще молодым мужчиной. Хоть и не тем юнцом, которым он впервые вступил на борт «Диавоны». Кау-Рук с легкой грустью вспоминал, каким он был тогда — недавний выпускник Академии, горячий несдержанный максималист, имевший обо всем свои суждения и открыто их высказывающий, ожидающий от жизни блестящих перспектив и возможности реализовать себя. Он осмеливался критиковать даже Верховного правителя, неудивительно, что его слова быстро дошли до Гван-Ло. Кау-Руку еще повезло, что Гван-Ло был дальновидным и практичным, и вместо того, чтобы отдать смутьяна под суд, предпочел использовать талантливого штурмана, спровадив его подальше. Теперь применить свои таланты у Кау-Рука возможность была, но вся слава в любом случае доставалась главе экспедиции. За прошедшие годы Кау-Рук стал более сдержанным и закрытым, отныне он старался держать свои мысли при себе, вот только суждений не поменял. В учебниках, по которым он учился еще в школе, описывалось, каким благом явилась открытая Гван-Ло способность к гипнозу, сколько она сохранила жизней, особенно арзакам. Ведь менвиты — нация воинов, они все равно завоевали бы более слабых соседей, а с помощью гипноза это было сделано быстро и практически бескровно. С этим утверждением было трудно поспорить, но Кау-Рук все равно считал, что менвиты стали слишком сильно полагаться на свои гипнотические способности. Любое, даже самое незначительное поручение, отданное арзаку, сопровождалось внушением. Это давало избранникам спокойствие и уверенность. Но Кау-Рук был уверен — они слишком расслабились, и это может дорого им обойтись. Нация воинов, которые отвыкли воевать, которые добиваются повиновения, не прикладывая к этому никаких усилий, обречена на вырождение. Окажись на их пути кто-то, не поддающийся гипнозу, — и приученные к легким победам менвиты неизбежно потерпят поражение. Именно поэтому сам Кау-Рук практически никогда не прибегал к силе взгляда, предпочитая добиваться желаемого другими методами. Но высказывать вслух свои убеждения он теперь остерегался. Штурман закрыл журнал, вышел из рубки и двинулся по коридору. Из каюты Баан-Ну гудел довольный бас генерала: — Ну что, Ильсор, счастлив мне служить? Ответа Кау-Рук не расслышал, а Баан-Ну тут же заговорил снова: — Смотри мне в глаза, раб, повинуйся. На колени. Дверь каюты осталась приоткрытой и, проходя мимо, штурман невольно заглянул внутрь. Баан-Ну в расстёгнутом комбинезоне с всклокоченной бородой и блаженным выражением лица имел в рот стоящего перед ним на коленях арзака. Судя по звукам, парень давился, но даже не пытался предпринять каких-либо действий — руки безвольно висели вдоль тела, слегка раскачиваясь, когда генерал дергал слугу за волосы, пытаясь засадить член как можно глубже в глотку. Больше всего арзак в этот момент напоминал сломанную куклу, но генералу на его состояние было наплевать. Кау-Рук поморщился. Нет, его покоробило не то, что Баан-Ну не озаботился закрыть дверь, после оргий с групповухой это стало не актуально. И не секс с арзаком, даже не то, что его вряд ли можно было считать добровольным. Ведь арзаки как будто специально были созданы для такого обращения. Среди менвитов царил культ здорового тела, все с детства занимались спортом, в том числе и женщины. Менвитки в большинстве своем были высокими и статными, а гордой осанкой и твердостью характеров не уступали мужчинам. Они, как и мужчины, носили короткие удобные стрижки или убирали волосы в строгие прически. Отличительной чертой менвитов обоего пола был властный гипнотический взгляд, квадратный волевой подбородок, тонкие губы и крупные малоподвижные черты лиц. Демонстрировать проявление чувств среди аристократов считалось просто неприличным. У арзаков, напротив, преобладало