Злая Любовь

      Эстолад. Широкая равнина, расцвеченная огнями бесчисленных костров.       Эстолад. Становище, давшее приют людям. Этим странным и непостижимым чужакам, что пришли на Запад в поисках лучшей жизни, да так и осели здесь. На землях, прилегающих к северным склонам Синих Гор.       В темноте мягко опустившейся на землю ночи необъятная равнина, испещренная крохотными огненными точками полыхающих костров и факельных шествий, кажется отражением звездного неба в вышине.       Эстолад. Земля Огней, как ее теперь, иногда, называют. Земля, что принадлежит Смертному Народу.       Несмотря на позднее время, Становище полно жизни. Повсюду горят костры, защищающие от холода и темноты, что полнится опасностью в это неспокойное время. Вокруг небогатых шатров из грубо выделанной ткани и шкур снуют люди. Тишину оглашают задорные песни, неразборчивые возгласы и радостный смех.       Дневные заботы оставлены позади, а еда, приготовленная на ужин, – съедена. И, как предписывает обычай, люди рассаживаются вокруг костров и веселятся. Рассказывают истории и играют на лютнях и флейтах. Кто-то поет, кто-то танцует, а кто-то – сидит в сторонке и хлопает в ладоши, покачиваясь в ритме музыки.       Народ, истомившийся в долгом пути, а теперь нашедший отдых телам и душам, не думает об опасности. Окруженные ярким сиянием огней они пребывают в свете и радости, позабыв обо всех тревогах и невзгодах.       Среди охваченных атмосферой всеобщего праздника людей одинокий эльф, хранящий мрачное выражение лица, выделяется словно тень, плывущая в потоках света. Впрочем, даже сияй на его лице улыбка, он все равно выделялся бы на фоне златовласых и голубоглазых мужчин и женщин, называющихся себя халадин, народ Халет.       Не удивительно – с его-то смуглой, бронзового оттенка, кожей и смоляно-черными волосами, свободно опускающимися до лопаток. Черты его лица, тонкие и довольно приятные, впрочем, как у всех эльфов, омрачены выражением надменности и крайнего раздражения, которое, кажется, не оставляет эльфа ни на мгновение.       И не понять даже, то ли это сочетание излишне-резко очерченного подбородка и тонких губ придает его лицу столь высокомерное выражение? То ли сдвинутые к переносице густые брови, делают взгляд его черных глаз таким пристальным? То ли… он и правда таков, каким кажется, и даже не пытается скрыть этого?       Халадин – простой, но гордый народ, и эльфов не жалуют. В особенности тех, кто ведет себя заносчиво и высокомерно. Поэтому, когда незнакомец проходит мимо, бывалые следопыты и охотники, старики, женщины и даже дети оставляют свои дела. Оборачиваются в его сторону и смотрят. Не говоря ни слова и даже не шевелясь.       Провожают мрачного эльфа долгими взглядами, как бы давая понять, насколько ему здесь не рады.       Карантир просто проходит мимо, не удостаивая сидящих людей даже презрительной усмешкой. Делает вид, что не обращает на них никакого внимания, хотя его цепкий взгляд не упускает ни единой мелочи.       От его внимания не укрывается ни одно чувство, ни одно движение души. Он знает, что халадин пришли в эти земли издалека. Миновали бесчисленные препятствия, встававшие на их пути, ведомые одной лишь надеждой достичь новых земель на Западе. О которых знали только по дошедшим до них слухам и невнятным легендам.       И вот, достигнув, наконец, края своей мечты, эти люди никому не позволят покушаться на свою землю. И не потерпят над собой ничьей власти, кроме Халет. Женщины, что не дрогнула и не отступила, несмотря на все тяготы и лишения долгого пути. Несмотря на смерть своего отца и брата, что были вождями прежде нее. Женщины, что привела их в Эстолад.       Лишь благодаря ей человеческое племя в безопасности и все еще полно чаяний. И пусть, пока что, у них есть лишь то добро, что принесли они с собой, это никого не беспокоит. Главное, что тяготы долго путешествия позади.       