Ятаган

Любовь. Ятаган? Огонь?.. Поскромнее — куда так громко! Боль, знакомая, как глазам — ладонь, Как губам — Имя собственного ребенка. (М.Цветаева)

      — Я часто думаю об Арее, — негромко произносит Меф и садится под высокое дерево, доставая из кармана ятаган. Длинный с тусклым лезвием и короткой рукоятью — не подходящее оружие для Светлого Стража, но избавиться от прошлого бывший наследник не мог. Молодой златокрылый Страж не знает — не зря ли он начал этот разговор, но больше ему было некому выговориться: Дафна бы нахмурилась, лишь услышав про бывшего учителя, Улита бы его не поняла, а Корнелий был последний, с кем стоило говорить об отце Варвары.       — Я даже хотел, чтобы Арей был моим отцом, — совсем тихо добавляет Мефодий и бросает взгляд на Эссиорха, но Хранитель молчит, словно ожидая продолжения.       — Не сейчас, конечно, — торопливо добавляет юноша. — Раньше. Когда мы только познакомились. Когда я всё время проводил на Дмитриевке, а он меня тренировал. Тогда я был молодым, рос без отца и мечтал, чтобы моя жизнь изменилась. И тут он. Весь такой. — Мефодий делает широкий жест рукой, будто пытаясь описать то, на что ему не хватает слов, но обессилено опускает руку. — Такой, каким я бы хотел быть. Вот. Клинок с силой врезается в землю, оставляя тонкие, но глубокие борозды в зеленой траве. Мелкие комья земли, попавшие под лезвие, с легкостью разрезаются — и это занятие, хоть и немного, но помогает Мефодию говорить.       — Наверное, это было не правильно. Я же понимал, что он — мрак. Только мне до этого не было никакого дела. А ещё и я — наследник мрака. А он мой наставник. Иногда я думал, что если бы не Игорь был моим отцом, а Арей… Это было бы лучше. Меф опускает глаза, засмотревшись на облепленную землёй сталь, и тут же вскидывает голову, заглядывая в лицо Эссиорху, пытаясь поймать его взгляд:       — А это не страшно? Ну, что я так говорю? Перья, ну-у… Сожаление о прошлом, пустые мысли — не потемнеют? И также тревожно оглядывается назад на свои крылья, разложенные на траве. Некоторые перья чуть примялись от того, что он прислонился к дереву. Чего-чего, но обращаться с ними, ходить по земле и совершать какие-то обыденные действия, он так и не научился. Вот летать, это да — полёт у него был отменный. Это даже Даф признавала, хотя и с неохотой. Эссиорх качает головой, но молчит, поглаживая ладонью примятую траву, и Мефодий не выдерживает:       — Почему ты не отвечаешь?       — Что ты хочешь услышать от меня? Что твои мысли вполне понятны и обоснованны? Что иметь такую мечту в детстве — это нормально, и тебе нечего стыдиться за свою привязанность к Арею? Что ты любил его и любишь до сих пор? Меф отводит глаза: правда, озвученная Хранителем и обличённая в слова, казалась ещё глупее, чем он представлял.       — А что бы изменилось, Мефодий? Что было бы иначе, будь Арей твоим отцом? Юноша поводит плечом и, вслед за ним шуршит по траве крыло.        «Он и сам не знал. Просто чувствовал себя более. Полнее, что ли. Одно дело, когда у тебя есть любимая девушка, разделившая с тобою небо; когда у тебя есть миссия, дело, за которое ты счастлив бороться и готов отдать жизнь; когда у тебя есть надежный друг и товарищ, как Варсус. Это всё прекрасно, но просто...       — ...Просто иногда хочется, чтобы кто-то ободрил меня. Чтобы был кто-то, кто может дать затрещину, наставив на нужный путь, похлопать по плечу или похвалить за выполненную миссию. Тот, кто будет рад моим успехам, кто согласится, что флейта хуже меча, когда ты устанешь учить очередную маглодию. Тот, кто скажет, что я летаю слишком высоко, и нужно быть аккуратнее. Тот, кто… Меф замолкает, боясь моргнуть. Увлажнившиеся глаза — та ещё проблема, которую не стоит видеть Эссиорху. Один из минусов его нынешнего статуса — он ещё не вполне умело справляется с эмоциями, а в Эдеме они переполняли его, иногда совершенно неожиданно и не к месту. Яркие, честные, открытые — так отличающиеся от лопухоидных переживаний, что Меф не всегда мог их контролировать. Вот как сейчас: протерев рукавом глаза, он снова берется за оружие, пытаясь выровнять дыхание. Эссиорх молчит, не зная, что ему сказать. Пятый приказ, подписанный Троилом и заверенный седьмым небом, ясно говорил, что никто в Эдеме не должен сообщать Мефодию тайну его отца.       — Наверное, мне не следует так думать. Мама любила Игоря, и Арей, ну... Мефодий делает взмах рукой, будто отгоняя тяжелые мысли, что горьким пеплом оседают на его сердце. Эйдос пульсировал им в такт, пылая так ярко, что Эссиорх невольно залюбовался разноцветными переливами его граней.       — Мефодий. Юноша оборачивается, но Эссиорху нечего больше добавить, и Мефу ничего не остается, как встать, размять повисшие крылья и сделать пару широких взмахов. Он не собирается улетать, но сидеть так больше не может.       — Не забудь свою саблю. Мне пора. Мефодий кивает и поднимает с земли оружие, попутно поворчав что-то о несведущих в оружии Светлых Стражах. Отвернувшись от улетевшего Хранителя, он всматривается в потускневшее от времени лезвие.       — Арей, — зовёт он негромко, и по ятагану проходит рябь. Серебристая тусклость проходит, и на поверхности проявляются чьи-то тёмные глаза.       — Я скучаю, — признаётся Мефодий, неотрывно вглядываясь в глубину стали. Чёрные глаза на миг закрываются, давая понять, что он услышан, и их взгляд становится мягче. Если бы Арей мог, он сказал бы ему что-то, приободрил, дал бы лёгкий тычок за невыученную маглодию или обнял бы после слишком опасной миссии. Но он не может. Он лишь смотрит на него с теплотой и родительской любовью. Но Меф благодарен ему и за это.