хрупкое телосложение. Их женщины носили свои длинные волосы распущенными, да и у мужчин они зачастую почти достигали плеч, так что их так и хотелось намотать на руку. На лицах арзаков с пухлыми губами, большими выразительными глазами в обрамлении густых ресниц и тонкими подвижными чертами отражалась любая эмоция или смена настроения. И только у тех, кто находился под действием гипноза, лица застывали, превращаясь в подобие маски, а глаза становились пустыми и равнодушными. Им можно было приказать все, что угодно, и арзаки беспрекословно повиновались, но проявлять чувства при этом не могли. Собственно, из-за этого и хмурился Кау-Рук. Он никак не мог понять, какое удовольствие доставляет Баан-Ну, да и другим менвитам, пользоваться арзаками как бездушными куклами и лишать себя удовольствия наслаждаться чужими эмоциями — чувственностью и страстью или страхом и болью, тут уж кому что нравится. Звездолетчики часто подшучивали над Лон-Гором, намекая, что тот не зря уединяется с находящимися в анабиозе пациентами. Доктор злился и огрызался. Так вот, с точки зрения Кау-Рука секс с арзаком, пребывающим под гипнозом, был ничем не лучше секса с анабиозником — такой же отталкивающий и противоестественный. Но, тем не менее зрелище, свидетелем которого штурман невольно оказался, не прошло бесследно, и Кау-Рук ощутил легкое возбуждение. Увы, личного слуги для решения подобных проблем у него не было, пришлось прислушаться, не раздается ли из какого-нибудь коридора стук мяча. Мон-Со нашелся у машинного отсека, самозабвенно пинающим футбольный мяч в перегородку. Кау-Рук подкрался сзади и обхватил летчика, прижав его руки к телу. — Скучаете в одиночестве? Видимо, мой полковник, вы плохо отсасывали нашему генералу, или недостаточно старательно вылизывали ему яйца, раз он променял вас на своего ручного арзака. — Скажите лучше, что на этом корабле не нашлось других охотников до вашей аппетитной задницы, раз вы прибежали провоцировать меня. Пикировки между командиром эскадрильи летчиков и штурманом были делом обычным, так что они давно не обижались на грубость друг друга. — Скажу, если хочешь. Могу даже сказать, что безумно соскучился и жить не могу без тебя, душа моя, — Кау-Рук слегка прикусил ухо пилота, в которое нашептывал, интимно перейдя на «ты», и попытался ненавязчиво притереть его к стене, но Мон-Со вывернулся и в свою очередь подтолкнул штурмана, разворачивая к себе задом: — Не заговаривай мне зубы. Сейчас моя очередь быть сверху. Что ж, это не арзака поиметь, секс с равным партнером всегда предполагает взаимную договоренность, поэтому Кау-Рук не стал спорить, а послушно уперся руками в металлическую перегородку и весело осведомился через плечо: — Позволите снять одежду, мой полковник? Или вы всерьез намерены порвать на мне комбинезон в порыве страсти? — Как я могу портить казенное имущество? Раздевайтесь, мой штурман, да побыстрее. — Вы так ответственны и предусмотрительны, мой полковник, что я с легким сердцем готов доверить вам свою задницу. — А вы так болтливы, что если сей же час не заткнетесь, я, пожалуй, сам чем-нибудь заткну ваш рот. — Это угроза или предложение? — Это предупреждение! — Звучит соблазнительно. Обмениваясь репликами, менвиты не теряли времени даром. Неудобство комбинезона как одежды заключалось в том, что для того, чтобы оголить задницу, штурману пришлось почти полностью раздеться. Комбинезон остался болтаться где-то на уровне щиколоток, надежно стреножив ноги. Зато Мон-Со было достаточно расстегнуться да вытащить из кармана смазку — необходимую вещь для озверевшего мужика, семнадцать лет летящего через космос к черту на куличики в компании еще троих таких же озабоченных особей. Кау-Рук и Мон-Со