"Послушай, остановись, Пока не поздно. Я падаю вниз за тобой Туда, где светят твои мёртвые звёзды, Ослепляя солнце..."
Из колонок на всю квартиру мощным вокалом орала Нуки из «Слот». Поводом для очередной вписки послужили сразу три прошедших дня рождения представителей Легиона: Совесть, Анубис и Мэри – именинников догорающего сентября. Легион был разношерстной компанией: возраст его членов колебался в отметке от пятнадцати до двадцати двух лет. И я чертовски радовался тому моменту, когда к нам присоединились новые ребята и я перестал быть самым младшим. Да, последний учебный школьный год и шестнадцать лет – повод для гордости, но не тогда, когда тебя окружают люди старше тебя на пару-тройку лет. Однако лишние напряги ни к чему – никто из нас, находясь в тесной компании, не чувствовал себя ущербно. Местом дислокации послужила съемная однокомнатная квартира Тимы. Он часто пускал нас к себе, даже несмотря на то, что погода на улице побуждала находиться на открытом воздухе. — Вот это видео - огонь! И почему сосущиеся эмо-бои такие сладкие? Совесть с Мэри залипали у компа, безжалостно съедая интернет-трафик Тимы. Я сидел на диване, уже час насилуя бутылку пива. Отсюда открывался хороший вид на монитор, поэтому когда на экране появился ролик, о котором говорили девчонки, я поперхнулся – пиво пошло не в то горло. Кто-то постучал по спине, избавив от неприятного ощущения. А через мгновение перед глазами развернулась новая картина: именинницы принялись уговаривать Тень. — Ты же как-то говорил, что ты – би! Давай мы запишем видео с тобой, поцелуешь кого-нибудь на камеру? Совесть не зря так назвали, девушка обладала истинным даром убеждения, она была способна склонить, подвести и уговорить кого угодно и на что угодно, но время сегодняшних переговоров заставило меня просто поразиться – пара секунд, и Тень, пожав плечами, словно это был какой-то пустяк, ответил: «Без проблем, только найди кого целовать». — Вот это верх манипулирования! — присвистнул я. — Почему же? Я и сам не против, — Тень наградил меня лукавым взглядом, а девушки, хлопнув в ладоши, скрылись на балконе, закрыв дверь на защелку – недавно Тима вышел туда покурить. — Не перестаешь удивлять, — я поставил пустую бутылку на стол и вернулся на диван. Тень остался тусоваться, сидя на компьютерном столе, и пытался закрепить на руке только что связанный Совестью браслет из черно-красных проводов. Я и не заметил, как от скуки стал разглядывать парня. Нарочито медленно, внимательно. Легион никогда не брал с потолка прозвища своих участников. И Тень не был исключением: одежда в черных тонах, редкий случай цветового вмешательства в его жизнь – яркий принт на футболке или различные браслеты на руках. Всякие шнурки, провода, цепочки и веревочки – своего рода фетиш, невозможно встретить Сашу без этих атрибутов. Тень был высоким, и все эти «висючки» смотрелись на нем достаточно гармонично: две-три цепочки, пристегнутые к шлевкам штанов спереди и сбоку, одна-две - на шее, куча снэпов на руках и при каждой встрече новый цвет шнурков в кедах. Помимо одежды, длинные от природы, темные и прямые волосы, Тень зачесывал их на левый бок, отутюживая прядь на правом виске, специально открывая ухо - три колечка в хряще и сережка-крест в мочке. В Легион мы пришли практически одновременно, но долгое время не виделись из-за разных графиков, если можно было так сказать, его посещения: Тень готовился к первой в своей жизни сессии, а я тонул в изучении неподдающейся мне химии, которую подписался сдавать на вступительных через год. — Злорадствуешь? Не хочешь подойти помочь? Кажется, я смотрел куда более внимательно, чем требовалось, и Тень меня поймал, спутав обычное разглядывание с насмешкой над ситуацией – он так и не смог завязать браслет. — Чересчур короткие, — я перехватил концы браслета. — Ты уверен, что его вообще можно завязать? В итоге получилось, но с большим трудом."Не смотри - Меня сожрет изнутри Этот уродливый мир, Мы остаемся одни В его черной тени, Все опустили глаза И мне никто не сказал, Что как бы я ни бежал, Не успеть никогда За тобой... В никуда"
- за спиной гремело в колонках. Текст песни я знал наизусть, не испытывая каких-то особых эмоций по этому поводу, но почему-то сейчас, стоя рядом с Сашей, от фразы «мы остаемся одни, в его черной тени» меня передернуло. Непрошенные ассоциации испугали. Тень даже не успел поблагодарить за помощь, как с балкона вернулись с подозрительно довольными лицами Совесть и Мэри. — Мы нашли, кого ты будешь целовать! — Кого же? — парень перевел заинтересованный взгляд на девчонок. — Взамен на одно обещание мы уговорили Тима! Черт, вы будете смотреться просто божественно: он такой классный, ты такой классный, вы такие… — Дай угадаю - классные? — прыснул голос, доносившийся с балкона. — Камера включена, — Совесть сняла с объектива "Сanon" крышку, — сейчас настроим резкость и отснимем! Звуки, доносившиеся из спикеров, захватили