Карантир проходит мимо костров и палаток, видя, как люди готовят на огне пойманную дичь, приправляя ее собранными в лесу ягодами и кореньями. И кажется ему, что в пропитанном влажностью ночном воздухе царит ощущения спокойной радости, умиротворения и… благодати. И это вызывает у эльфа усмешку.       Будь он моложе на пару сотен лет и намного наивнее, не будь за его плечами Резни Альквалондэ и пожара в Лосгаре, то, может, и проникся бы этим чувством. Но сын Феанора слишком многое повидал, и, что гораздо более важно, слишком много совершил по пути в Средиземье, чтобы быть сейчас сентиментальным.       Он знает – придя на Запад халадин неизбежно будут втянуты в те события, что в скором времени потрясут земли Белерианда. И, несмотря на всё их стремление остаться независимыми, окажутся на жерновах эльфийской политики. Им придется сражаться. Так или иначе. Поэтому вся их радость преждевременна.       Впрочем, Карантир старается не слишком сильно демонстрировать этим людям свое мнение по поводу их будущего. Потому что Халет устроит ему, если выражение его лица разозлит ее слишком уж сильно.       Халет… мысли Карантира вновь возвращаются к той, ради кого он пришел сюда. Иногда ему кажется, что она ненавидит его. А, впрочем, кажется ли только? Халет не любит эльфов. Она сама сказала ему об этом еще при первой встрече. Сказала, что лучше бы пути эльфы никогда не пересекались с путями ее народа.       И что лучше бы им оставить халадин в покое, позволив самим сражаться за себя и за свою землю. После первого совместного сражения с орками в Таргелионе, когда он, фактически, спас ее и ее людей от неминуемой гибели, Халет сказала ему, что справилась бы и без его помощи. Что она знает, как защитить свой народ.       Дерзость неслыханная! Ему стоило поставить на место зарвавшуюся гордячку. Но Карантир не сделал этого. Почему? Он до сих пор задает себе этот вопрос время от времени. Наверное, что-то в ней привлекло его.       Что именно? Не понять уже, как не разобраться в своих чувствах. Была ли то колючая красота смертной женщины-воина или же ее непреклонная воля и непробиваемое упрямство подстать его собственному? А может, то было пламя ее души, подобное тому, что горит в сердце любого из нолдор? Да и так ли важно это теперь?       Главное, что он не ответил грубостью на ее резкие слова и предложил свою помощь и покровительство.       От которого Халет, с гордостью, отказалась! Предпочла продолжить опасное путешествие, что в итоге и привело ее в Эстолад. Поначалу Карантир не понял такого ее поведения, но со временем догадался. Она тоже почувствовала это притяжение, эту искру, так неожиданно и, в то же время, так ярко вспыхнувшую между ними.       И… испугалась. Наверное, впервые в жизни, несгибаемая женщина-воин, не отступавшая никогда и ни перед чем, испугалась. Испугалась тех чувств, которые ему удалось пробудить в ее сердце. Предпочла уйти. Сменить зыбкую почву намечающихся отношений на привычную опасность схватки. Довольно… странный выбор.       Но видимо так Халет пыталась избавиться от того, кто сумел пробудить ее чувства. Да только бесполезно.       Судьба уже свела их вместе. И Халет это не нравится. Совсем. Она сама так говорит. Во время каждой их новой встречи Карантир с некоторым удивлением открывает глубину ее нетерпимости. Он злит ее. Не просто злит, а бесит даже. Раздражает одним своим присутствием, которое переворачивает ее привычный мир.       Халет привыкла быть не просто воином, но примером для своих людей. Привыкла быть первой среди них, быть лучшей, и она не любит проигрывать. Не любит быть побежденной. Даже на тренировке.       И то, что Карантир раз разом побеждает ее, приводит женщину в бешенство. Которое весьма… забавляет эльфа. Ему нравится видеть огонь, который загорается в ее глазах каждый раз, когда он обозначает очередной легкий укол на ее теле. Нравится видеть румянец, окрашивающий щеки Халет во время каждого поражения.       