никогда не целовались, да и до других проявлений нежности опускались редко, подчеркивая, что они любовники, но не возлюбленные. Кау-Рук всегда смеялся над исполнительностью Мон-Со, а того в свою очередь раздражали независимость и своеволие штурмана. И хотя в глубине души они давно прикипели друг к другу, оба тщательно это скрывали. Вот и теперь, желая прервать разговор, Мон-Со просто упер руку в затылок партнера, придавив его щекой к стене, и предпринял попытку, не размениваясь на подготовку, сразу засадить член в поджарую задницу штурмана. Оба синхронно зашипели. Летчик — потому что затея оказалась глупой и вместо удовольствия он сам испытал боль, а штурман — потому что высказывать свое мнение об умственных способностях партнера, когда твое лицо расплющено о ребристое металлические покрытие, крайне неудобно. Мон-Со принялся энергично дрочить свободной рукой и скомандовал, слегка пнув Кау-Рука носком ботинка по щиколотке: — Ноги раздвинь. И зад оттопырь, неудобно же. Кау-Рук снова попытался высказаться, не смог и подчинился, насколько это было возможно в его позиции. Но когда Мон-Со все же пришлось отпустить его голову и задействовать пальцы, чтобы растянуть проход, он незамедлительно этим воспользовался. — Ай-ай-ай, мой полковник, неужели ваш жезл утратил былую твердость? И это когда вот-вот проснутся ваши подчиненные? Не пора ли вам обратиться к нашему доктору? — подначил он партнера. Мон-Со наконец потерял терпение, скрипнул зубами и, загнав свой член в растянутую дырку напрашивающемуся на трепку штурману, принялся долбиться так, как будто хотел снести перегородку, в которую тот упирался. Это была яростная вспышка с быстро наступившей почти синхронной развязкой, после которой оба любовника в изнеможении сползли на пол. — На Беллиоре вам будет не до меня, мой полковник, но я буду скучать, — прохрипел Кау-Рук. Мон-Со, тяжело дыша, молча уткнулся ему в плечо. Когда весь экипаж «Диавоны» был выведен из искусственного сна, а до высадки на планету остались считанные дни, Баан-Ну собрал менвитов в демонстрационном зале космического корабля для торжественной речи. Из арзаков присутствовал только Ильсор, неслышно скользил по залу, разнося напитки. — Именитые братья! — обратился к собравшимся Баан-Ну. — Нам доверено великое дело — завоевание цветущей планеты Беллиоры. — Горр-ау! — поддержали менвиты своего предводителя. Лишь Кау-Рук в сомнении покачал головой. Их полет должен был стать разведывательным. Максимум, что они могли сделать такими силами — основать колонию. Баан-Ну же самонадеянно замахивался на покорение целой планеты, что невозможно было сделать при помощи одного, пусть и огромного, звездолета. Для большинства находящихся в зале менвитов путешествие превратилось в один день: вот им говорят напутственные речи на родной Рамерии, а вот уже перед ними цветущая Беллиора и не менее торжественная речь командующего экспедицией. Для них предстоящая высадка казалась простой и легкой задачей, как само путешествие, которое они благополучно проспали. — А если Беллиора обитаема? — решил выразить свои опасения штурман. — Тем хуже для нее! — жестко отрезал раздраженный генерал. — Мы уничтожим часть жителей, а остальных превратим в рабов, как уже сделали с арзаками. Штурмана это не убедило, но в его планы не входило вызывать неудовольствие командира. Пришлось молча склонить голову в знак согласия. Уже придя в рубку, Кау-рук обнаружил, что забыл книгу, которую брал с собой на совещание, предполагая, что ничего интересного там не услышит. Пришлось возвращаться. В опустевшем зале раздавалось характерное сопение. Видимо, Баан-Ну настолько возбудился от собственной блестящей речи, что разложил своего ручного арзака прямо в