мое внимание, песню я узнал сразу – «The Minor Prophets» – и потянулся сделать громче. — Эй! — на запястье сомкнулась теплая рука Тени, настойчиво тянущая меня на себя. — Слабо засосать меня, словно я – Стивен? Боковым зрением уловив объектив нацеленной на нас камеры, не могу понять, откуда во мне вдруг взялось столько азарта, словно уже существуют какие-то ставки, словно я что-то обретаю в случае согласия или теряю в случае отказа. Отвечать не потребовалось, проведя ладонью по моей руке, соскользнув на спину между лопаток, он прижал мое не сопротивляющееся тело к себе. Чувствую, как он весь напрягся – всего лишь простое касание, не так ли? Прижимает плотнее, но разве можно быть еще ближе, чем сейчас? Наверное, можно: не будь на нас одежды – эти несчастные миллиметры ткани решили все. Чувствую, как он задержал дыхание, прежде чем коснуться губами моих губ, не закрывая век, впившись взглядом. Не сдаваться, не поддаваться, просто позволить ему сделать это. Без протеста, словно происходящее не имеет для меня того смысла, который принято вкладывать в нашем обществе. И прежде чем склеить наши губы, на выдохе: — Не слабо! Камера становится свидетелем самого ненормального и самого дикого поцелуя в моей жизни, не имея возможности моргнуть, ловит на лицах каждую эмоцию, малейшие оттенки настроения. Вкус сигарет, пива и мятной жвачки взрываются в странной смеси – акцентов никто не расставлял. Его руки в моих волосах, на спине. Он словно чаша для моего тела, словно упаковка, пытается сгрести меня, опоясать, и это вставляет. Что ты там сказал? Словно ты – Стивен? Будь по-твоему, только не пожалей потом. Мои губы – его губы, мой язык – его язык, слишком мягко и слишком напористо одновременно – разве такое возможно? Целуя его, позволяя целовать себя - не могу определить, кто более настойчив? Пирсинг в языке добавляет новых ощущений, граничащих с болью, когда ловя его зубами, Тень осторожно тянет за штангу, затем резко отпуская. Парень блестяще играет на камеру, не стесняется быть пошлым, не боится показаться увлеченным. И этот фарс, этот театр в действиях до трясучки в теле, отдается приятной негой. Языком по его губам, царапая об острый пирсинг кожу, демонстративно втянуть его язык в рот и с пошлым звуком отпустить; не оставляя возможность передохнуть, снова впиться в губы. Верещание Совести и Мэри стоит в ушах, ритм любимой песни как наркотик. Рукой под волосы, накрываю шею, большой палец задевает серьгу в ухе – холодный металл о кожу и тьма перед глазами или, быть может, тень? Я все же сдался, сомкнул веки – проиграл ли? Насрать! Главное, что мне понравилось, а о его чувствах узнаю потом. Позже я еще не раз смогу прокрутить этот момент, испытывая во время просмотра разнообразные противоречивые чувства. Позже не я один смогу лицезреть это забвение – ролик попадет в сеть, его растащат по всем сайтам, как муравьи мусор. Но это позже… *** Как бы я ни пытался разгадать загадку своего неожиданного и незапланированного приезда в Питер, все мысли складывались в единую цепочку, и вела она к очень занимательному факту из моей биографии: Никита Кравцов в пьяном состоянии – это жутко важная и серьезная персона, забывающая о том, что такое улыбка, сосредоточившаяся на темах вселенского масштаба и никогда не практикующая «заплетык языкается». В общем, будучи под влиянием алкоголя, я еще тот адекватный на вид тип. Поэтому уговорить какого-нибудь водилу взамен на мою компанию и разговоры по душам взять меня с собой, как два пальца обоссать – легко и просто, только не понятно на кой? Правда, автостопом я давно не катался, удивительно, с чего мне это вообще в голову взбрело. Да и хотелось бы со стороны посмотреть на свой уверенный вид и точное осознание, куда и зачем еду. Я гипнотизировал бутылки с водой на прилавке, пытаясь понять, куда же подевались вечные акции и красные ценники, а так же какую больше хотелось - «с газом» или «без»? В итоге взял «без», борясь с желанием открыть прямо там и выпить. Выгрузив на ленту свежеиспеченный батон, маленькую упаковку питьевого йогурта и бутылку минералки, я принялся ждать своей очереди, неожиданно для себя ловя пристальный взгляд охранника. — С Вас пятьдесят восемь пятьдесят, — тепло улыбаясь, подытожила кассирша. Прежде чем я успел достать из сумки мелочь, ко мне подошел охранник, решительным, полным подозрительности тоном заявив: — Покажи, что в сумке. Я пожал плечами и как нефиг делать раскрыл молнию, сунув ему под нос наполовину пустой предмет – сотовый на дне не в счет, а лежавшую там ранее кофту я предпочел натянуть на себя. — Могу идти? — Ступай, — не добрея во взгляде, дождавшись, когда я рассчитаюсь и сгружу в сумку покупки, охранник проследовал за мной, а перед самым выходом, дергая меня за руку и задирая кофту, рявкнул. — А ну стоять! И я замер, понимая, что все – конец. — Ах ты воришка! — взревел он, вытаскивая заткнутую за джинсы вакуумную упаковку нарезанной