Экскюзэ-муа

«Наш звук называй самым низкочастотным. Тут в приоритете снести твою голову». Мирон поднимает голову, разглядывая в зеркале свое слегка опухшее за вечер лицо: по коже тянутся тонкие струйки воды, облизывают скулы, губы, подбородок, скатываются на шею и впитываются в бордовый ворот его рубашки. В засанном туалете слишком тесно и совершенно нечем дышать. Окси упирается ладонями в края умывальника и пытается перевести дыхание: внутри все завязывается тугим узлом, словно дерьмом набили под завязку, а сейчас все стопорится, накапливается, не находит выхода и лезет через глотку. Он, тяжело сглатывая, понимает: такое случается только после этого мерзко-приторного напитка - «зеленая фея», который ему нет-нет, но подсовывают рогатая или Ваня, а если еще мешать с вискарем, то вообще пиздец. Мирон давит в себе желание сдохнуть прямо на месте, останавливает теснота и засанность помещения: умереть ничком в унитазе – вряд ли предел его мечтаний. Он вываливается из туалета, и его тут же подхватывает Хованский, пихая в руки пиво. Окси тяжело говорить, ему в нос ударяет запах персиковых лаки страйк, которые кто-то притащил Ване на радость, и они укурились, несмотря на просьбу и предупреждение: «в баре не курить». «Руки в воздух летят только здесь и сейчас. Не перебивай! Не перебивай!» Чертов Ресторатор, ответственный за развернувшийся тусняк, нажрался так, что его ломанные техно-танцы под пресловутую группу «Грибы» перешли на новый уровень – ближе к полу. Какая-то смешливая девчонка с цветными прядями зовет его «Лехой», укладывая грубые руки мужчины себе на талию, но тот культурно отталкивает ее и уходит в сольные пляски с неразборчивым мычанием. Новый самопровозглашенный гангстер рассказывает Мирону о необразованности молодняка на прогремевшем версусе, мол, пидоры все они и им не хватает стержня. Окси слушает кудрявого краем уха, выискивая взглядом Ваню. Находит его на диване рядом с крупногабаритным медведем в майке 1703, обложенного Аниными конечностями. Она молчаливо потягивает этот мерзопакостный коктейль зеленого цвета в своих модных очках. Мирон не понимает, нахуя они ей в темном помещении. Ваня кладет ей на коленку ладонь, глупо улыбается, но девушка чем-то недовольна и отмахивается от него. Тогда Рудбой растягивает губы в улыбке и заваливается на нее сверху, целует. Вряд ли девчонке приятно сосаться с ужратым Евстигнеевым, но она отвечает ему на поцелуй. Юра уже давится от обилия слов, извергаемых своим ртом. Мирон останавливает его рукой и говорит: - Я не мешаю пиво с виски. Хован закатывает глаза и терпеливо забирает недавно отданный алкогольный напиток обратно. Мирон не беспокоится за потраченные деньги, Юра явно и второй бокал осилит, и третий. Забавно вообще, что он еще не ужрат в хлам. Мирону требуется максимум концентрации, чтобы добраться до их столика с Ваней и Порчи, - особенно трудно прорваться через толпу танцующих, отбиваясь от их проворных рук, желающих утянуть за собой в пляс. Санек кричит с динамиком в один голос: «Мы наваливаем басс». Его уже не на шутку шатает, но он продолжает двигаться в ломаном танце. А Порчи в это время приносят шоты. Окси матерится в голос, но его слова тонут в шумихе. И пока он успевает добраться до Дарио, тот уже глотает третью рюмку, не закусывая. Ваня тянет ему сигарету, и у Мирона перед глазами цветет картина их завтрашнего похмелья. Сегодня - суббота, а значит - бар будет работать еще четыре часа. Окси примерно прикидывает в голове как сильно они еще успеют нажраться, и ему что-то совсем плохеет. В этот момент в помещение вваливается еще несколько человек, в лицах которых Окси признает Раута и Топора: у них недавно был финальный концерт тура, который прошел на ура. Толпа качала как надо, три, а может - четыре раза протащив здорового Раута на руках по всему залу. В руках новоприбывших тут же оказываются алкогольные напитки, и бухой Ресторатор спешит их обнять, выказывая свои поздравления. Гарри видит Мирона и поднимает рюмку с водкой, здороваясь. Окси кивает в ответ и устраивается рядом с сосущимся Ваней, толкая его локтем, мол, заканчивай, пидорас, и посмотри, кого принесло. «Под ногами ломаем паркет. Пока к нам