зале, на столе со звездными картами и планами завоевания. Баан-Ну напряженно пыхтел, не замечая штурмана. Кау-Рук ехидно усмехнулся и набрал в легкие воздуха, собираясь гаркнуть: «Мой генерал!» — и выслушать последующие за этим проклятья, и в этот момент лежащий грудью на столе Ильсор приподнял голову. Увидеть Кау-Рука он не ожидал, поэтому не успел спрятать эмоции. Длилось это всего мгновение, в следующую секунду он опять уронил голову на руки, но Кау-Рук успел заметить и ненависть в глазах, и упрямо сжатые губы. Слова застряли у штурмана в горле, и он попятился, стараясь не привлекать к себе внимания занятого делом генерала. Оказавшись в коридоре, Кау-Рук задумался. У человека, находящегося под гипнозом, просто не могло быть такого выражения лица. Так что это было? Баан-Ну забыл отдать приказ или сделал это намеренно? Тоже захотел ощутить живых эмоций? Вряд ли, генерала не интересовало ничего, кроме собственного удовольствия и благополучия, тем более чувства какого-то раба. Кау-Рук ощущал, что здесь что-то не так. А когда он сталкивался с какой-либо загадкой, то всегда старался ее разгадать. И штурман стал наблюдать за Ильсором. К моменту высадки он был практически уверен — Ильсор не так прост, как кажется. Он поддакивал Баан-Ну и беспрестанно кланялся, пряча лицо, но штурман не раз успевал заметить на нем отголоски эмоций, которые не видели остальные менвиты, уверенные в том, что Ильсор надежный и преданный слуга. Вывод мог быть только один — Ильсор был невосприимчив к внушению. Заметил Кау-Рук и кое-что еще: как Ильсор разговаривал с другими арзаками, переходя от одной группы к другой, как будто отдавал распоряжения. И как внимательно и почтительно его при этом слушали. Слуга генерала явно был лидером, по крайней мере среди входящих в экспедицию рабочих. Стремясь проверить свои наблюдения, Кау-Рук сказал как-то в присутствии Ильсора: — Не понимаю, как можно талантливого конструктора, спроектировавшего такой сложный корабль, использовать в качестве обыкновенного слуги. Это же не рационально. — Арзаки предназначены для того, чтобы служить избранникам, — пожал плечами Мон-Со. — А в каком качестве — неважно. Прислуживать менвиту должно быть честью для них. Кау-Рук не стал спорить, его интересовало не мнение летчика, а реакция Ильсора. И он успел заметить и дрогнувшие ресницы, и проступивший на щеках румянец. Кау-Рук стал думать. Арзаки явно что-то замыслили, но как в этом случае поступить ему? Доказательств нет, но это не проблема. Достаточно взять любого из арзаков, с которыми общался Ильсор, и допросить с применением гипноза. Но какую пользу это принесет самому штурману? Баан-Ну не упустит возможности выслужиться и легко припишет себе заслугу раскрытия заговора, а штурман так и останется талантливым, но неблагонадежным работником, которого надо держать на вторых ролях. И Кау-Рук решил молчать, наблюдать и ждать дальнейшего развития событий. Возможно, в будущем он сможет использовать их для своей пользы. Но наблюдать за арзаками оказалось совсем не просто. Их было много, а Кау-Рук один, довериться он не мог никому. Особенно сложно стало после высадки, когда экипаж выбрался из замкнутого пространства и рассредоточился по обширной территории. Оставалось одно — стать к заговорщикам как можно ближе. И Кау-Рук решил сделать ставку на маленького арзака — слугу генерала. Конечно, Кау-Рук оказался прав — Беллиора, называемая местными жителями Землей, оказалась обитаемой и заселенной довольно развитой цивилизацией. Но Баан-Ну сделал вид, что забыл о предостережениях штурмана. А когда «Диавона» приземлилась на территории волшебной страны, он и вовсе воспрял духом, настолько местные жители выглядели безобидными и похожими на