колбасы. — Пиздец. — Вот то-то же, — хватая меня за шкирку и затаскивая в подсобку, заверил служащий магазина. Нет, ну а что от меня хотели в таком состоянии, чтобы я давился хлебом? Я все же мужик и после такой убойной пьянки неплохо бы опрокинуть в себя порцию-другую жирной добротной пищи. — Слушай, Геннадий, — прочитав на бейджике имя, обратился я, — давай договоримся! — Ну, рискни. Я посмотрю, как это у тебя выйдет, поганец, — охранник только усмехнулся. *** Позже выяснилось, что облажался я сильно: схваченная впопыхах упаковка колбасы оказалась вдвое дороже той, чья цена была указана на прилавке. «Тебе пиздец», — пронеслось угрожающе в голове. — Геннадий, ну послушайте, я же рассказал Вам свою ситуацию. Ну неужели мы не можем разойтись мирным путем, списав все на человеческий фактор? Какой смысл вызывать полицию, это же даже не статья… — пытался я рассуждать здраво, заставив охранника хотя бы выслушать меня – и на том спасибо. — А если мне так каждый врать будет? Что же теперь, всех вас отпускать, а после расплачиваться из собственного кармана за "человеческий фактор", - грозно спросил мужчина, немного подумал, остыл и возвращая самообладание, добавил: - И какие у тебя предложения? Сам же говоришь, что ты в город приехал впервые. — Могу я воспользоваться телефоном? Я позвоню своему старому знакомому – он выручит меня, — я попытался сделать как можно более жалостливое лицо, умоляюще смотря на Геннадия, и тот все-таки сдался. — Я пойду на обход, запру тебя здесь для надежности, окон нет – не выскочишь. Телефон рабочий лежит на столе – пользуйся, вернусь через пятнадцать минут. Если ситуация не прояснится, сдам тебя ментам и дело с концом. Штрафы на работе я за тебя получать не намерен! — и он скрылся за дверью, а следом щелкнул замок. Первое, куда я дернулся, оказался не телефон, а бутылка воды в сумке. Только осушив ее наполовину, принялся обмозговывать ситуацию, пытаясь найти грамотный выход… Позвонить маме в Новгород и что сказать? Мама, я в Питере и я украл несчастную упаковку колбасы, не могла бы ты выслать немного денег? И даже если вместе с деньгами она вышлет мне свои фирменные пиздюли, какова вероятность, что они дойдут быстро и меня не отпустят отсюда через неделю? И чего я ломаюсь, когда для себя уже решил, кого следует вызвать на помощь? Минуты тикают, нужно решаться, и если Его не окажется в городе, если не ответит, то придется еще быстрее придумывать новые варианты. А пока… Я потянулся к телефону, набирая заученный наизусть номер, на который не звонил уже больше трех лет. В голову запоздало закралась мысль: «А если сменил?» - но идущие длинные гудки дарили надежду. Где-то глубоко внутри начинала подниматься паника. А что я ему скажу? Неужели по факту, как оно есть? А если Он решит, что я прикалываюсь над ним, и не придет? Сердце забарабанило о ребра, когда на том конце невидимого провода послышалось сухое «алло». — Саша? — с надеждой в голосе. — Да, кто это? — Прости за беспокойство, это Никита. Я могу попросить тебя о помощи? Голос по ту сторону молчал, а я мысленными рассуждениями довел себя до трясучки, ожидая, что через секунду-другую он скинет вызов. — Что случилось? — к моему удивлению, обеспокоенно спрашивает он, и я понимаю, что не все потеряно. *** Октябрь, 2007 год. Зомби-апокалипсис, шабаш ведьм и нашествие приведений в одном лице? Хэллоуин в Легионе не отличался особой оригинальностью, однако относительно прошлого раза подход к празднику кардинально переменился: за прошедший год мы сплотились, практически стали одной семьей, поэтому к возможности отмечать вместе особые даты в календаре относились с куда большим энтузиазмом. «Сын, зачем тебе выбирать образ, когда круглый год ты сам – ходячий маскарад?» — шутила мама, наблюдая за моими сборами. В итоге ничего особенного придумывать я не стал: нарисовал на правой половине лица череп, вставил белую линзу с черной радужкой, вытащил из недр шкафа черную толстовку с глубоким капюшоном и был собой доволен. Оживленная беседа, активное распитие и поедание всего, что имелось, громкая музыка и куча свечей в погруженном во тьму помещении – вписка была в самом разгаре. По традиции праздника не обошлось и без страшных историй, обязательно приправленных фразами вроде «достоверный источник», «основано на реальных событиях», «видел собственными глазами». — Мы гнали по автомагистрали. Ночь, движение редкое, поэтому уверенно врубили дальний свет, — воодушевленно рассказывал Бим. — Кто-то вдалеке подозрительно медленно переходил дорогу, и дядя сбавил скорость. Мне тогда было лет одиннадцать-двенадцать, но в реальности происходящего я и по сей день не усомнился. Мы вырубили дальний свет, просигналили, но человек не обратил на нас внимания. Только когда подъехали ближе, нас передернуло: он обернулся, а на лице вместо глаз пустые провалы, и на щеках следы запекшейся крови, словно содранная кожа. Я впервые видел, что взрослый мужик так