Даже их первый поцелуй произошел во время одной из тренировок. Когда он в очередной раз прижал лезвие кинжала к ее горлу, а их лица оказались близко, на расстоянии дыхания. Находясь в отчаянии, Халет прижалась губами к губам эльфа, заставляя его отдернуться от изумления и потерять бдительность…       Тот бой, пусть он и был лишь тренировочный, разумеется, выиграла она. Карантиру это не понравилось. Не понравилось быть побежденным и опрокинутым на спину. Не понравилось ощущать клинок у своей груди. Поэтому, поднявшись, он смерил Халет пристальным взглядом сузившихся глаз и, поджав губы, заметил:       — Неожиданно. В настоящем бою ты бы поцеловала орка? – он говорил со всем неодобрением, на которое только был способен. И даже позволил кривую, полупрезрительную насмешку в адрес усмехающейся женщины.       — Нет. Только тебя, – улыбнулась Халет, и ее голубые глаза сияли торжеством. Она, вне всяких сомнений была счастлива, что сумела, наконец, одолеть в поединке самого заносчивого среди сыновей Феанора.       — Почему? – его вопрос звучал резко, и от ее ответа зависело многое. Ведь эльфы не шутят такими вещами.       — Потому что люблю тебя, – ответила она просто и снова поцеловала его. Только на этот раз он уже не отдернулся. Принял в дар от смертной девы еще один поцелуй, который она, почему-то решила ему подарить.       Это было самое странное, что происходило в его не короткой, даже по меркам эльфов, жизни. Карантир не был склонен к излишней влюбчивости, подобно одному из своих братьев. Да и в делах любовных был не особенно искушен – ведь его прошлый брак кончился неудачно и был расторгнут. Большая редкость, по меркам эльфов.       И все же, заглянув в свою душу, он понял, что любит Халет. Хотя и странной была та любовь. Лишенная той светлой нежности – основы в отношениях эльфов. Любовь неспокойная, сотканная из противоречий.       Как и они сами. И вместе они составляют весьма странную пару. Халет нельзя назвать красавицей. Тем более в эльфийском представлении о красоте, но Карантир любит ее. Хотя «любовь» все же и не совсем то слово.       Чувство, которое он испытывает к Халет – не любовь в привычном ее понимании. А нечто гораздо более сложное. Этакая смесь притяжения, здорового соперничества, взаимных обид и страха потерять. Слишком непривычно. Слишком сложно. И, может быть, было бы проще отказаться от этого чувства, но он не может.       Потому что без него останется лишь пустота в сердце. Впрочем, все это Карантир понял уже потом. Много дней спустя. А в тот раз он лишь сказал, поглядев на нее сияющими звездными светом глазами:       — Я тоже тебя люблю… и все же, это был запрещенный прием, – любая другая на ее месте обиделась бы, услышав такое в ответ на свое признание. Но только не Халет. Она лишь фыркнула, хлопнув его по плечу.       — Ты заслужил, – на это эльф не нашелся что ответить. У нее было право играть жестко. Было и есть.       На тренировках Карантир беспощаден с Халет. Как, впрочем, и со всеми. Даже с самим собой. Поэтому их схватки продолжаются, даже если из ран на ее теле идет кровь. И за это смертная дева иногда ненавидит его.       Что, впрочем, не мешает ей любить его в остальное время. Халет редко говорит о своих чувствах, хотя не скрывает их. Не отрицает того, что считает его красивым. Хотя, по ее словам, его «эльфийскую мордашку», делает сносной лишь бронзовая кожа, доставшаяся ему от матери. Черта, которая немногим-то нравится.       Не отрицает и того, что его мрачность и присущее эльфам обаяние притягивают ее. Настолько, что Карантиру, становится неуютно, когда он ловит на себе ее пристальный взгляд, понять который затрудняется.       