арзаков. Разбивка базы и сборка оборудования шла своим ходом, никто, кроме птиц, не нарушал покой пришельцев, и Баан-Ну смог спокойно посвятить свой досуг мемуарам. Однажды, когда Кау-Рук разыскивал генерала для очередного доклада, ему удалось застать Ильсора одного. — Повинуйся мне, — отдал он стандартный приказ, и арзак застыл деревянной куклой. Кау-Рук почти никогда не применял гипноза, не сделал он этого и сейчас. Но Ильсор об этом не знал и привычно изобразил состояние транса. Штурман подошел ближе, почти невесомо провел рукой по щеке Ильсора, убирая волосы. — Какой красивый… — шепнул он. Рука штурмана потянула молнию комбинезона и скользнула внутрь. Пальцы обрисовали ключицу, пробежались по груди и задели сосок. Ильсор и правда был красив и очень чувствителен. Кау-Рук подумал о том, насколько сложно, наверное, Ильсору притворяться. Он чувствовал пальцами, как участилось дыхание, как дрожит натянутое струной тело, и ему захотелось немедленно стащить с арзака этот грубый рабочий комбинезон, завалить его прямо тут, ощутить, как он бьется в оргазме, услышать наконец его стоны и крики. Но нельзя. Слишком рано. И штурман проговорил, как будто разговаривая сам с собой: — И это совершенство принадлежит грубому, неотесанному и тупому солдафону. Я бы отдал полжизни за то, чтобы ты был только моим, Ильсор. Прозвучало жутко театрально, но Кау-Рук решил, что в самый раз. Вполне в духе любовных романов, которыми славилась арзакская литература. Избранники предпочитали героико-приключенческий стиль, но среди менвитской интеллигенции считалось хорошим тоном знать культурное наследие покоренного народа. Поэтому, хоть для менвитов это было совсем не характерно, Кау-Рук постарался скопировать поведение и речь классического романтического влюбленного. Испустив для пущей убедительности тяжелый вздох, он приказал Ильсору забыть то, что только что между ними произошло. С этого момента Кау-Рук стал ловить на себе внимательные взгляды генеральского слуги. Сам он тоже наблюдал, не забывая отыгрывать роль безответно влюбленного. С точки зрения менвита — глупейшую роль. Ведь гораздо эффективнее было бы добиваться предмета своей страсти или хотя бы откровенно объясниться, чем бросать на него долгие тоскливые взгляды. Но Ильсору, судя по некоторым признакам, поведение штурмана нравилось. Так они и играли в гляделки. А в лагере звездолетчиков тем временем стало твориться черт знает что — то атаки птиц, то «дни безумия». Хорошо хоть, все эти происшествия казались досадными, порой даже смешными, но не опасными. А один раз Кау-Рук и сам невольно оказал помощь местным обитателям. Для охраны своей базы пришельцы установили вокруг нее радары с присоединенными к ним пушками. Но в горах неподалеку обитали огромные орлы, пушки стреляли по мощным птицам, а те в отместку ломали радары и сбрасывали пушки с возвышений. Вот штурман и предложил перенести технику в другое место — на стоящие в пустыне огромные черные камни. На беду это оказались заколдованные камни Гингемы, притягивающие к себе любое приблизившееся существо. Оборудование установили без проблем, а вот вытащить оттуда летчиков удалось с большим трудом. В результате радары остались не подключенными, пушки бесполезными, а Баан-Ну стал смотреть на штурмана с еще большим неудовольствием. Но в целом Кау-Рук был даже доволен неудачами генерала. А первый признак того, что его усилия в роли романтического влюбленного не пропали даром, он получил накануне решающего наступления, названного Баан-Ну операцией «Страх». Генерал планировал захватить Изумрудный город, его манили драгоценные камни, украшавшие шпили домов и башен. Заодно разработанная им операция должна была продемонстрировать местным жителям