испугался: схватил с заднего сиденья ружье, выскочил из машины и пальнул в воздух раза три. Оно на нас даже не обернулось, просто скрылось с дороги в своем направлении. Дядя обратно в машину и по газам. Мы еще час поочередно оглядывались в зеркало заднего вида, — выдохнул Бим. Раздался резкий стук в окно – все подскочили, кто-то вскрикнул. От неожиданности происходящего, находясь во власти атмосферы рассказа, мы не сразу поняли, что произошло, но уверен, сердце в пятки ушло не у одного меня. Позже оказалось, что причиной звука стал лопнувший провод. — Обосраться! — в сердцах выкрикнул Бим, держась за грудь. Нет-нет, причиной столь громкого возгласа оказался не страх от удара в окно, а нечто иное: от испуга Мэри упала к парню на колени, обхватив руками за шею и вжавшись в него. Бедный Бим аж растерялся, не зная, что предпринять. Я смял в руках пустую пачку. — Я в магаз за сигаретами. Еще заказы будут? Совсем рядом, прямо в затылок, раздалось едкое: — Испугался? И меня передернуло во второй раз – Тень в своем репертуаре. — Уверен, если повернусь и гляну на твою рожу – точно коньки двину. — Не страшно одному будет? С тобой сходить? — проигнорировал меня Тень. — Не откажусь. Дай только поссать схожу, — обогнув парня, я скрылся за дверью. Конечно же, с походом в сортир я повременил, прыгнув в кеды, схватил кожанку и вышел из квартиры. Жди сколько влезет, детка! А компания мне не нужна – хочу проветрить мозги. Вообще, не знаю, что со мной творится в последнее время: держусь особняком, все больше и больше отдаляюсь от Легиона, хоть и прекрасно осознаю, они – мои единственные друзья, больше я никому не нужен. Но желание вливаться в коллектив нулевое, поддерживать беседу или же участвовать в жизни компании практически нет. Совесть, считывая меня как сканер, говорит, что моя апатия - своего рода форма осенней депрессии. Советует особо не грузиться по этому поводу, мол, не замечу, как само отпустит. И я пользуюсь ее советом… На обратном пути подъезд встретил мраком – кто-то разбил последнюю рабочую лампочку. Чиркнув крикетом, подкурил сигарету и осторожно побрел на последний этаж, жалея, что в доме Тимы не было лифта. На пролете между четвертым и пятым меня ждал Тень, сидя на ступеньках – я едва не налетел на него. — Осторожней, — он подхватил меня под локоть. — Нахер ты тут расселся? Я чуть лоб из-за тебя не расшиб! — И все же ты цел, так что ротик свой прикрой, а то помогу! — И чего ты тут ошиваешься? Не меня, часом, ждешь? — Тебя! Я был в хорошем подпитии - голос приобрел серьезный тон, черпая из неизвестного мне источника куда больше решительности, чем на трезвую голову. Со стороны казалось, что я и вовсе не пил, но те, кто знал мое обычное поведение, поняли бы с первого взгляда: излишний официоз и сосредоточенность – признак последней стадии опьянения, после только отключка. — И чего тебе в квартире не сидится? — я присел на ступеньку рядом. — Скучно. — А мое появление сразу все изменит, прибавит веселья? Я же такой мастер-фломастер! — Именно, — Тень перехватил мою сигарету, затягиваясь, и, прежде чем я успел возразить, добавил: — Не жадничай. Хоть я и не видел лица Тени, но мог представить, как оно исказилось в жуткой улыбке. В качестве образа на Хэллоуин он выбрал печально известного персонажа из фильма «Ворон», и признаться, он чертовски шел ему: грим подчеркивал высокие скулы и выразительные надбровные дуги. Но верхом эстетического наслаждения были губы: чуть припухлая нижняя, приподнятые уголки. Тень придвинулся ближе, склонив голову над моим лицом, я чувствовал его дыхание в миллиметрах от своих губ. — Ник, ты совсем дебил или прикалываешься? — О чем ты? Тень выдохнул сигаретный дым, и я против воли втянул его в себя. Частичное лишение зрения придавало остроты всему происходящему. — Все еще не понимаешь моих намерений? Тебе как ребенку разжевать или продиктовать по буквам? Столь неожиданное откровение ничуть не удивило, я никогда осознанно не раздумывал над происходящим, но где-то внутри догадывался, что все не так просто, как кажется на первый взгляд. — И что, хочешь сказать, что влюбился в меня? — вместо насмешки в голос будто вросли нотки тяжести, придавая вопросу куда более интимный тон. Делает очередную тяжку и на выдохе в самые губы: — По уши! — Суицидник! — Отчего же? — Я – парень. Очнись уже. — Мне похуй. Забей уже! — Отлично. — Хуично. Что скажешь? — А должен? Я твоих чувств не разделяю, в любви в ответку признаваться не намерен. — Я и не жду. — Вот и славно. Сидим, молчим, курим. Каждый в своих мыслях, но ни я, ни он не предпринимаем попытки встать и уйти. Между нами, не происходя ничего в данную секунду, все же что-то происходит, как я понял позже – внутренняя борьба с собственными желаниями и порывами. И хоть в наличии данных у Тени я не сомневался, узнав о своих, испугался, пребывая в культурном ахуе – на каком-то подсознательном уровне я чувствовал, что не хочу заканчивать этот