В человеческой женщине вообще много всего непонятного. Так, например, он не понимает ее чувств. А она и не пытается ему объяснить. Единственное, что ему ясно – эти чувства есть. И что само их наличие все еще немного злит Халет.       Не привыкла она иметь с кем-то особую связь. Тем более с тем, кто даже не принадлежит ее роду.       Однако, несмотря на это, они любят проводить время вместе и подолгу сидят, глядя в пламя костра. Беседуют обо всем на свете или молчат, не произнося ни слова, пока рассвет на застигнет их врасплох. Но чаще, все же, – ругаются. Спорят до хрипоты, срывая голоса в бесплодных попытках доказать что-то друг другу.       А потом один из них целует другого. Неожиданно. Часто даже для самого себя. А второй – отвечает. И страсть, рожденная в пламени конфликта. Страсть совершенно не эльфийская и, в какой-то мере, чуждая натуре Перворожденных, захватывает их. Наверное, так любят люди. А может, это только они двое такие… ненормальные?       Иногда Карантир и вовсе начинает подозревать, что их злая любовь – результат Проклятья, наложенного Мандасом на весь Дом Феанора. Что же, если так, то видимо ему Судия решил отомстить как-то по-особому.       А впрочем, Карантир не слишком часто задумывается об этом. И уж точно не во время их встреч.       Их отношения развиваются, становятся глубже. И лишь ему Халет позволяет быть рядом после очередной битвы, когда скорбит вдали от испуганных глаз людей, которые так отчаянно нуждаются в ней.       В такие моменты Халет обычно уходит в лес. Ночью, одна, без спутников. Имя при себе лишь верный меч. Карантир всегда находит ее там. Появляется бесшумно, неуловимый словно призрак в тени деревьев. Сколь бы искусны не были халадин и, в особенности, их владычица, им не заметить эльфа, если он сам этого не захочет.       Вот так он и стоит. Подолгу, смотрит, как человеческая женщина задыхается от выворачивающих наизнанку рыданий. Как кричит от бессильной ярости и не способности вернуть жизнь тем, кто, как она считает, погиб по ее вине. А затем снова и снова рубит мечом стволы ни в чем неповинных деревьев.       И только когда женщина полностью обессиливает и падает на руки и колени, пытаясь отдышаться, он подходит к ней и обнимает за плечи. Успокаивает. Дарит Халет утешение и поддержку, которые так нужны ей.       Задорный треск поленьев в костре привлекает внимание Карантира, заставляя его очнуться от мыслей. Он достиг центра Становища, которое постепенно становится для людей постоянным пристанищем, местом где они предоставлены сами. Где в их дела не будут вмешиваться ни люди других родов ни, тем более, эльфы.       Здесь, среди выстроенных в ряды шатров и палаток находится и небольшое скопление деревянных строений, которые только-только закончили возводить. Всполохи пламени теснят темноту прочь, а песни и звонкий смех – отгоняют ночные шорохи и страхи. Таинственное мерцание огня завораживает даже повидавшего много эльфа...       Глубокая ночь, пламя костра с ярко тлеющими огоньками и негромкая музыка... атмосфера затрагивает даже его душу. Поэтому выражение запредельной мрачности все же сходит с лица Карантира, когда он подходит к высокому и громоздкому на вид бревенчатому строению, которое здесь называют Домом Владычицы.       Однако у двери его встречают две внушительные женщины. Отличающиеся силой, хорошо вооруженные, и, несомненно, прекрасно натренированы в военном искусстве. Явно принадлежали к отряду личной охраны Халет, состоящему исключительно из женщин. При его приближении они заслоняют дверной проем тяжелыми копьями.       — Ее нельзя беспокоить сейчас, – сообщает одна из женщин, скользнув по эльфу взглядом. Давая понять, что не примет в качестве аргумента его особую связь с Владычицей. Не секрет что он не нравится приближенным Халет.       