Запутавшись в себе

Прижимаясь к нему хрупким телом, шептала: люблю, люблю, люблю-ю-ю… Любила ли? Гермиона не знала. Гениальная только в том, что связано с логикой, она не могла разобраться в спонтанных и путаных чувствах души… сердца. Она знала лишь, что любовь вырабатывается с помощью фенилатиламина, но как глупый гормон может управлять людьми – она не понимала. И сейчас, зарываясь пальцами в жесткие рыжие волосы, целуя припухшие податливые губы, обнимая худощавую фигуру, Гермиона думала о потерявшемся в проблемах мальчике, который выжил. Выжил, но не жил толком. И ей жить не давал, только вряд ли об этом догадывался. Глупый, самонадеянный, наглый… любимый. Болезненно распускающий по ниточке швы на израненном сердце. А он, кажется, не замечал никого, кроме рыжей сестренки лучшего друга. Не рыжей – золотой. А Рон смотрел на нее с затаенной надеждой в теплых глазах… И она не смогла отвернуться от совсем недружеских чувств лучшего друга, привязав себя к нему тонкой полоской золота на безымянном пальце правой руки. Этот день она запомнит навсегда, как самый счастливый и самый несчастный одновременно. Впервые Гарри взял ее за руку не как друга, а как девушку – нежно, осторожно, словно она хрустальная, и скрылся с Гермионой Уизли в тени. А потом грустно улыбался, что-то говорил, целовал – быстро, урывками. Шептал, что любит; она шептала, что жалеет, но ничего уже не вернуть. Кажется, даже плакали. Оба. Она – о прошлом, он – о будущем. Чтоб согреться, целовали друг другу руки, лицо. Невеста и свидетель жениха – как в глупом магловском романе, но руки связаны, и тонкое изящное кольцо вдруг стало невыносимо тяжелым для худенькой ручки и маленького сердца. Прижимаясь к нему хрупким телом, шептала: люблю, люблю, люблю-ю-ю…Целовала Рона Уизли, совсем уж по-блядски представляя на его месте Гарри Поттера. Только она не знала, что Гарри в тот день сделал Джинни своей женой, и, целуя ее, представлял на ее месте жену лучшего друга.