разговор. Наверное, поэтому и продолжил. — А ты точно уверен, что не спутал свои чувства с временным помешательством? Мы ведь даже не контактируем особо. — Мне достаточно изредка смотреть на твою противную, вечно недовольную рожу, — как-то печально отвечает Тень. — Я могу больше не приходить в Легион, — зачем-то предложил я, до конца не веря, что смогу выполнить обещание. — И зачем идти на такие жертвы? — Чтобы помочь тебе избавиться от навязчивой идеи. — Не веришь мне? — Просто считаю, что она не задержится с тобой надолго. Поверь, знаю, о чем говорю, — конечно же, в мои шестнадцать у меня была не одна симпатия, но стоило объекту воздыхания скрыться с глаз – она сходила на нет. — Эй, — на этих словах Тень перехватил мою руку, сжимая. — А если я предложу другой вариант? Если тебе так хочется чем-то пожертвовать, что не раздумывая готов отказаться от единственных друзей, может, попробуем? Никто не узнает, а я не буду навязчив, лишь позволь изредка делать это, — закончил он резко, впечатав меня, сидящего, затылком в стену, накрыл мой рот своим, жадно целуя. Холодный металл в его губе обжег кожу. Все происходило в какой-то спешке, отчего создавалось впечатление, словно за нами кто-то гонится, словно он боится не успеть, а может, считает, что я передумаю. Но я еще ничего для себя не решил, продолжая плыть по течению вместе с ним, не видя в его предложении ничего сверхъестественного и пугающего. Его руки под толстовкой задрали футболку, холодные пальцы скользят по коже, постепенно нагреваясь. Вжимает меня в бетон, нависая всем телом, отстраняется от губ, касаясь языком места за ухом, целует, кусает мочку, зажевывая, вбирает в рот, и электричества в теле, кажется, хватит, чтобы осветить целый дом. Хочу задрать голову, подставиться под его губы, но положение настолько неудобное, что затылок уже сросся со стеной. — Остановись… Нас может кто-нибудь увидеть, — закрываю глаза, срастаясь с тенью во всех смыслах этого слова, мои руки в его волосах, сжимают, не дают отстраниться. Не могу представить, что будет, если он послушает меня и отринет, остановится, перегорит. Но Тень даже не собирается выполнять мою просьбу. Касается нежной кожи на шее – несколько секунд сладкого вакуума, уверен, позже на том месте обнаружится алый засос. И, возможно, не один. — Если будешь вести себя тихо, никто не высунется из квартир. Время видел? — Но я же высунулся и ты тоже! — Что, не хватает камер и зрителей? Непривычно сосаться с парнем по углам, пока никто не видит? Во мраке не видно его лица, даже не могу представить, с каким выражением он произносит каждую фразу, но его тело, отзывающееся на мои прикосновения, вздымающаяся в глубоких вдохах грудная клетка и тяжелое сердцебиение говорят мне о многом. Камера? Да будь она здесь, все было бы куда более энергично, признайся уже! Правда, так заводит? Или хочешь и этот момент пересматривать раз за разом? В его руках скрипит дешевый ремень в черно-белую шашку, слабеет, выпуская из захвата мои штаны, тянет вниз за собачку, расстегивая молнию. — Ты сдурел? Что ты… — свободной рукой затыкает мой рот, целует свою ладонь, сжавшую мои губы. — Заткнись уже и просто наслаждайся, я же обещал, что никто не узнает. Значит, так и будет! Большим пальцем поддевает резинку трусов, и от прохладного воздуха мурашки по коже – все же на улице не летняя ночь. Убирает руку от лица и, целуя напоследок, опускается ниже, склоняясь над расстегнутыми штанами. Горячая слюна спускается на головку члена, стекает по стволу, а следом его губы обхватывают, проталкивают стояк вглубь. Насаживается ртом до упора. Чувствую его изнутри, головка проходится по небу, скользящими движениями язык двигает кожу, то спускаясь ниже, то поднимаясь выше, почти выпускает член изо рта – высшая степень удовольствия. Слишком хорошо, слишком похуй одновременно. Кажется, я до блеска натер своей задницей грязную заплеванную ступеньку. Кажется, находиться в одежде резко стало жарко. Кажется, контроль над действиями и эмоциями мне больше не подвластен. Толкаюсь навстречу, проникая в его рот. Свисающие черные волосы щекочут; сгребая их в кулак, стягиваю чуть сильнее на затылке, ловя довольный полустон. Звон цепочек, в захвате утянул одну на затылок вместе с волосами, заставив обвить шею, натянуться, сдавить. Все-таки мазохист? Жарко, мокро, скользко. Готов прям здесь отключиться через секунду, потому что уже на пределе, потому что все настолько кайфово, что хочется выть. В голову ударяет шальная мысль – я хочу это видеть. И сам не зная, как успел среагировать на нее так быстро, чиркаю раздобытой зажигалкой – тусклое пламя озаряет его силуэт, прикрытые веки, очерченные, втянутые скулы и его рот. Грим на нижней части лица уже не спасти. Пламя гаснет, в отличие от ощущений, секунды до финала, а внутри все кипит и дрожит, словно тело вот-вот готовится выполнить самый сумасшедший трюк: впереди - мертвая петля. Размашистыми движениями, так и