копы ломятся в дверь». В эту минуту Раута утягивает в танец рогатая, она ему чуть ли не в живот дышит и выглядит это нелепо, но, кажется, им обоим похуй. Катюха трется о парня задом, но тот больше увлечен саморазрушением Ресторатора, который уже походу начинает вариться в собственном соку. Тони приносят три шота и он, выдохнув, опрокидывает их в себя поочередно. Мирон понимает, что те начали кутить еще по дороге в бар, так как Топору много не надо, чтобы язык развязался, и начали проступать первые порывы позвонить жене. Та, видимо, прикидывая последствия похода в бар, предусмотрительно отключила телефон, и этот со всех сторон одинаковый болгарин идет в одном поло курить: у него неприятное чувство, что его кинули. Раута обступают девчонки, и Ване это отчего-то совсем не нравится. Он хватает Аню за руку и тянет присоединиться к общему веселью. Той не хочется, но этим вечером она какая-то безотказная, кажется, дева начинает догадываться, что пыл Рудбоя к ней поутих, и он начал ходить налево. Знать бы ей с кем, да знать: как этот кто-то любит кончать Ване на живот, не задумываясь, кинула бы его. Ресторатор наконец сдувается и устало валится на место Рудбоя, наваливаясь на медведя. Он тяжело дышит и пытается прийти в себя. Мирон представляет, как сейчас ноет его тело, и все клонит к тому, что Санек вот-вот отрубится. А Порчи сбоку уже обступили неравнодушные к англоязычным парням девчонки, и пока они слушают его заливистую речь, он уже знает какие на какой трусики, распуская шальные руки. Дарио предлагает одной выпить с ним, и ему в принципе сложно отказать, он делает вид, что не учил таких слов, как «нет», знает лишь «пошел нахуй», однако глупым девчонкам даже невдомек. Таки хитровыебан этот португалец. Мирон видит, как в его сторону движется Рикка, и пытается отвести этот недуг недовольным взглядом, «недугу» похуй, он несет целую бутылку джина, от которого Окси отказывается первые несколько раз лишь из уважения к своему желудку. Закончив с прелюдиями, они разделяют напиток и нажираются. Первая рюмка в какой-то момент становится - роковой, и Мирон сбивается со счета сколько опрокидывает в себя от общей массы выпивки, но у него восприятие мира уходит под потолок, растворяясь в сизом дыме, и он уже не понимает, как оказывается на местном «танцполе». Кто-то умный отодвинул столы, давая пространство для беснующейся толпы. «Чтобы подорвать все, как в последний раз. Здесь не видно глаз, здесь не видно глаз». Рядом с Мироном - Тони, он весь разгоряченный, и на нем отсутствует футболка (кто-то из девчонок постарался и успел его раздеть). От него пахнет крепким пойлом и чем-то ментоловым: Мирон ненарочито втягивает носом этот запах, наслаждается, словно в отвратно-душное помещение ворвался порыв свежего воздуха. Раут улыбается ему и, несмотря на всю свою гетеросексуальность, Окси растворяется в этой улыбке, теряя контакт с реальностью. Он не помнит, как разворачиваются события дальше, но каким-то хером оказывается в машине с чужим стояком в глотке. Член Раута выскальзывает из его рта, и Мирон поднимает на этого больно уж красивого парня мутные глаза. Он улыбается и тянет Тони на себя, заставляя наклониться для поцелуя. Они сосутся - никакого иного описания происходящему Мирон дать не может: их языки переплетаются, и Окси то и дело мнет чужие губы с особым остервенением. Раут кажется ему очень вкусным (конечно, он романтизирует), от него веет свежестью, которая свойственна еще молодым, максималистским парням. Мирон отрывается от покрасневших губ Тони, растягивает свои в улыбке, роняя: - Ты такая блядюга. И получая ответную улыбку, возвращается к его члену, заглатывая до основания. Раут сцепляет зубы и рычит, впивается напряженными пальцами в затылок Мирона и запрокидывает голову. Его рвет в клочья от получаемого удовольствия, подкрепленного выпитым. А затем он зажмуривается и спускает Мирону в рот. Окси не глотает, держит сперму во рту, пока не поднимает голову и не дает ей стечь изо рта на грудь Раута: та мешается со слюной и растекается по коже парня, следуя по впадине на груди к прессу - это последнее, что помнит Мирон. И это самое охуенное, что он видел за последнее время.