Карантир усмехается, мысленно внеся в список причин, по которым он не любит подолгу оставаться в Эстоладе, еще одну. Не важно сколько раз ему уже приходилось пускать в ход свой уже вошедший в поговорку авторитет, чтобы увидеть Халет в ее… хм, личных покоях, ее охранницы никогда не облегчают ему этой задачи.       — Я не собираюсь стоять здесь и препираться с вами сегодня, – мрачно произносит эльф, понимая, что с него довольно подобных унижений. – Пропустите меня. В противном случае мне придется идти по вашим телам.       Возможно, это звучит даже чересчур резко, но не даром же четвертый сын Феанора славится своей раздражительностью. Вспыльчивый, упрямый, не сдержанный он не привык молча сносить оскорбления и, при своей обычной немногословности, в запале способен наговорить многое. С присущей ему надменной язвительностью.       Все, кто знают его достаточно хорошо, привыкли и не обращают на столь резкие перепады настроения самого вздорного среди сыновей Феанора. Но эти охранницы не такие. Их взгляды становятся угрожающими. А та, что говорила с ним и вовсе поудобнее перехватывает копье, готовясь к неизбежной, теперь, схватке.       Но раздающийся из-за двери голос предотвращает готовое начаться кровопролитие. Вовремя, надо сказать.       — Пропустите его, – отдает приказ Халет и женщины, продолжая мерить Карантира ледяными взглядами, нехотя, отходят с его пути. Эльф легко проскальзывает мимо них, высокомерно ухмыляясь.       Он почти решается поругаться с Халет из-за столь холодного, почти оскорбительного приема, но сразу отвлекается, принимаясь изучать интерьер. Может быть он реагирует на все слишком бурно, но у этой черты его характера есть и положительная сторона – Карантир просто не способен держать обиду слишком долго.       К тому же он впервые в стенах Дома Владычицы и ему интересно, как живет Халет. Его взгляд скользит по добротным стенам из пригнанных друг к другу бревен, скрепленных затвердевшей глиной и увешанных оружием. По деревянному полу, застеленному шкурами животных и цветастыми коврами в затейливых узорах.       Карантир с особым вниманием изучает книжную полку и столик, на котором расставлены резные фигурки животных и птиц. Некоторые из них совершенно новые, только недавно вышедшие из-под резца искусного мастера, другие – напротив, настолько старые, что давно уже успели потемнеть и поистерлись от времени.       Искусство людей, пусть все еще не до конца оформившееся, интересно ему. Но не так как встреча с Халет.       Поэтому не найдя хозяйку в парадной, где она обычно принимает гостей, Карантир отправляется во внутренние покои. Там и находит женщину, погрузившуюся в деревянную кадку, полную горячей, пенной воды.       К этому эльф оказывается не готов. Нет, он, конечно привык, что Халет нравится его провоцировать. Наряды, которые она надевает во время их тренировок словно специально создана чтобы пробуждать желание.       Но сейчас она совершенно обнажена и возвышается среди «облаков» мыльной пены. Ее осанка – безупречна. Ее кожа – бела как снег. Ее длинные золотистые волосы забраны назад, не считая нескольких прядок, прилипших ко лбу и вискам. Строгое лицо Халет не отражается эмоций, а на сжатых в упрямую линию губах нет улыбки.       Голубые, небесного цвета, глаза, которые обычно почти горят на ее лице, отражая бесчисленное множество скрытых страстей, раздирающих сердце Владычицы закрыты. Холодная и отстранённая. Как и всегда поначалу.       При его появлении Халет приоткрывает один глаз, чтобы взглянуть на него и сразу закрывает его снова. Даже не пошевелившись чтобы приветствовать вошедшего. Дерзость неслыханная, что, впрочем, тоже уже привычно.       А впрочем, сейчас это лишь маленькая месть владычицы за его грубость с ее лучшими воинами и подругами.       — Тебе не стоит вести себя подобным образом с моими людьми, Карантир, – чуть растягивая слова произносит женщина. – Ты же знаешь – они здесь для того, чтобы не подпускать ко мне… таких, как ты.       — Как угодно, – коротко отвечает эльф, недовольный подобной оценкой собственной персоны. Его темные глаза опасно сужаются. Он понимает, что не стоит обострять конфликт… но слишком уж привык говорить собеседнику все что думает. Что же, по крайней мере в этом они похожи. Хоть что-то общее, как говорится.       — В будущем постараюсь избегать заходить к тебе в гости. Но ты заглядывай иногда, и будь уверена, я тоже оставлю тебя ждать снаружи, в компании моих охранников, – резкие слова все-таки слетают с губ Карантира.       На этот раз Халет открывает оба глаза, но вместо того, чтобы обидеться, лишь спрашивает с усмешкой.       — Напомни, что ты делаешь в моем лагере? – ее тон сочится иронии, которую она сыплет полной горстью.       — Я хотел увидеть, как ты живешь, – уже чуть более спокойно отвечает он, скрестив руки на груди.       — Неужели эльфийскому лорду на самом деле интересно знать, как живут люди? – ирония в голосе Халет сменяется неприкрытым сарказмом и то, что начиналось как ссора, превращается в обычную перепалку.       — Я говорил не о твоих людях, – Карантир многозначительно вскидывает бровь, и женщина понимает его. Но лишь пренебрежительно фыркает в ответ, и переворачивается в кадке, принимая двусмысленную позу.       — Я – это мой народ, – гордо произносит Халет. И ее нисколько не беспокоит тот факт, что Карантиру видна ее оголившаяся грудь. Соблазнительно зрелище, учитывая что на коже лопаются последние пузырьки.       — Я вижу, – с усмешкой отвечает сын Феанора. И непонятно, говорит ли он о ее теле, так зазывно выступающем сейчас из мыльной воды, то ли об убранстве Дома Владычицы, который явно богаче остальных.       — Этот дом, открыт для всех, кто одной крови со мной. – Халет решительно поднимается на ноги, смывая со своей кожи остатки пени, и оборачивает полотенце вокруг себя. Оценивший этот маневр Карантир умолкает.       — Здесь вожди собираются на военный совет, сюда приходят простые люди со своими просьбами. Здесь целители и мастера записывают свои знания, чтобы передать их будущим поколениям, – продолжает светловолосая, но эльф упрямо молчит, любуясь ее стройной фигурой, не лишенной обозначившихся под кожей мускулов. И пусть стан Халет нельзя сравнить с гибкой и тонкой ивой, она, тем не менее, все равно хороша.       Довольная произведенным эффектом женщина ступает на деревянный, ничем не застланный в этой части дома пол, позволяя воде свободно стекать с тела и волос. Затем, роняя капли, обводит помещение взмахом руки.       — Ну вот, здесь я и живу, – говорит Халет приподнимая бровь. Она почти ожидает, что Карантир сейчас отвесит комментарий, который вызовет ее гнев. И конечно же он решает не разочаровывать воительницу.       — Неплохо, – ответ эльфа звучит ровно коротко. Он не собирается ничего добавлять или как-то смягчать свои слова пусть даже у этих людей и не было веков спокойной жизни, чтобы отточить искусство строительства.       — Не стоит пытаться задеть меня этой… слабой похвалой. Мы живем, мы строим и любим как можем. И если везет, то нам удается проснуться следующим утром. У нас нет времени делать резные украшения.       — Вроде тех фигурок, что стоят у тебя на столе? – Карантир позволяет себе язвительный выпад. Быть может чуть позже он похвалит увлечение Халет и скажет даже, что фигурки не так плохи как могли бы быть. Но это будет потом. Сейчас же его занимает обмен колкостями. Как, впрочем, и собеседницу.       — Ты уже видел их? Очень хорошо. Тогда тебе стоит увидеть еще кое-что? – Халет многозначительно кивает в сторону опочивальни и с независимым видом скрывается за отгораживающим ее тканным пологом.       Карантир решает последовать за ней. В конце концов он пришел сюда не для того, чтобы препираться со смертной девой, а чтобы предаться с ней злой любви.