не притронувшись рукой, скользит по члену языком, поднимаясь от основания, вновь втягивает головку в рот, толкая глубже внутрь. Настойчивый и уверенный толчок завершается ярким оргазмом, и я чувствую как немеют ноги, будто их ампутировали, а тело растекается на ступеньках, а щека утопает в спасительной прохладе стены. Тень поднимает на меня глаза, вытирает рот рукавом, окончательно размазывая остатки грима. — Судя по твоему виду, не все так плохо! — ухмыляется он. — Да иди ты! — Только после тебя! В квартиру мы вернулись по очереди. Тень скрылся в ванной, смывая поползший грим с лица, а я – за дверью балкона и еще долго курил одну за другой. Все началось той промозглой осенью 2007 года. Когда же все закончилось? *** «Приеду через час, раньше никак», — эхом отдавалось в голове, пока я гипнотизировал циферблат настенных часов – они точно не спешат? Семь вечера – сразу после работы? Нервно постукивая о ножку стула, я пытался отвлечь себя любой другой мыслью, любым странным затягивающим рассуждением, только бы не думать о Нем. Тщетно. В голову все равно до отказа набивались вопросы, словно в последнюю электричку народ: «Вот так встретиться после трех лет молчания – это нормально?»; «Что я ему скажу, когда мы выйдем отсюда?»; «Интересно, Тень сильно изменился?» и «Как вообще обращаться к нему при встрече? Сделать вид, будто ничего не было?» За дверью послышались уверенные шаги – я напрягся. Звякнула связка ключей, открылся замок, а следом на пороге возникли две фигуры – обе знакомые: зоркий бдительный говнюк-охранник и человек, которого три года моя память пыталась вытошнить изнутри. — Ну, привет, воришка, — с легкой улыбкой на губах произносит уже не Тень, а Саша. Самый настоящий и обычный Саша, в котором не осталось и следа прежнего образа: вместо цепочек на шее галстук, вместо браслетов – часы, вместо кед – туфли, длинные волосы превратились в короткую стильную стрижку, а на губах остались лишь едва заметные следы от проколов, и только в правом ухе по-прежнему четыре дырки, как далекое, едва уловимое напоминание о былом времени. Он стал тенью своей Тени. — Здравствуй, — стараясь скрыть в голосе горечь, склоняя голову, ответил я. Я думал, мне будет сложно или неловко рядом с ним. Я ждал, что где-то внутри всколыхнется старая рана, и я снова возненавижу его, как когда-то. Но просчитался. «Слишком много дыма от костра, что залило дождем…» Стоило лишь раз посмотреть ему в глаза, и все встало на свои места: жутко захотелось курить. А я ведь давно бросил… *** Февраль, 2008 год. — У меня крышу сносит, когда ты рядом, — высовываясь из-под высокого ворота пальто, привел меня в очередное замешательство Тень. За эти без малого полгода я так и не привык к его неожиданным словесным выпадам. Не торопясь мы шли по улице, стараясь не обращать внимания на промозглую, сырую февральскую погоду. Тень шел совсем близко, время от времени потирая своим плечом мое. Вытащив из кармана руку, он осторожно поймал мою, сплетая наши пальцы, как можно плотнее прижал к себе. — А ну стоять, пидоры! — неожиданный гаркающий возглас откуда-то сбоку заставил вздрогнуть и отпрянуть от парня. А после - только урывками, обрезками старой пленки воспоминания. Помню, как побежали, утопая в каше из тающего снега и грязи, кое-где подмороженной ночью и все еще скованной льдом. Помню, как проводил взглядом сворачивающего в противоположную от меня сторону Тень – мы разминулись. Помню, как забежав во двор, врезался в находящийся впереди тупик, как упал в холодную, серо-желтую кашу, как принял позу эмбриона, когда тяжелые ботинки трех-четырех пар ног принялись прощупывать тело, уделяя особое внимание животу и ногам. Пришел я в себя уже в карете скорой помощи – вызвал кто-то из неравнодушных очевидцев. Сломанная нога – меня ждали долгие месяцы лечения и восстановления. Помню, как включив режим «Хатико», как преданная собачка ждал объявления Тени, хотя бы по телефону. Как игнорировал сообщения и сбрасывал звонки остальных членов Легиона, все потому, что не мог найти в себе силы ответить, все потому, что скованный обидой на Тень, пропавшего из моей жизни, так и не получил от него желанной попытки узнать мое состояние ни через неделю, ни через месяц после… Открыв спустя два с половиной месяца в социальной бело-синей сети фотографию, на которой Тень обнимал новенькую, я понял – в тот день Он и Легион окончательно потеряли для меня всякий смысл. *** — А ты подрос, — растопыренная пятерня грузно падает на макушку, взъерошивая светлые волосы. — А так, ничуть не изменился, — произносит это с такими странными нотами в голосе, не получается распознать их оттенок, раскусить. К чему он клонит? Упрекает ли, что не вылез из своей скорлупы? Вечерело, воздух, пропитанный запахом мокрого асфальта, постепенно охлаждался. Саша предложил остаться на ночь у него, обещал утром проводить на вокзал и помочь с билетом. Я хотел сократить список до одного пункта – уехать