силу менвитов, внушить им ужас перед захватчиками. Кау-Рук как раз готовил к вылету свой вертолет, когда к нему подошел Ильсор. — Вам не стоит принимать участие в этом вылете, мой штурман, — сказал он тихо. Кау-Рук и сам предчувствовал беду, он даже предлагал Баан-Ну перенести операцию, но упрямый генерал стоял на своем. А в том, что арзаки каким-то образом вступили в контакт с местными жителями, штурман давно не сомневался. — Я, так же как и ты, подчиняюсь приказам и не волен отменить боевой вылет, — ответил он, залезая в кабину, и услышал тихое как вздох: «Берегите себя, мой штурман». Эскадрилья вертолетов направлялась в сторону Изумрудного города, когда дорогу им преградили гигантские орлы. Намерения у исполинских птиц были далеко не мирными. В воздухе стоял воинственный клекот. Кау-Рук связался по рации с Мон-Со: — Ну что, мой полковник, будем делать? Не знаю как вы, а я поворачиваю. С орлами воевать — мы так не договаривались. — Запрещаю! — закричал Мон-Со сорвавшимся голосом. — Как вы не понимаете?! — заорал в ответ Кау-Рук, стараясь перекричать шум крыльев. — Побоище — сплошная бессмыслица! Зачем нам калечить таких благородных птиц и самим погибать при этом? — Вы трус! — зарычал Мон-Со. Но Кау-Рук, не слушая его больше, направил свой вертолет к одной из лесных полян. Оттуда он и наблюдал за воздушным боем. Вернее, за разворачивающейся трагедией. К сожалению, никто из пилотов не решился последовать его примеру и нарушить приказ командира. Разыгравшееся побоище было ужасно. Орлы рвали вертолеты когтями, трепали, переворачивали их как игрушки, но сами при этом попадали под вертящиеся пропеллеры. Перья многих птиц окрасились кровью, несколько искалеченных орлов с перебитыми крыльями упало на землю. Туда же падали вертолеты с погнутыми винтами. Небо окутал дым от взорвавшихся машин. Несколько машин с пробитыми баками загорелись в воздухе. Горящие пилоты выпрыгивали из них, разбиваясь насмерть. Пришедшие в ярость орлы вскрывали острыми клювами дверцы кабин, выбрасывали оттуда менвитов, рвали их когтями, отрывая конечности и ломая кости. Кау-Рук с ужасом наблюдал за бессмысленной гибелью эскадрильи. Многие из погибших пилотов были его приятелями. Но в том, чтобы броситься в бой и бесславно погибнуть вместе со всеми, он по прежнему не видел никакого смысла. Мон-Со чудом остался жив. Из тридцати вертолетов эскадрильи на базу вернулись только десять покалеченных машин. Кау-Рук долго уговаривал себя, что Ильсор никак не виноват в гибели летчиков. Ответственность за это целиком лежит на тупости Баан-Ну и упрямстве Мон-Со, Ильсор же, как мог, пытался предупредить штурмана о грозящей ему опасности. Как и сам штурман ничем не мог помочь так бессмысленно погибшим товарищам. Но перебороть себя было трудно, а разделить свое настроение не с кем, для выживших пилотов Кау-Рук стал предателем. Ильсор нашел Кау-Рука в его палатке, остановился в дверях, тяжело дыша, пробормотал: «Вы живы», — и прежде чем тот успел ответить, повис у него на шее. Кау-Рук закрыл глаза и попытался выкинуть из головы стоящие перед ним ужасные картины горящих вертолетов и покалеченных умирающих людей. Ему было необходимо забыться. Подхватив арзака на руки, он понес его к своей кровати. Ильсор не сопротивлялся, напротив, сам вцепился в него, как утопающий в соломинку, стал покрывать лицо горячими быстрыми поцелуями. Похоже, напряжение последних дней сказалось и на нем, он сам искал в штурмане опору. Тогда Кау-Рук, наконец, вытряхнул его из мешковатого комбинезона, едва не оторвав молнию. Гипноз был не нужен, Ильсор был послушен и податлив. Он сам тянулся к рукам и губам штурмана, подставлялся под ласки, раскрывался навстречу, и ужас произошедшего постепенно