прямо сегодня, но промолчал - побоялся, что он согласится. За какие-то считанные мили-мгновения я успел все решить для себя: мне хотелось узнать как, чем и кем он живет, и для этого был готов воспользоваться предоставленным шансом. Метро, дорога до дома, быстрый душ, ужин с совершенно поверхностными разговорами и попыткой узнать, как я умудрился за ночь сменить город без своего ведома – все проходит в каком-то напряжении. За прошедшее время я так и не получил ни одного ответа на свой вопрос. Попытка определить по обстановке в доме – какой там? Сидя рядом с ним, ничего не вижу. Меня не волнует, какие обои на стенах, насколько удобное кресло или как часто на кровати по назначению используется вторая подушка. Саша принес кофе и, опустив кружки на журнальный столик, ответил на входящий вызов – телефон в беззвучном режиме жужжал в кармане с минуту. — Твоя девушка? — решив не ходить вокруг да около, сразу после окончания разговора спрашиваю в лоб. — Да, — отвечает и смотрит на меня слишком пристально, не стесняясь. Ждет реакцию? — В принципе, я так и думал, поэтому не удивил, давно вместе? — нахожу спасение в кружке с кофе, опуская взгляд в отражение. — Полгода. «Как и мы когда-то», — подсказывает сознание. И когда я успел докатиться до такой драмы? Втягиваю носом аромат напитка, вместе с тем особенно остро ощущая Его запах чересчур близко – Сашина футболка на мне. — А ты… встречаешься с кем-нибудь? — Нет, — бессовестно вру, не до конца понимая, зачем хочу, чтобы он думал, будто я одинок. — Расскажешь о себе? — И что бы ты хотел услышать? — ощущение, словно с парашютом прыгнул, а он не раскрылся, и вот я лечу, предвкушая скорую кончину, а земля все не становится ближе. Я подвис на невидимых ниточках. Где мой кукловод? — Где живешь, учишься, как давно переехал? — Сразу после окончания школы. Филиал, в котором работает отец, перебросили в Великий Новгород, я сопротивляться не стал и поехал с ними. Там поступил в мед, на этом вроде и все… — кофе обжигает язык, даже не приходит в голову остановиться, так и продолжаю глотать кипяток. — А я, как видишь, закончил универ, сразу устроился на работу и недавно съехал от родителей, до этого не было желания, да и нужды, — поправляет волосы, взъерошивая короткую челку на голове, беспорядочно раскидывая пряди. «Нужда» - звучит смешно и грустно одновременно, интересно, как Она выглядит? Сколько еще продлится это глупое ощущение внутри? В голову потихоньку начинает закрадываться мысль, что я сделал ошибку: зачем приехал – нужно было разойтись еще у магазина, а теперь, скованные какими-то обязательствами и рамками приличия, мы вынуждены сидеть и продолжать этот абсолютно бестолковый разговор. Вытаскивает из пиджака, лежащего на диване, белую пачку «Marlboro» и протягивает мне. Отрицательно мотаю головой: — Спасибо, откажусь. — Не куришь такие? — и погодя, чуть более удивленно: — Бросил? — Что-то вроде того, — пожимаю плечами, ковыряя пальцем кружку, словно надпись на ней и вправду сотрется или отлетит, как краска со стены в подъезде. Подходит к окну, дергает фрамугу на себя и, устроившись на подоконнике, подкуривает сигарету. — Не против? — зачем-то спрашивает. Отрицательно мотаю головой – а с чего я должен возражать, кури сколько влезет! Ветер, потоками ворвавшийся в комнату, доносит до меня сизый дым. Вдыхаю запах, не чувствуя ничего особенного, никакой ностальгии – если бы только это был «Captain Black». Наверное, к счастью, что он курит другие. — Почему решил бросить? Я бы никогда не подумал, что ты способен на это, — цепляется за тему о сигаретах только потому, что нам больше не о чем разговаривать. Или его и правда так волнует это? А похуй, была не была, иначе когда я еще смогу поговорить с ним? Наверное, знакомство с Сашей научило меня куда большей прямолинейности. — Из-за тебя. Искоса смотрит, не моргая, переваривает сказанное, подносит фильтр к губам и затягивается. — И при чем тут я? — Только если косвенно – мое подсознание почему-то решило стойко ассоциировать процесс курения с тобой. Задумчиво тушит сигарету, следом вытягивает из пачки новую, задерживая руку с зажигалкой в сантиметре от кончика, резко разворачивается, бросая пронзительный взгляд в мою сторону. — И это для тебя так хуево? — О чем ты? — действительно не улавливаю его мысли. — Думать обо мне, когда что-то делаешь. Ах, вот оно как… Внутри все клокочет - чувство, словно я - кастрюля с водой, которую давненько поставили на слабый огонь, забыв накрыть крышкой, и вот запущенный процесс медленно, но верно протекает, на дне начинают появляться мелкие пузырьки, постепенно сменяясь на куда большие по размеру, превращаясь в одну кипяще-бурлящую массу. — Блять, а ты как думаешь? Мог ли я позволить себе такое удовольствие? Торчать в кровати с переломанной к хуям ногой и ассоциировать, ассоциировать и еще раз ассоциировать что-либо с тобой, когда ты вдруг резко пропал из моей жизни, как спущенные в унитаз подгоревшие макароны?! — я вскочил с кресла, но приближаться к нему не стал. В комнате стало невыносимо душно даже с открытым окном. Кто-нибудь, вылейте на меня ведро воды! — Наверное, так же, как мог позволить себе я со сломанными челюстью и руками, если бы кто-то придерживал сигарету и вовремя вынимал. Знаешь, когда-то давно я думал, желал и надеялся, что этим человеком будешь ты! — в его голосе столько злобы и скопившейся годами обиды, что снова прихожу в недоумение, как он держится, почему не ударит, не заставит ответить за причиненную боль. Почему все еще держусь я? «Никита, ты был не прав», — как заезженная пленка эхом в голове. — Почему не позвал? — Наверное, по той же причине, что и ты… — уже тише добавляет он, выбрасывает замусоленную сигарету в окно и хватается за новую. — Скажи, Ник, ты хотя бы пытался? Отрицательно качаю головой, с полуслова понимая о чем он. — Я только ждал, — не узнаю собственный голос. Почему правду говорить так сложно? — А я… Хотя, уже не важно, — и его потухший взгляд говорит о многом. Пытался ли он на самом деле или нет – не имеет больше никакого значения. Саша прав – уже не важно. Вот только почему сердце так неугомонно стучит? Почему мозг в панике кричит, что все оказалось так банально и просто, что верится с трудом, но с досадой все же принимает итог, как истину. Подхожу ближе, перехватываю из его рук сигарету и затягиваюсь, наполняя легкие едким горьким дымом, как произошедшая три года назад история. Стоим. Молчим. Курим. Процесс самоедства и поглощения уже запущен: все это время я был слеп и сколько бы еще оставался, живя в собственных иллюзиях, если бы не этот столь короткий, но наполненный глубоким смыслом разговор? Я только теперь понял, что находясь рядом с Ним, постоянно злился, ходил как сгусток накопившейся отрицательной энергии: дотронешься – и тут же получишь удар током. Я все время и всегда был чем-то недоволен, по любому, даже самому незначительному поводу. Как Он вывозил общение со мной? Мне же было не угодить! Как он вообще получал наслаждение, когда спал со мной? Как умудрялся получать его я, когда голова была забита дерьмом. Вспомнить даже ситуацию с плакатом… Большой ошибкой являлся я сам. Видимо, тогда кроме себя мне был никто не нужен! А сейчас уже поздно об этом задумываться. Вынырнув из мысленного омута только во втором часу ночи, я понял, что больше не могу оставаться в этой квартире. Саша спал в другой комнате, и мои сборы его не разбудили: я оделся, забрал заряженный телефон, вытащил из его бумажника пару купюр и, оставив на столе записку «Я одолжил немного наличных. Записал номер твоей карты, как доберусь, обязательно перечислю их обратно. И еще… Прости, что всегда был таким говном», вышел за дверь. *** Осень была в самом разгаре, Великий Новгород стоял под желто-оранжевой шапкой из опавшей листвы. После окончания пар я плелся домой на ватных ногах, держа в руках сумку Марины. Всю ночь мы провели в клубе, а наутро прямиком направились на защиту совместного проекта. Мама прислала СМСку, что обязательно ждет обоих на обед, и я беспрекословно плелся исполнять ее просьбу. Девушка набрала целую охапку кленовых листьев, предпочтительно красного цвета и, закрепив их резинкой для волос, держала в руках импровизированный букет. — Как думаешь, твоей маме понравится? — Из них получится отличный гербарий для воспитанников ее группы, — мягко улыбнулся я, стараясь не моргать, как в замедленной съемке. — И красиво, и полезно. Мы подошли к домофону, ключи от которого искать было лень и, набрав номер квартиры, стали ожидать, когда нам откроют. — Ого, смотри, — воскликнула Марина. Подняв глаза на дверь, я буквально врос ногами в землю: по центру висело старое, помятое, испорченное белыми витиеватыми полосами изображение – некогда знакомый плакат «Hasta the day» с адресованной мне надписью. В груди больно кольнуло. Силой заставив себя отмереть, я заоборачивался по сторонам, судорожно ища взглядом человека, который мог его прикрепить. Тем временем, мама открыла дверь, и девушка, забрав свою сумку, прошмыгнула вперед, искренне веря, что я последую за ней. Я же, заприметив у соседнего подъезда знакомую фигуру, ринулся туда. Саша стоял возле лавочки и курил, молча наблюдая, как расстояние между нами сокращается. — Ты? — Я. — Что ты здесь забыл? — дыхание сбилось, хоть я и бежал всего секунды. Сердце выстукивает бешеный ритм, как умалишенное бьется о ребра. — Тебя. — То есть? — не верю своим ушам. — Подумал, если не решу все за нас, так и не дождусь от тебя встречных действий. Я разгреб все свои «дела». Теперь твоя очередь, — тушит ботинком бычок, поднимая на меня взгляд своих серых глаз. — И ты думаешь, я стану? — Я просто не оставлю тебе выбора, — а на губах снова та теплая, лукавая улыбка Тени. Преодолеваю расстояние между нами, влипая в него своим телом, обхватываю шею и на самое ухо, почти без воздуха в легких прошу: — Пожалуйста, не оставляй!