начал отступать, выпуская Кау-Рука из своих цепких орлиных лап. К тому моменту, когда утомленный ласками арзак доверчиво заснул в его объятиях, штурман был уже полностью спокоен. Теперь у него точно не осталось пути назад, Кау-Рук не сомневался, по возвращении на Рамерию его тут же предадут суду за невыполнение приказа. Ирония заключалась в том, что, пока они находились на Беллиоре, он был одинаково нужен как менвитам, так и арзакам. Ведь без звездного штурмана «Диавона» просто не сможет вернуться назад. Так что, кто бы ни одержал верх в этом противостоянии, штурман мог не беспокоиться о своей жизни, по крайней мере, до приземления на Рамерии. А через несколько дней арзаки вместе с беллиорцами сделали свой ход. Во все кушанья и напитки менвитов была добавлена усыпительная вода. Естественно, штурман избежал этой участи. Тогда-то он и узнал многое из того, о чем раньше мог только догадываться. Причем некоторые вещи он не мог себе даже вообразить. Гномы, великан Тилли-Вилли, говорящие птицы и животные и остальные обитатели Волшебной страны поразили воображение звездного штурмана. Арзаки с восторгом праздновали победу. Как Кау-Рук и ожидал, ему немедленно была предложена их дружба. — Я предлагаю вам быть среди нас, арзаков, — сказал Ильсор. — Вместе со мной вести звездолет на Рамерию. Но там рассказывать о событиях, которые вы знаете лишь так, как скажем мы. — Я охотно выполню все ваши поручения, — ответил штурман уклончиво. — Однако не могу обещать быть с вами, я как-то привык сам по себе. Кау-Рук не считал себя лгуном и предателем. И предавать арзаков он тоже не собирался, поэтому и сказал чистую правду. Нельзя предать того, кому ты не обещал верности. Он оставался сам по себе и волен был поступать только так, как нужно будет ему самому. Как хорошо он не относился к арзакам, он все равно оставался менвитом, избранником, способным повелевать одним взглядом, потомком великих воинов и завоевателей. За свое ближайшее будущее Кау-Рук не волновался. Он будет пользоваться полным доверием наивных арзаков, по крайней мере, пока будет трахать их предводителя. У предводителя, кстати, оказался забавный титул — «друг народа». Наблюдая за тем, как веселятся арзаки, Кау-Рук мог только головой качать. Они плакали, обнимались и целовались, поздравляли друг друга, как будто полная победа над менвитами была уже предрешена, а эту битву выиграли именно они, а не волшебные существа этой удивительной страны. На Ильсора напялили расшитую звездами голубую мантию, которую арзаки умудрились протащить с собой на «Диавону», и он гордо красовался в ней перед восторженными почитателями. Штурману арзаки напомнили детей — любящих внешний блеск, шумных, отзывчивых и эмоциональных, но наивных, бестолковых и не способных управлять даже собственными жизнями. Доверить таким страну было верхом глупости. Что ж, пусть радуются и веселятся, пока у них есть такая возможность. Победить на Рамерии и прийти к власти им все равно не удастся, но всколыхнуть сытое спокойствие они смогут. Пусть только заварят кашу, покажут менвитам, что нельзя полагаться только на гипноз. А дальше Кау-Рук сможет взять ситуацию в свои руки и выступить спасителем нации. Возможно, ему даже удастся сохранить Ильсору жизнь, если тот будет достаточно благоразумен. Уж больно хорош оказался «друг народа» в постели. А пока звездный штурман отправил Верховному правителю сообщение: «На Беллиоре нет жизни. Существовать в тяжелых условиях, не снимая скафандров, дальше не представляется возможным. Экипаж одолел непонятный сон. Возвращаемся назад». Спящих избранников перенесли на «Диавону» и поместили в холодильные камеры. А Кау-Руку и Ильсору еще предстояли долгие семнадцать лет пути назад.